Космическая трилогия (сборник) - Льюис Клайв Стейплз (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
6
В большой комнате, где горел камин, сверкало на столиках вино и серебро, а посередине стены стояло огромное ложе. Уизер смотрел, как четыре человека бережно, словно слуги или врачи, несут на носилках длинный сверток. Когда они опустили его на постель, Уизер еще шире открыл рот, и хаос его лица сменился на минуту чем-то человеческим. Он увидел голое тело. Неизвестный был жив, хотя и без сознания. Уизер приказал положить ему к ногам грелку и поднять на подушки голову. Когда все это сделали и он остался наедине с прибывшим, и. о. придвинул кресло к кровати и принялся смотреть. Голова была большая, но казалась еще больше из-за бурой спутанной бороды и шапки бурых волос. Лицо было выдублено непогодой, шея — вся в морщинах. Человек лежал, закрыв глаза, и как будто бы улыбался. Уизер смотрел на него и так и сяк, менял угол, зашел сзади, словно искал и не мог найти какой-то черты. Через четверть часа в комнату мягко вошел профессор Фрост.
Он посмотрел на незнакомца сперва с одной, потом — с другой стороны кровати.
— Спит он? — спросил Уизер.
— Не думаю, скорее — что-то вроде транса. Где они его нашли?
— В ложбине, за четверть мили от выхода. Выследили по следу босых ног.
— Склеп пустой?
— Да. Стоун звонил мне.
— Вы распорядитесь насчет Стоуна?
— Да, да. А что вы о нем думаете?
— Я думаю, это он, — сказал Фрост. — Место верное. Отсутствие одежды трудно объяснить иначе. Череп такой, как я и полагал.
— Но лицо…
— Да, лицо не совсем такое…
— Я был уверен, — сказал и. о., — что узнаю посвященного, и даже того, кто может им стать. Вы меня понимаете… Сразу видно, что Стэддок или Стрэйк подойдут, а мисс Хардкасл, при всех ее превосходных качествах…
— Да. Вероятно, надо быть готовыми к тому, что он… неотесан. Кто знает, какие у них тогда были методы?
— Быть может, опыт опасней, чем нам казалось.
— Я давно вас прошу, — сказал Фрост, — не вносить в научное обсуждение эмоциональных элементов.
И оба они замолчали, ибо новоприбывший открыл глаза.
От этого лицо его обрело смысл, но понятней не стало. По всей вероятности, он на них смотрел, но неизвестно, видел ли. Уизеру показалось, что главное в этом лице — осторожность. Не напряженность и не растерянность, а привычная, бесстрастная настороженность, за которой должны стоять долгие годы мирно и даже весело принимаемых передряг.
Уизер встал и откашлялся.
— Magister Merline, — сказал он, — sapientissime britonum secreti secretorum possesor, incredibilii quondio afficimur quod te in domum nostrum accipere nobis… ah… contingit. Scito nos etiam baud imperitos esse magnam artis… et… ut ita dicam… {103}
Голос его угас. Было слишком ясно, что голый человек не обращает на его слова никакого внимания. Быть может, он не так произносит? Нет, новоприбывший, судя по лицу, просто не понимает и даже не слушает.
Фрост взял графин, налил бокал вина и поднес его гостю с низким поклоном. Тот взглянул на вино то ли лукаво, то ли нет и сел, являя мохнатую грудь и могучие руки. Он указал пальцем на столик. Фрост тронул другой графин; гость покачал головой.
— Я полагаю, — сказал Уизер, — что наш уважаемый… э-э… друг указывает на кувшин. Не знаю, что они там поставили…
— Пиво… — сказал Фрост.
— Маловероятно… хотя… мы плохо знакомы с обычаями тех времен…
Фрост налил пива и поднес гостю. Загадочное лицо впервые осветилось. Гость отвел рукой усы и стал жадно пить. Голова его все больше откидывалась назад. Выпив все до капли, он утер губы тыльной стороной руки и глубоко вздохнул — то был первый звук, который он испустил за все время. Потом снова указал на столик.
Они подносили ему еду и пиво раз двадцать — Уизер подобострастно, Фрост бесшумно, как бывалый лакей. Ему предлагали разные яства, но он выказал предпочтение холодному мясу, пикулям, хлебу, сыру и маслу. Масло он ел с ножа. Вилки он явно не знал и мясо рвал руками, а кость сунул под подушку. Жевал он громко. Наевшись, он снова показал на пиво, выпил его в два глотка, утер губы пододеяльником, высморкался в руку и вроде бы собрался уснуть.
— Ah… eh… domine… — заторопился Уизер, — nihil magis mihi displiceret quam ut tibi ullo modo… ah… molestiam essem. Altamen, venia tua… {104}
Гость не слушал. Трудно было определить, закрыты ли его глаза, или он смотрит из-под опушенных век, но разговаривать он не собирался. Фрост и Уизер обменялись недоуменным взглядом.
— Сюда нет другого входа? — спросил Фрост.
— Нет, — сказал Уизер.
— Пойдемте все обсудим. Дверь оставим открытой. Если он задвигается, мы услышим.
7
Когда Марк остался один, сперва он почувствовал облегчение. Он по-прежнему боялся, что с ним будет, но в самой сердцевине страха родилась странная легкость. Больше не надо завоевывать их доверие, раздувать жалкие надежды. Прямая борьба после такого множества дипломатических ошибок даже бодрила. Конечно, он может проиграть, но сейчас он против них, и все тут. Он вправе говорить о «своей стороне». Он — с Джейн и со всем, что она воплощает. Собственно, он даже ее перегнал, она не участвует в битве…
Одобрение совести — очень сильное средство, особенно для тех, кто к нему не привык. За две минуты Марк перешел от облегчения к смелости, а от нее — к необузданной отваге. Он видел себя героем, мучеником, Джеком-победителем {105}, беззаботно играющим на великаньей кухне, и образы эти обещали изгнать то, что он перевидал за последние часы. Не всякий, в конце концов, устоит против таких предложений. Как был бы он когда-то польщен!..
Как был бы он польщен… Внезапно, очень быстро, неведомая похоть охватила его. Те, кто ее испытал, сразу узнают, какое чувство трясло его, как собака трясет добычу; те, кто не испытал, ничего не поймут. Некоторые описывают такую похоть в терминах похоти плотской, и это очень много говорит, но лишь тем, кто испытал. С плотью это ни в малой мере не связано, хотя двумя чертами похоже на плотскую похоть, какой она становится в самых темных и глубоких подвалах своего запутанного, как лабиринт, дома. Словно плотская похоть, это лишает очарования все остальное. То, что Марк знал доселе: влюбленность, честолюбие, голод, вожделение, наконец, — стало как слабый чай, как дешевая игрушка, на которую не потратишь и мельчайшего чувства. Бесконечное очарование новой, неведомой похоти всосало все другие страсти, и мир остался выцветшим, пресным, жухлым, словно брак без любви или мясо без соли. О Джейн он мог теперь думать только чувственно, но вожделения к ней не испытывал, — змея эта стала жалким червяком, когда он увидел дракона. И еще одним это походило на плотскую похоть: развратному человеку незачем говорить, что кумиры его ужасны, ибо к ужасу его и тянет. Он стремится к безобразному, красота давно не возбуждает его, она стала для него слишком слабой. Так и здесь. Существа, о которых говорил Фрост (Марк не сомневался, что они — с ним, в комнате), губили и род человеческий, и всякую радость; но именно потому его влекло, тянуло, притягивало к ним. Никогда до сих пор он не знал, как велика сила того, что противно природе. Теперь он понял непонятные прежде картины, и объективность, о которой говорил Фрост, и древнее ведовство. Перед ним встало лицо Уизера, и он с острой радостью увидел, что и тот понимает. Уизер знал.
Вдруг он вспомнил, что его, наверное, убьют. При этой мысли он снова увидел голые белые стены и яркий свет. Он заморгал. Где же он был только что? Конечно, ничего общего между ним и Уизером нет. Конечно, они его убьют в конце концов, если он чего-нибудь не измыслит. О чем же он думал, что чувствовал, если это забыл?
Постепенно он понял, что выдержал нападение и сумел ему воспротивиться; и тут его охватил еще один страх. В теории он был материалистом, но бессознательно, даже беспечно верил, что воля его свободна. Нравственные решения он принимал редко и, когда два часа назад решил не верить институтским, не сомневался, что это — в его власти. Ему и в голову не приходило, что кто-то может так быстро изменить до неузнаваемости его разум. Он знал, что волен передумать, а больше никаких помех не видел. Если же бывает так… Нет, это нечестно. Ты пытаешься, впервые в жизни, поступить правильно — так, что и Джейн, и Димбл, и тетя Джилли тебя бы одобрили. Казалось бы, мир должен тебя поддержать (полудикарский теизм {106} был в Марке гораздо сильнее, чем он думал), а он, именно в эту минуту, покидает тебя! Значит, что-то в мире не так. Какие-то странные законы. Ты мучайся, а он…
