Плющ на руинах - Нестеренко Юрий Леонидович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Меня подобная тактика не устраивала, и я всячески затягивал наступление, дожидаясь каждый раз, пока войска герцога подойдут с юга вплотную. Моим людям это не слишком нравилось, все слышней становились призывы быстро идти на северо-восток на соединение с Рорреном. Я для вида соглашался, понимая, что осень уже прочно вступила в свои права, и корринвальдские дороги, превратившись в месиво грязи, вскоре сделают всякое быстрое продвижение невозможным.
13
К этому времени под моим командованием находилось уже около двадцати тысяч человек; у меня была пехота, тяжелая и легкая кавалерия, специальные подразделения лучников – снайперов, стенобитные орудия и другая осадно-штурмовая техника, разведка и контрразведка. Начальник контрразведки подчинялся лично мне; никто, кроме меня и его непосредственных подчиненных, не знал его в лицо. Благодаря его службе я был в курсе настроений войска и имел возможность своевременно устранять недовольных. Эту возможность пришлось применять несколько раз против бывших командиров примкнувших формирований, несогласных с моей политикой строгой дисциплины. Моей целью было доведение централизации власти до предела, так, чтобы полной и достоверной информацией об обстановке располагал только я, и исполнение приказов стало бы автоматическим. Кроме того, я уделял самое серьезное внимание обучению солдат.
Повстанческая вольница была поначалу от этого не в восторге, но наши победы служили убедительным аргументом в мою пользу. Кроме того, единство и равенство повстанцев было нарушено: я ввел чины и звания по образцу правительственных войск. Надо сказать, что система званий в Корринвальде была значительно проще, чем в армии Соединенных Республик моей эпохи. Здесь имелось единственное унтер-офицерское звание – капрал, и четыре офицерских: лейтенант, капитан, майор и полковник. В армии герцога высшим воинским званием был генерал, у короля были еще и маршалы. Я решил не заходить слишком далеко и произвел себя в генералы.
Но если дисциплину удавалось поддерживать в походе и в бою, то при взятии города или крепости повстанцы выходили из-под контроля. Я не мог остановить грабежи и бесчинства; попытайся я это сделать, никакая контрразведка не предотвратила бы бунт. Залогом преданности моих офицеров была именно их повышенная доля добычи. Таким образом, я не мог и ограничить жестокость войны – если я приказывал не казнить пленных, им сохраняли жизнь, но подвергали их бесчисленным унижениям и издевательствам, что для гордых аристократов было хуже смерти. Впрочем, у пленных, если их знатность или личные качества не вызывали у мятежников слишком большой жажды крови, существовал еще один путь – вступить в нашу армию. Особенно часто этим выходом пользовались солдаты, хотя были среди перебежчиков также офицеры, рыцари и дворяне. Их не любили, хотя я и объяснял повстанцам, что ренегаты более всего заинтересованы в победе восстания – в случае поражения их ждет жестокая казнь за измену. Произнося эти слова, я всякий раз задумывался о собственной судьбе.
Как раз на эту тему я размышлял на шестой день после падения крепости Аллендер, сидя в кабинете коменданта над картой Корринвальда. Аллендер была едва ли не самой крупной из взятых мною крепостей; если бы не беспечность ее защитников, слишком полагавшихся на неприступность укреплений, моим людям никогда не удалось бы прорыть подкоп. Подземный лаз обвалился на следующий день после взятия крепости – сказались постоянные дожди. С тех пор не было ни одного дня без дождя, и это обстоятельство охлаждало – впрочем, до поры до времени – пыл тех, кто требовал продолжать наступление. Чрезвычайно выгодное стратегическое положение крепости, ее фортификационные качества и обширные запасы делали ее идеальным местом для ставки и пункта дислокации; именно здесь следовало бы переждать осеннюю распутицу с точки зрения интересов восстания и, следовательно, с точки зрения зрения интересов герцога следовало увести армию отсюда. Именно этого, по неведению своему, хотели многие мои офицеры, сторонники наступления, и в особенности один из них, Туррего. Он был опасным человеком, пользовался авторитетом и явно метил на мое место. От него следовало избавиться, но я опасался поручить кому-нибудь из контрразведчиков его ликвидацию – Туррего следовало устранить законным путем. Поэтому я продолжал сидеть со всей армией в Аллендере, провоцируя Туррего на открытое неповиновение.
Но в то же время Туррего и его сторонники могли оказаться правы – наступление могло принести пользу восстанию, и только что полученные разведданные подтверждали это так явно, что я не решился нанести их на карту, которую мог увидеть кто-нибудь еще. Основные королевские силы были сосредоточены на востоке, напротив Роррена, который продвинулся намного севернее меня, но теперь увяз в ожесточенных боях, не в силах прорваться дальше. Против меня стояли только косметические заслоны – очевидно, королевские военачальники, проанализировав мою прежнюю тактику, не ждали решительного наступления с моей стороны. Если бы я предпринял это наступление, то легко прорвал бы заслоны и нанес бы внезапный удар с тыла и с фланга противостоящим Роррену войскам. В результате этого королевская армия не была бы полностью разгромлена, но была бы оттеснена на восток, и соединенным повстанческим силам открылась бы прямая и почти не охраняемая дорога на Траллендерг. Конечно, взятие столицы – это еще не победа, феодалы подтянут свежие силы с севера, но… Стоит ли служить герцогу, если открывается возможность самому стать королем?
– Безумная авантюра, и ничего больше, – произнес я вслух, и в ту же минуту часовой, стоявший у моей двери, доложил о прибытии Туррего.
– Я никого не принимаю, – сказал я, но офицер уже вошел в помещение. Хуже того, за ним следовало четверо его солдат.
– Риэл, я намерен решительно объясниться с тобой, – заявил он, остановившись напротив моего стола и положив руку на рукоять меча.
– Хочу вам напомнить, майор Туррего, что, по принятому нами уставу, к старшим офицерам обращаются на «вы», – холодно заметил я.
– По принятому тобой уставу, Риэл! Ты полностью узурпировал власть в армии!
– Так ведь армия – не сельский сход, Туррего. Здесь должно быть единоначалие, и только так мы сможем победить.
– Победить? Мы уже неделю сидим здесь безвылазно!
– Прежде всего, Туррего, удали своих солдат. По-твоему, офицерам пристало обсуждать план кампании в присутствии нижних чинов?
– Ты даже говорить стал, как какой-нибудь граф! Все повстанцы – братья, и эти, как ты выражаешься, нижние чины ничуть не хуже тебя.
– Оставь свою риторику, Туррего. Весь твой гнев происходит от того, что тебя до сих пор не произвели в полковники.
– Если уж на то пошло, я заслужил этот чин! В отличие от тебя и твоих ближайших сподвижников, я не наблюдаю за боем с безопасного места, а сражаюсь бок о бок с моими солдатами. Или ты считаешь, что я недостаточно храбр в бою?
– Я этого никогда не утверждал. Ты прекрасный солдат, но достоинства солдата и достоинства офицера – разные вещи. В уважение твоей храбрости я сделал тебя майором; не требуй же от меня чрезмерного.
– По-твоему, я не гожусь в командиры? А ты годишься? Любому солдату очевидно, что мы должны немедля идти на соединение с Рорреном, а не торчать здесь, дожидаясь, пока на севере король соберет свежие силы, а с юга и востока подойдет герцог!
– Данные, которыми я располагаю, показывают, что моя тактика верна.
– Что же это за данные? Почему их никто не знает? Ты подчинил себе всю разведку! Никто из офицеров не знает реальной обстановки! Я требую, чтобы ты сегодня же собрал офицеров и отчитался им в своих действиях!
– Ты не можешь ничего от меня требовать.
– Значит, ты отказываешься?
– Отказываюсь. Покинь помещение.
Туррего отступил на шаг.
– Солдаты! – обратился он к своим людям. – Этот человек – изменник. Арестуйте его!
14
Я дернул под столом шнурок «веревочного телеграфа», которым мои апартаменты соединялись с караульным помещением. Туррего заметил мое движение.
