Пастыри. Последнее желание - Волков Сергей Юрьевич (книги бесплатно без .txt) 📗
Дом у него большой, капитальный, с гаражом, с отоплением. Загнал Раменский тачку, запер гараж и через заднюю дверь в дом вошел. Тут его и приняли. Сразу ногу пробили чем-то острым типа заточки. Эксперты установили – прямо в бедренную артерию попали. Наверное, кричал он, убежать пытался, но следов борьбы нет, только лужа кровавая на полу.
После этого преступники, – как минимум трое, судя по всему, – затащили Раменского на второй этаж. Ну, тут и началось... Там даже потолок в кровище! Жуткое дело. Зачем они его пытали, чего хотели узнать – один бог ведает.
Перед тем, как убить, уроды эти ему ноги отрезали. Аккуратными такими кусками, сантиметров по пятнадцать. И одну странность эксперты подметили: они резали, а он все не умирал, хотя должен был от болевого шока в самом начале скончаться. Анестезии-то никакой!
– М-жет, пья-ный-б-л? – поинтересовалась Яна, внимательно глядя на Громыко.
– Да нет, он вообще не пил... И в крови все чисто. Но это семечки! Когда неизвестные прикололи наконец беднягу Раменского, прямо в сердце, все той же заточкой, причем с такой силой, что заточка в пол на сантиметр вошла, то на этом не остановились, еще и над трупом глумились...
– Мерзостная история, – проскрипел как бы про себя Торлецкий. Митя сидел бледный, уткнувшись в стакан с остывшим чаем. Илья ковырял серебряной ложечкой торт.
– Но и это не все, мать его! – Громыко раскрыл папку. – На лбу у Раменского эти твари вырезали знак. Типа буква «г» и завитулька сверху. Вот!
На стол легла ксерокопия фотоснимка. Илья глянул только – и сразу отвернулся. С синеватого листа на него глянуло жутко обезображенное человеческое лицо – без носа, ушей и с темными дырищами вместо глаз.
Митя и вовсе не стал смотреть, зато Торлецкий и Яна внимательно изучили снимок.
– Эт-т-не-б-ква «г»! – уверенно сказала Коваленкова.
Граф кивнул:
– Абсолютно согласен, мадемуазель Яна. Это старославянская «глаголь», а «завитулька» сверху, именуемая «титло», означает, что в данном случае это даже и не «глаголь», а цифра «три». Предки наши арабских и римских цифирей не знали и пользовались своими обозначениями. «Аз» с завитулькой означало – цифра один, «буки» пропускались, «веди» – это два, и так далее...
– Ну, не одни вы такие умные, – Громыко усмехнулся, убрал страшный снимок обратно в папку. – Муровцы эту тему про старославянскую цифирь тоже сразу просекли. Пока суд да дело, я своих бойцов поднял – и пошли мы секты шерстить. Сатанистов, в первую очередь, ну и остальных, от пятидесятников до кришнаитов, в рот им всем немытые ноги!
– Ну-и-как? – спросила Яна. – С-танисты? У-г-дала?
– Фиг-с-два! – Громыко тяжело вздохнул, – стал бы я вас пугать этой историей, кабы ларчик так просто открывался...
Пока мы кололи этих убогих да скаженных, прошла почти неделя. Тут мне опять Ванька Кокин звонит. Так и так, грит, следственная бригада создана межведомственная, с фээсбэшниками. Я, грит, в составе. Хошь, грит, и тебя включим, экспертом.
Ну я ему отвечаю: мол, спасибо, Ваня, пока не надо, но в честь чего буча-то? Раменский что, племянником Чубайса оказался? Почему бригада? Почему ФСБ? А он в ответ: Коля, тут серия. Наш Раменский – девятый покойник за два года. Всех валили по-разному, но всем на лбу эту буквицу резали. И еще – все терпилы по северу Подмосковья раскиданы.
Вот такие, в общем и целом, дела.
– З-н-чит, все-т-ки с-танисты? Ш-йка? Пр-блудные? Д-икие? Да? – У Яны в глазах зажегся профессиональный ментовский огонек.
– Может быть, может быть... Но даже в этом случае я бы вас не грузил, – Громыко снова разлил коньяк, но пить не стал. Покрутив в руках стакан, он решительно отставил его в сторону:
– Попросил я у Вани данные на убиенных и начал рыть. Все они очень разными людьми оказались, ну просто совсем разными! Тут тебе и бизнесвумен, и бухгалтерша, и дизайнер, и моряк дальнего плавания. Даже уголовник один затесался, рецидивист! Жили эти люди в разных городах страны нашей необъятной, друг с другом вроде не общались, однако всех их судьба в различное время привела в Москву, а затем – в Подмосковье, где они и закончили, так сказать, свой земной путь.
Троих перед смертью пытали, как Раменского, остальных просто убили.
– Совпадение? – высказал предположение граф, – или все же у этих несчастных господ и дам было что-то общее, объединяющее?
– А-ул-ики? У-лики-то есть? – вклинилась Яна.
– Слушайте дальше, – Громыко снова раскрыл папку, пошелестел бумагами. – Значит, по уликам: кроме буквы «г» на лбу и предположительно схожих орудий преступления – заточки, ножей каких-то чудных самодельных, тесака острющего, особо ничего и нет. Ну так, мелочи – там нечеткий след ноги, тут размазанный палец, в картотеке не значащийся... Глухо, короче. По заключению экспертов, убийц от трех до пяти человек. Необычайной физической силы люди и скрытные очень. Самое главное – ни одного свидетеля нет! Во всех девяти случаях никто ничего не видел, хотя одно убийство произошло вообще на оптовке в Талдоме, в туалете рыночного кафе! И официантки, и посетители видели потерпевшего, моряка того самого, дальнего плавания. И даже как он в туалет зашел, видели. А спустя минут десять его там и нашли – кишки наружу, дырка в сердце. И буква «г» на лобешнике.
– Ну не призраки же это все сделали! Чертовщина какая-то! – не выдержал Илья.
– Именно что чертовщина, Илюха! – Громыко скривился. – Теперь внимательно слушайте, к главному подхожу.
У всех потерпевших в биографии есть только два маленьких, ничтожных объединяющих эпизодика. В одна тысяча девятьсот восемьдесят замшелом году все они, все девять, работали в некоем пионерском лагере. На разных должностях, в разные смены, но работали! Это – раз!
И у всех у них за какое-то время до того, как они оказались в Подмосковье, в жизни начали случаться неприятности. Да чего там – неприятности, бляха-муха, жизнь начала рушиться! Конкретно, такая непруха навалилась – только держись! Это – два!
Громыко шумно выдохнул и опрокинул стакан. Пока он закусывал пряником, за столом царила напряженная тишина.
– М-да... – протянул наконец граф и покачал головой. – Дело и впрямь попахивает вмешательством потусторонних сил. А карта с отметками мест убийств у вас есть, Николай Кузьмич?
Громыко молча вытащил из папки и протянул Торлецкому пятнистый кусок карты Московской области, покрытый красными кружками и стрелками. Граф, Яна и Митя склонились над ним, разглядывая зловещий многоугольник.
– Лагерь... Пионерский лагерь... – задумчиво пробормотал Илья, что-то припоминая.
– Илюха, ты чего? – не понял отставной майор. – Да не ломай ты голову, мы весь этот лагерь проверили на сто рядов. Был, был там какой-то инцидент, дети в тайге пропали, с концами. Первое, что на ум приходит, – месть родителей. Но они, родители эти несчастные, тут ни сном ни духом! Во-первых, многих уже и в живых-то нет, кто спился, кто руки на себя наложил, кто в аварию попал, а во-вторых, у всех ныне живых алиби стопроцентное – не было их в Подмосковье в последние годы. Сто пудов – не было...
– Почему вы так уверены, Николай Кузьмич? – оторвался от карты Торлецкий.
– Да потому что все они живут в городе Иркутске и Иркутской области, – махнул рукой Громыко, и закончил: – И вот когда вся эта жуть мистическая навалилась на меня, позвонил я знакомцу одному, из бывших гэбэшных волков. Он консультантом в бригаду ту межведомственную вошел, кстати. Встретились мы, посидели, выпили. Я ему в общих чертах тему обозначил, а он мне в ответ: «Существуют вещи, ни объяснить, ни бороться с которыми мы не в состоянии. Этот случай – из такого ряда. Здесь чужая воля. И чужой разум. Лучше не трогать этого. Мы все воображаем себя охотниками, а на самом деле всего лишь улитки, что выползли на рельс. Поезд пройдет – и уцелеют лишь те, кто не успел залезть повыше. От остальных ничего не останется. Совсем. Понимаешь?»
И это не капитанчик какой-то, а целый отставной генерал Комитета государственной безопасности Советского Союза мне сказал, понимаете? Вот тогда-то я и напил...