Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр (книги онлайн полностью .txt) 📗

— Не знаю. Твой мужик, ты и выясняй. — на этих словах Анну передёрнуло. Вот с чего вся рота уверилась, что они с юнкером муж и жена? Магда, по крайней мере, уже пару раз предлагала в свойственной ей грубовато-добродушной манере — уступить повозку, пока её Ганс в карауле. И очень удивлялась осторожным отказам. И что теперь ей с этим делать?

— Эй, ребята, вы чего удумали, — взволнованный голос Магды оторвал Анну от невесёлых размышлений. Та подняла глаза — и обомлела. Рейнеке с Лоренцо, не дойдя десятка шагов до их костра, свернули в сторону и остановились. Анна, с непонятным для себя волнением смотрела на них. Мужчины обменялись парой слов: Рейнеке — злых, итальянец — насмешливо — равнодушных. Потом оба синхронно сделали по шагу назад. Лунный свет хищно сверкнул на извлечённой из ножен стали.

Анна вдруг с удивлением поняла, что уже не сидит, а бежит — со всех ног, опрометью. Магда что-то крикнула ей сзади — что именно — она не разобрала. Два клинка — две полосы холодного лунного света впереди. Уже одна — шпага юнкера, звеня, скрестилась с длинной рапирой итальянца. Анна на бегу протянула руки, толкнула эту полосу вперёд, от себя, как толкают дверь или загораживающую путь толстую лесную ветку. Ладонь обожгло болью. Анна пролетела по инерции ещё пару шагов и остановилась, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

— Ребята, вы чего ? — Спросила она, удивляясь, как дрожит её голос. Те не ответили — смотрели на неё и друг на друга. Юнкер — зло, Лоренцо — насмешливо.

— Ребята, не надо, — повторила она. Господи, как же беспомощно это прозвучало.

— Как будет угодно сеньоре. — Итальянец шутливо поклонился, кинул рапиру в ножны, повернулся и ушёл, насвистывая. Как Анне показалось — с облегчением. Юнкер ещё стоял на месте — шпага в руках, лицо злое. Потом с удивлением посмотрел на зажатый в руке клинок. Лицо его дрогнуло, злость ушла — как то вмиг и сразу. Он вроде бы хотел что-то сказать, но тут в круг ворвалась Магда, парень убрал клинок в ножны и тоже ушёл. В противоположную от итальянца сторону.

— Что это они ? — прошептала Анна, до сих пор слабо веря в случившееся. Рейнеке — милый смешной паренёк. Да он и мухи не обидит. Да и Лоренцо. И вдруг как взбесились. Оба. То есть не то, чтобы оба — итальянец ушёл с поля чуть ли не радостно. Странно, он всегда казался Анне куда опаснее нескладного юнкера. А тут...

— Ладонь перевяжи, — окликнула её Магда. Анна посмотрела вниз и с удивлением заметила, что с ладони капает кровь. Должно быть, порезалась, разводя руками клинки. Девушка ойкнула, потянулась за тряпкой. Магда перехватила её за запястье, достала откуда-то из складок юбки чистую тряпку, перевязала — туго, но аккуратно. Анна огляделась ещё раз

— Чего это они?

— Сейчас выясним. — решительно сказала Магда, развернулась и пошла назад, к лагерю. Анна, по прежнему ничего не понимая, пошла за ней. Ближе к кострам мушкетёрская жена остановилась, огляделась и властно окликнула проходящего мимо солдата:

— Эй, Майер. Иди — ка сюда.

— Да, Магда, чего тебе? — отозвался большелобый, рябой солдат. Вначале весело.

— Это ты в последний караул с Рейнеке ходил? На потерянную стражу?

— Ну, да — неуверенно ответил тот

— B что там было ?

— Да ничего. Стояли, трепались...

— А подробнее? — Магда напирала, солдат оглядывался, не зная, куда бежать, — чего тебе, Магда?

— Да о чем трепались, интересно знать ?

— Да, так, байки травили. За жизнь, за старые дела...

— За итальянца нашего … — в тон ему ласково вставила Магда.

— Ага. — оскалился тот, выпятив вперёд тяжёлую челюсть. — Мюльберг впереди, настроение весёлое, сама понимаешь...

— И за Брезахскую тюрьму небось говорили ? —

— Ага...

— Свободен, — рявкнула Магда. Солдат исчез.

Магда проводила его взглядом, сплюнула и сказала сердито:

— Ещё и приврал небось половину. У самих язык без костей, а нас болтушками называют.

— А что с Брезахской тюрьмой? Лоренцо там сидел? — машинально спросила Анна, ничего не понявшая в этом странном диалоге.

— Нет, его туда не пускали. — Магда встряхнула головой, огляделась, и сказала уже спокойнее

— Короче. Ясно, всё, с этими идиотами. Язык без костей, треплются — как мы, прости господи. Тока мы по делу, а они про нас. Наболтали юнкеру всего — и что было и что не было вперемежку, а он уши развесил, дурак. Репутация у нашего Лоренцо весёлая — тут и тюрьма Брезахская и ещё много чего... не удивлюсь, если олухи эти уже пари на французский манер устроили — когда у юнкера рога отрастут. Вот парень и взбеленился.

— И что же делать теперь ?

Магда набрала воздуха в грудь и расписала девушке подробно и в красках — куда ей юнкера брать и что там с ним делать. Пока вся дурь из парня не вытечёт. Выдохнула, полюбовалась на Анну, покрасневшую до корней волос и добавила: "успокойся, это не приказ".

— Пока, — добавила она, но тихо, так чтобы не услышали...

2-4

мечты

— Эй, Рейнеке, не спи на ходу.

Высокий, нескладный парень в ответ лишь улыбнулся. Улыбнулся, провёл рукой по чёрному ёжику волос. Хрустнула ветка под сапогом. Вокруг расстилалась равнина — все та же серая, занесённая снегом бескрайняя на вид пустошь. Справа непроходимой колючей стеной тянулся чёрный еловый лес. Слева — бело-серая ровная хмарь, иногда разрываемая пятнами тёмного — с такого расстояние не видно— деревья это, виселицы или трубы разбитых печей. Над головой — та же муть облаков. Не сразу поймёшь, где здесь заканчивается земля, и начинается небо.

— Эй, Рейнеке, — парень обернулся и махнул рукой. Нравилась ему его новое прозвище. Гораздо больше собственного имени. «Барон фон Ринген унд Лессе цу Пейпусзее».. — отец всегда требовал произносить это имя полностью, гордо. «Это славное имя. Мы должны ...» — Рейнеке поёжился вспоминая — вот они сидят дома. Отец, как всегда, когда не в отлучке, сидит во главе стола, говорит — не говорит, вещает, стуча кулаком по столу: «Мы должны испытывать гордость за...» . Мама подаёт на стол, стараясь держатся как можно незаметнее. Воет ветер в прохудившейся крыше... Рейнеке поёжился ещё раз. «Барон фон Ринген унд Лессе цу Пейпус-зее» — половина из услышавших это имя сочувственно кивала. А другая ехидно спрашивала — а где этот Пейпус-зее вообще находится? Ах, в Ливонии? И что обладатель столь славного имени делает на другом краю земли? Ах, орды варваров? Неисчислимые, говорите? И ничего унести не удалось, совсем? — ехидно замечали соседи, намекая на то, что свою шкуру предки юнкера как раз унесли. А вот тут приходилось или молча глотать позор или …

Кроваво-красный лунный круг в небе, шпага в руке — внезапно очень и очень тяжёлая. Багровый отсвет стекает по лезвию вниз... — ребром левой ладони по правой, наотмашь. Руку на миг пронзила боль, непрошенные воспоминания сбежали.

Ведь позор и в самом деле позор, как отец этого не понимает? Впрочем, отец много чего не понимал. Или не хотел понимать. Например, почему мама плачет ночами в подушку, одна. В те дни, когда он был дома. Впрочем, дома старший барон бывал не часто. Иногда он пропадал на месяц, иногда на год, а потом возвращался. Никогда не рассказывал где был, просто садился за стол, требовал обед и начинал разглагольствовать. В последнее время он часто приезжал не один. Их дом изволила навещать их светлость. Или крестная, как она просила её называть. При этих словах мать кривилась, как на прошлогоднее мясо на рынке, но молчала. Крестная — пожилая, очень хорошо одетая. Царственного вида. Держалась она просто, говорила всегда тихо, вежливо и с улыбкой — но отец при ней сидел тише воды ниже травы. И даже починил крышу. А мама плакала в подушку — ночами, когда ей казалось, что её никто не слышит. У Рейнеке был острый слух. Иногда он жалел об этом.