Багдадский вор. Посрамитель шайтана. Верните вора! - Белянин Андрей (прочитать книгу TXT, FB2) 📗
– О несчастный, ты что, не знаешь – Аллах запрещает правоверным…
– Ну ни фига себе! Как-то странно он запрещает – выборочно! Мне, значит, нельзя, а горбоносому господину Шехмету можно?! Слушай, не морочь мне голову, а? Я с утра не завтракал…
– Сиди! Никуда не ходи… О Мухаммед, за что мне такое наказание? Я принесу лепёшки, козий сыр и немного молока. – Башмачник решительно встал, всем видом давая понять, что Оболенский причинит ему минимум неудобств, если останется в сарайчике. А вот если выйдет наружу, то – максимум! Лев хмыкнул и полез за деньгами.
– На, прикупи всего и всякого. Чего не хватит, скажи, я наворую. Да, и присмотри, куда там можно ослика привязать, он у меня незарегистрированный и наверняка числится в угоне…
Ахмед пробормотал под нос какую-то короткую молитву, помянул шайтана, сплюнул, сгрёб монеты и вышел вон. Будущая гроза Багдада с наслаждением вытянул ноги и даже слегка придремал, пока башмачник не вернулся…
Глава 12
Без страха перед Аллахом нет стыда перед людьми.
– Сволочь ты, Ахмед, а кумыс этот – дрянь несусветная!
– Он хорошо утоляет жажду и полезен при болезнях печени. Кушай инжир…
– Уф… меня уже от плова мутит, жирный, как не знаю что…
– Жир – это благодеяние Аллаха, служащее для смягчения нрава и блеска кожи у правоверных!
– А кто додумался есть его руками?! В приличных заведениях подают ложки и вилки, на крайняк – китайские палочки…
– Вай мэ! Сам эмир кушает плов руками… Ты что, совсем не обучен вести себя за столом?
– О, блин горелый! Ну чья бы корова мычала… Ладно, давай сюда свою кислятину, всё лучше, чем этот зелёный чай. К вам на базар индийский совсем не завозят? Что, и грузинского с опилками тоже нет? Пресвятая Богородица, ну и дыра…
Башмачник Ахмед в прошлом был образованным человеком. Он с детства много путешествовал, ходил с караванами, понимал четыре языка и даже учился грамоте у муллы. Старого Хайяма знал давно, называл его дедушкой, как знал и то, что седобородый пьяница и поэт подворовывал направо-налево. Когда гонения на мелких жуликов достигли апогея и на улицах Багдада хватали едва ли не каждого второго прохожего, именно Ахмед прятал у себя будущего классика персидской литературы. Прятал и кормил, рискуя в любой момент быть изобличённым и подставить свою спину под палки стражников эмира. Поэтому молодого человека, назвавшегося «внуком старого Хайяма», он принял безоговорочно, ибо вслух признать такое родство мог либо отчаянный удалец, либо безнадёжный сумасшедший.
– А зачем тебе Ходжа Насреддин?
– Да, честно говоря, понятия не имею… Дедуля особенно настаивал, чтоб я его нашёл. Вроде бы вместе мы сделаем козью морду вашему эмиру.
– Уй… зачем так громко кричишь?! Неужели о твоей глупости непременно надо оповестить целый свет? Никто во всём Багдаде ни за что не станет помогать безумцу, дерзнувшему грозить великому эмиру! Поверь мне, чужеземец, никто!
– Слушай, Ахмед… Я, может, чего не так сказал, ты извини. Все эти словечки прикольные – сор, шелуха, не принимай за чистую монету. Но скажи мне: правда, что у вас казнили детей?
– Казнили… воров.
– Даже самых маленьких?
Башмачник не ответил. Власть любого тирана держится на крови, правление эмира Селима ибн Гаруна аль-Рашида было не лучше и не хуже предыдущих. Если Аллах дарует человеку власть, он, несомненно, отдаёт её в достойные руки. Да и кто бы взялся оспаривать мудрость Всевышнего? Любой муфтий, мулла и даже бродячий дервиш в два счёта объяснили бы сомневающемуся глупцу всю глубину его падения в бездну безверия. Раз эмир взялся за искоренение пороков, то уж никак не без поддержки на небесах… Значит, и Аллах, и пророк его Мухаммед, и другие праведники одобряют действия эмира. Ахмед основательно потряс головой, отгоняя от себя почти забытый ужас – детские руки на плахах Багдада…
– Он не будет тебе помогать.
– Кто?
– Ходжа Насреддин.
– Не понял юмора…
– Ходже сейчас около тридцати, это достаточный возраст для умудрённого жизнью мужа. Он очень изменился, совершил паломничество в Мекку, остепенился, потолстел, и люди обращаются к нему – «домулло». Это уважаемый человек, чтящий Коран, наизусть знающий Саади и Хафиза, совсем не тот сорванец, каким знал его твой дед. Ходжа – благочестивый мусульманин. Как только ты откроешься ему, он призовёт стражу.
– Не может быть… Слушай, а мы вообще говорим об одном и том же человеке? Я думал, Ходжа Насреддин – друг бедных, хитрец и благородный мошенник, разъезжающий повсюду на сером ослике и носящий титул «возмутителя спокойствия». Чёрт, да я же про него целых два кинофильма видел!
– А что это такое – «кинофильм»?
– А… не помню, – потупился Лев. Башмачник пожал плечами и начал складывать на блюдо остатки пиршества. Оболенский, подперев кулаком щёку, задумчиво изучал щели между грубыми досками сарая. Украденное «транспортное средство» было привязано у заднего входа и от посторонних глаз занавешено полосатой тряпкой.
– Переночуй у меня. А завтра уходи из нашего города искать своё счастье. В Багдаде ты не найдёшь ничего, кроме бесславной гибели под ятаганом эмирского палача…
– Убедил…
– Хвала Аллаху! Я постелю тебе в углу.
– Нет, дышать всю ночь этой закисшей кожей… увольте! Стели рядом с дверью, там хоть сквозняком тянет.
– Как скажешь, уважаемый… Вот так подойдёт?
– Ага, спасибо, самое то! Слушай, пока не спим, а так, интересу ради, где же он теперь обретается, наш переменчивый домулло?
– По улице вниз до арыка, там за базаром налево, третий маленький дом, доставшийся от родственников отца. Ходжа сейчас живёт один, он копит деньги на калым и хочет жениться…
– А-а… ну, бракосочетание – это святое дело. Когда-нибудь забегу, поздравлю молодожёнов, как только косулей слагать научусь…
– Газелей.
– Какая разница?!
– Газель – это форма стихосложения.
– А не марка микроавтобуса?
– Спи, о безумец! Ты произносишь слова непонятные, а значит, опасные для ума истинного мусульманина… Что ты сказал?
– Спят усталые игрушки, мишки спят… Ля-ля-ля-ля-ля!
– О Аллах, прояви милость и терпение, он обещал уехать завтра…
Возможно, так бы оно и было, возможно… Проблема не в том, что Оболенскому было некуда ехать. Поверьте, такие мелочи его не смущали. И не то чтобы он так уж слепо спешил исполнить просьбы дедушки Хайяма ибн Омара. Умение держать слово вовсе не означало для него фанатичной преданности клятве. Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе… да что за дела, Лев вполне бы мог и отвалить. Как настоящий аристократ, он даже не допускал мысли, что может выглядеть смешным или может быть понят неправильно… Но, с другой стороны, именно его врождённую гордость и ухитрился невольно задеть битый жизнью башмачник. Сказав, что ему никто не будет помогать, что любой правоверный радостно предаст его в руки закона, что даже известный борец за правду Ходжа Насреддин и тот готов стать муллой… Ахмед честно и нелицеприятно показал молодому человеку всю безысходность его затеи. Как говорят на Востоке: «Ударом камчи не перебить рукоять мотыги». Любой разумный человек подумал бы и отступился… Проблема в том, что гордость русского дворянина не подвластна зову разума… Скажите Льву: «Этого делать нельзя, потому что сделать это невозможно». Он тряхнёт кудрявой головой, высокомерно хмыкнет, улыбаясь: «Всё это чушь, старик! Смотри сюда…» – и сделает всё как надо. Ну а если это действительно невозможно, он просто затратит чуть больше времени…
Когда Оболенский убедился, что его гостеприимный хозяин крепко спит, вытянувшись прямо на полу, он бесшумно встал, снял с гвоздика халат, сунул под мышку тюбетейку и вышел из сарая. Стояла глубокая ночь. Над спящим Багдадом дурманно сияли огромные восточные звёзды. Базар давно утих, все лавочки, палатки и сарайчики были закрыты на замки и засовы. В узеньких окнах домов не мелькал ни один огонёк, а голоса ночной стражи, раздававшиеся вдалеке, были едва различимы. Начинающий вор осторожно вывел за собой сонного ослика, обмотав ему копытца какими-то тряпками, и предупреждающе приложил палец к губам:
