По ту сторону рассвета - Чигиринская Ольга Александровна (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Вполне.
Болдог подтянул и закрепил веревку, заставив пленника встать.
— Ну, как тебе у нас в гостях, на Волчьем Острове? Хорошо угощают? Пивка хочешь?
Берен изловчился и плюнул в кружку. Орк зажал ему нос, запрокинул голову и сунул кружку в зубы, заставляя пить. Палач, подручный и двое стражников следили с заметным сожалением: на это пиво у них были свои виды.
— Можно ли спросить, Повелитель: как его взяли? — спросил Болдог, покончив с забавой.
— О, это было весело. Я увиделдюжину орков, идущих на север. Странные какие-то орки. Не мои, одна из кочевнических банд. Но почему так нагло, без доклада? Приказываю — привести. Ранкар Тэврах со своим отрядом приводит: точно, кочевники. Двое выдают себя за разведчиков из твоей команды. Расспрашиваю их и чувствую — что-то не так. Бросаю заклятие — и вижу, что тут не дюжина орков, а одиннадцать эльфов и человек. Один из этих эльфов оказался — кем бы ты думал? — Финродом Фелагундом, и не скажу, что мне было легко с ним справиться.
— А чего они шли к Аст-Ахэ?
— Мне самому интересно. Эльфы молчат. Берен молчит.
— Отдай его мне, повелитель, — улыбнулся Болдог. — Он заговорит, клянусь.
— Нет, Болдог, — покачал головой Саурон. — Ты слишком… заинтересован. А мне не нужен его труп, мне нужны сведения. Снимите его, — обратился он к оркам. — Развяжите, и пусть этот им займется.
Один стражник отцепил крюк и перетащил пленника на лавку, второй помог палачу развязать Берена. Нестар снова осмотрел его. Горец лежал перед лекарем и палачами как мясная туша перед поваром. Его даже не привязали, да и незачем было — он сейчас свечки плевком не погасил бы. Один из орков придерживал его за руки — так, для порядка.
Поймав взгляд Болдога, Берен зажмурился от унижения. Но даже сквозь стиснутые веки он увидел — узнал? Почувствовал? — как к нему склонился Саурон. Сквозь веки можно разглядеть солнце — а Саурон виделся пятном тьмы…
— Берен, — голос Гортхаура был мягким, как шорох змеи по камню, — Я знаю, ты не боишься смерти… Во всяком случае, веришь, что не боишься ее. Но ведь смерть бывает разной. Я не говорю сейчас — тяжелой или легкой. Но она бывает славной. А бывает и позорной.
— Позорная — это смерть предателя? — процедил Берен. — Спасибо, что напомнил.
— Ты дрожишь. — Саурон был так близко, что у человека снова свело живот. — Правду сказать, ты весьма жалок, горец. А ведь ты провел здесь не больше трех часов…
«Сколько?» — ужаснулся в своих мыслях Берен. Он точно сказал «три часа»? Не три недели, не трое суток — три часа?
— …И ведь я еще приказывал не калечить тебя. Я могу отменить приказ… Ты хочешь этого? Хочешь умереть здесь — нагим, в крови, в муках?
— Эла, — Берен попробовал усмехнуться. — Я родился нагим, в крови и в муках. Чем ты думаешь меня удивить?
— Хотя бы вот этим…
Берен ждал удара — и ошибся. Это пришло изнутри. Рот наполнился тягучей предрвотной слюной, желудок вывернулся наизнанку — даже выдрессированный стражник брезгливо отдернул руки, отпуская пленника, когда тот скорчился от резкой боли и свалился с лавки. Лежа на боку, уткнувшись лицом в едко вонючую лужицу, он захлебывался горечью, забыв даже про только что вправленный вывих. По всему телу прокатывались ледяные волны. Второй спазм заставил его выблевать свернувшиеся комки крови.
— Насколько все-таки вы, смертные, зависите от своего hroa… — сказал Саурон где-то вдалеке. — Насколько просто, управляя им, воздействовать на вас…
Легким толчком он перевернул узника на спину, коснулся прохладной рукой лба — скрутивший тело сухой спазм отпустил.
— Ну как?
— Как после хорошей попойки, — простонал горец. — Тоже мне удивил…
— Так ты ищешь новых знаний? Изволь. Ты знаешь, сын Барахира, что собой представляет боль? Это подобные волнам колебания, которые распространяются по телу, по тончайшим, тоньше волоска, волокнам, пронизывающим каждый дюйм hrondor. Они связаны с позвоночным столбом, а через него — с головным мозгом… На самом деле боль ощущает не hroa — ее ощущает мозг. Ты мог видеть людей, которых в бою поразило в висок. Но при этом они остались живы. Они перестают чувствовать боль, потому что та часть мозга умерла. А можно подвергнуть мирроанви обратному действию: твоему телу не причиняют вреда, но боль ты ощущаешь полной мерой. И кому ты докажешь потом, что предал не из страха и не из корысти, а потому что не смог вынести вот этого?
Тонкие пальцы майя коснулись шеи пленника, сомкнулись, Берен почувствовал рывок и помимо воли встал на колени. Саурон, видимо, не хотел нагибаться — и теперь удерживал его почти на весу легко, как кутенка за шкирку. И тут — накатило…
Это было — как если бы из него живого вынимали становой хребет. Зажмурив глаза, стиснув зубы до звона в ушах, Берен кричал на вдохе и на выдохе. И с каждым вдохом и выдохом он умирал. Но умереть Саурон ему не позволил.
— Сознание того, что это окончилось — сладостней, чем возлежание с женщиной. Так говорили те, кто пережил мое прикосновение. Это правда, Берен?
Это было почти правдой. Такого острого счастья, как счастье прекращения этой муки, он не знал… Почти… Но Саурон прежде облезет, как змея по весне, чем услышит это от него.
«Проверь сам, если ты не трус и не евнух», — хотел сказать человек, но язык не повиновался. Тело предало его в этом; предало и в другом: скользнув пальцем по его щеке, Саурон снял каплю влаги. Поднес палец к глазам своего противника, потом мазнул по его губам, заставляя ощутить соль собственной слезы. Улыбнулся. Отпустил шею Берена. Тот упал как бревно, не в силах даже выставить перед собой руки, чтобы уберечь лицо.
— Умойте его. Оденьте и верните в камеру.
Окатив водой и одев — правда, из одежды оставили только нижнюю рубаху и штаны — Берена снова заковали в цепи и бросили в ту же камеру. Через полчаса он начал дрожать от холода, зарываясь в солому — беда только, что ее было слишком мало…
Стража сменилась шесть раз. Ни еды, ни воды не приносили. Цепи выпивали из тела остатки жалкого тепла. Скверно. Берен знал, что холод, голод и жажда подтачивают человека медленно, но наверняка.
Он слизывал сырость со стены, когда дверь открылась и в низкий проем вошли двое — человек и орк.
— Выходи, — скомандовал человек. Берен выполз. Его поволокли по ступеням вверх, к посту, где ждала высокая женщина в черном плаще, сколотом фибулой в виде летучей мыши. Эльфийка. Берен слишком устал, чтобы изумляться. Она оттиснула свой перстень на какой-то восковой печати и тюремщики передали Берена ей и ее подручным. Снова наверх, по винтовой лестнице — они вышли из тюрьмы. На выходе женщина и стражник обменялись значками, похожими на монеты.
Они пересекли двор и вошли в другую башню. Поворотам и переходам Берен потерял счет, но из редких окон, мимо которых его тащили быстро, он видел уже не каменные дворы, а… сад? Да, сад… Его вели по жилой части замка, в высокую башню Минас-Тирит.
— Сюда, — эльфийка распахнула дверь.
В глазах у Берена помутнело, в груди сперло дыхание, на лбу выступил пот…
В жарко натопленной комнате стояла густая пелена ароматного пара, сквозь которую еле-еле пробивался свет четырех ламп. Пар исходил от огромной лохани с водой.
— Разденься, — скомандовала эльфийка.
— И даже не поцелуешь для начала?
— Не смешно, — слова женщины сопровождались сильным тычком в спину.
Дергаться смысла не имело. Он дал сорвать с себя одежду и полез в лохань; вымылся кое-как, потом двое мужчин натянули ручные кандалы, а женщина, намотав его волосы на руку, выскоблила ему подбородок острейшей бритвой, жестко и тщательно. После этого цепи расклепали, дали холстину — вытереться — и гребень. На лавке лежала новая одежда: черные штаны, темно-зеленая рубаха, черная шерстяная свита и легкие башмаки с мягкой подошвой. Он оделся.
— Ну, вот и все, — женщина надела курточку и набросила плащ. — Идем.
Они прошли еще несколькими коридорами и попали в узкий маленький зал. Окна были завешены, в камине трещал огонь. Зал был пуст, лишь во главе длинного стола из каменного дуба сидел человек… Нет, не человек.
