Под сенью проклятия (СИ) - Федорова Екатерина (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Сказано было цветисто, но смысл я поняла. Права была бабка Мирона, когда утверждала, что в миру каждый болен. Только все болеют по-разному — кто втихомолку, кто понарошку, кто сердечной болью, а кто и бессердечием.
— Может, и есть такое средство. — Медленно сказала я. — Да только мне нужно знать все, чтобы не ошибиться. Отчего сердце Сокуга горит?
Боковым зрением я углядела ещё одну хрящиху под соседней елью. Помня то, что сказала госпожа Морислана — а ещё то, что хрящиха могла пригодиться, когда пойду к больному мальцу, запасти её следовало побольше.
— Скъёг, или Сокуг, как вы говорите, из нашей Норвинской слободки в Чистограде. — Торжественно сказал норвин. — У него там была девушка, Иргейк. Она ему обещалась. но её родителям это не понравилось. Они выбрали дочери жениха побогаче, а потом купили у тутешской травницы приворотного и напоили её. Теперь Иргейк счастлива и ждет первого ребенка, а Скъёг носит в сердце пламя.
Я содрогнулась. Приворотное зелье, как и прочие снадобья, людям дала сама Кириметь-кормилица. Однако ни один парень у нас в селе не посмел бы скормить приворотное девице — как бы хороша та не была. Потому как великая богиня даровала своё зелье не мужикам, а бабам. Чтобы облегчить их путь в мужском мире, чтоб могли они выбрать пару себе по сердцу, на прочее не оглядываясь.
Супротив самой Киримети пошли норвины, окормив дочь приворотным. Мирона о таком и помыслить бы не смогла. Время ещё покажет, чем поплатятся родители девицы Иргейк за такое кощунство — ясней ясного, что Кириметь-кормилица заставит их заплатить, по-другому и быть не может.
А мне следовало решить, что делать дальше. Отворотное Сокуг не хотел. Может, дать ему приворотное — вдруг любовь к Соньше залечит сердечную рану? Но понравится ли это Киримети? Да и выйдет ли? Опять же неизвестно, как Соньше будет житься с Сокугом. Если у этих норвинов сами родители дочерей опаивают зельями, как мы коров перед отелом блажной травкой, то и к женкам у них невелик почет, да мало уважение. Пожалеет девка потом, да поздно будет. А ведь Сокуг может и во второй раз отворотного не захотеть. Ещё накуролесит с дурной головы, и Соньша меня недобрым словом помянет.
— Насчет снадобья погляжу. — Уклончиво пообещала я. — Надо будет по лесам походить, приглядеться к здешним травкам. Потом скажу верней.
Норвин молча кивнул и больше к этому не возвращался.
Сенник и впрямь сделали не по-нашему. Посередь поляны на высоких столбах возвышался длинный настил, над ним нависла двускатная крыша из плотно уложенного теса. Щелястые стены набраны из досок — ветерком их продувает, но лосю по зиме не добраться. С умом, словом.
Для сушки травы — лучше и не придумать.
Я заодно прогулялась по поляне, нарвала ещё кой-каких трав, развесила их тут же в сеннике, перевязав пучки скрученными стеблями пырея. Потом зашагала назад. Рогор бессловесной тенью следовал за мной.
Часть хрящихи, ту, которую не оставила сушиться, я увернула в лист лопуха и оставила в углу своей светлицы. Едва с этим было покончено, прибежала незнакомая мне девка со словами, что поварня свободна. И баба Котря ждет, потому как потом ей надо ставить опару.
Подхватив корзинку с зеленью и корнем, приготовленными для приворотного зелья, я помчалась вниз.
Баба Котря уже стояла за дверью поварни, когда я вошла, неся в руках корзину с травами.
— Я на мыльне пока посижу. — Доложилась мне повариха. И стрельнула любопытным взглядом в сторону корзины. — Туда и девки наши придут, побалакаем, языки почешем. А ты, как закончишь, тут же меня извести, сделай милость. Людям ещё вечерять, а мне хлеба месить.
Где мыльня, я не знала, но Рогор, что неотступно маячил за плечом, должен был подсказать. Поэтому я кивнула.
В пустой поварне все приготовили к моему приходу. Огонь в подтопке пылал, на печном приступке стоял небольшой котел с черным от копоти днищем. Изнутри его начистили так, что стенки блестели серым чугуном. Чистый горшок с тряпицей красовался у окна.
Рогор тоже зашел следом, но, поймав мой взгляд, поспешно отступил за дверь.
Доска для рубки капусты нашлась на узком столике у дальнего окна. Я мелко порубила собранные травы ножом, что баба Котря выдала мне давеча, побросала их в котел. Добавила туда самую малость воды и поставила на огонь. Корень отложила в сторону — его очередь придет в самом конце.
Вода закипела в считанные мгновенья. Настала пора мешать — обязательное дело при варке зелий.
Известно, что всякая травница приворотное и отворотное варит со своими ухватками. Кто-то, как рассказывала мне бабка Мирона, мешает варево посолонь, кто-то противосолонь. Сама бабка помешивала зелье быстрыми движениями поперек, ныряя ложкой вглубь, словно ловила упавшее туда яйцо.
А я мешала варево больной левой, чтобы нагрузить её работой. И вела ложку то посолонь, то противосолонь. Да ещё и дула в котелок — чтобы пар отогнать да взглянуть на варево.
Уж больно чудно на него глядеть.
Сок травы всегда поначалу красит воду в черное, но потом зелье становится прозрачным — вроде как смотришь в осеннюю лужу, где все на просвет, но дно земляное, выстеленное потемневшими опавшими листьями. Затем прозрачность заплывает краснотой. А уж после мутнеет и выцветает.
Готовое приворотное зелье выходит цвета глины, рыжее с радужным отливом и густое. За один раз травница вываривает немного, едва хватит дно миски прикрыть. Иначе нельзя. Если попытаешься наварить больше или несколько раз в день варку затеешь, приворотное не сработает. И пойдет о тебе слава, что не травница ты, а так, пустодельша и пустомельша.
Дело тут не только в травах, но и в самой травнице. Каждое зелье от души что-то забирает. Вот потому-то новое зелье можно варить только на следующий день. Чтоб утерянное душой вновь вернулось.
Полный горшок приворотного, что отдала когда-то бабка Мирона за меня — целое богачество, если вдуматься. Мы с бабкой каждую осень сбываем по неполному горшку торговцу Гусиму. Бельчей за него хватает на десять мешков муки и шесть мешков пшена. Но варить его приходиться все лето. Нет, конечно, не будь больных и рожениц, к которым надо ходить, дело пошло бы быстрей. Однако травницы, как бабка Мирона говорит, живут под особым надзором Киримети-кормилицы. И нельзя им разменивать людские жизни на корысть от зелий — не простит того великая богиня, руки сведет или неизлечимой порчей одарит.
Под конец я бросила корень, нарезанный тонкими стружками. И ещё раз подула, чтобы полюбоваться, как по темно-рыжей гуще вдруг стрельнут серые прожилки. А потом рыжина смешается с серым воедино, станет густой, яркой, с переливами.
Закончив с варкой, правой рукой я утянула котелок на свободный край подтопки, под которым не было огня. Ложкой выбрала неуварившиеся куски стеблей и стружки от корня, бросила их на прогорающие поленья. Большая часть травы успела истаять при варке, загустив зелье. Готовое приворотное я слила в горшок, прикрыла тряпицей и водворила в корзину. Вот и все.
На двор уже опускались сумерки, чуть прохладные от близости леса. Синие, как ягоды с куста ежевики, тени накрыли и коровник, и конюшню, и высокий каменный дом. В окнах поперечного сруба в конце двора играли отблески зажженных лучин. Я вышла, прислушалась — оттуда доносились взрывы хохота. И так было ясно, куда идти, но я все же спросила у Рогора, поджидавшего у двери поварни:
— Мыльня?
Он кивнул.
Длинная мыльня делилась на две части. Дверь в одну половину замыкал замок. Во второй половине, в просторном предбаннике с корытами на стенах, сидели баба Котря, Саньша, ещё какие-то девки, и два мужика. Узнав, что поварня свободна, все гурьбой отправились вечерять. Я отнесла горшок к себе, запихала под кровать вместе с корзиной. И тоже вернулась на поварню.
На этот раз Рогор сел со мной за стол. Вызванный с конюшни ради ужина Сокуг весь вечер просидел за столом напротив меня безмолвной тенью. Саньша, усаженная бабой Котрей поблизости от него, все расспрашивала норвина то об одном, то о другом. Но тот отвечал лишь нет да не знаю.
