Кристальный пик - Гор Анастасия (бесплатные полные книги TXT, FB2) 📗
«Ты ведь тоже слышала историю, как женщина от драконьего мужа зачинает, но не дитя у нее растет в утробе, а яйцо? Правда это?»
«Значит, то не Волчьей Госпожи подарок…»
— Ох, Солярис, — вздохнула я, уже вовсю ища незапятнанный пергамент, чтобы написать письмо Маттиоле в Сердце. — Никому не рассказывай, о чем Волчью Госпожу просил, ты понял? Никто не должен знать, что это ты содеял. Никто и никогда. Разве что Сильтану сообщи, а то он со своей прытью быстро вам гнездо заполнит.
— Чего? О чем ты?
— Сейчас я объясню, но сначала сядь…
В ту ночь волки выли до самого утра, и то, оказывается, была совсем не песня. Они смеялись.
Эпилог
— «Семьдесят поворотов Колеса назад королева Рубин взошла на трон своего отца, Оникса Завоевателя, и весь мир, будто в расплату за его кровавые деяния, охватила напасть — Увядание. Керидвенское восстание, прозванное Опаданием Омелы, также пришлось на первый год ее правления. На четвертый же год пришлось восстание Немайна, на седьмой — снова Керидвена, а на двадцатый…»
Домик в долине дануийских холмов скрипел на ветру, точно деревянный короб, выброшенный в глазу бури. Даже раскинувшиеся вокруг вязы не защищали его, а тоже пригибались. С ветвей домашних кустарников осыпались ягоды, и корзину с собранной морошкой, забытую на крыльце, куда-то унесло. Казалось, природа страдает, но глас ее никак не может прорезаться, а слезы — прорваться. Черное небо полосовали немые молнии, и лишь где-то вдали громыхал надвигающийся с Кипящего моря шторм. О его приближении ветер шептал в дымоходе, и приходилось сдабривать поленья вином, чтобы не дать огню угаснуть.
В преддверии грозы воздух будто затвердевал, становилось душно, как в городской башне, и так же влажно. Когда приоткрытую створку порывом ветра отшвырнуло до треска стекол, я спешно закрыла окно, и воздуха в доме стало еще меньше. Зато комнату быстро заполнил аромат брусники и жженого сахара, томящихся в котелке, где обычно готовились супы. Размешав сюлт[32] черпаком, я взобралась на взбитую постель, скрестила ноги, оттягивая домотканную сорочку, чтобы прикрыть их, и вернулась к открытой книге.
— «С той поры Колесо года что ни повернется, то злато и блага Дейрдре принесет, — продолжила читать я, прочистив горло. — Пять десятков поворотов с последних бед — и все истории о том, как Королева Драконоподобная забытую волю предка, Великой Королевы, исполняла. И жила столь же светло и благодатно, как она. И столь же долго».
Переплет книги был тугим и твердым, а кожа — мягкой и блестящей от дорогого воска. Дописанная в месяце зноя, что предшествовал текущему месяцу зверя, и доставленная ко мне меньше, чем за неделю, эта книга была особенной, потому что посвящалась мне одной. Оттого я и листала непривычно белые страницы так осторожно, а читала — бегло и скомканно, торопясь добраться до заветной ее части, что всегда называлась одинаково. «Славные имена и народные прозвания».
— Королева Драконоподобная, значит. Хм, не так уж скверно, как Лукана причитала, — вздохнула я довольно и заскользила ногтем дальше по строчкам. — «Хазар Тиссолин она была, что для небес созданий Коронованная Сердцем означало — не ровня Старшим из созданий тех, но та, чьему слово их слова вразрез идти не имели силы». Так-так, что там дальше… Костяная Принцесса? Ох, неужели? — Я мельком глянула на свое левое запястье, действительно прозрачное до костей, и невольно встряхнула им, чтобы спавший рукав его прикрыл. — Королева Проклятая, Дочь Тирана, Королева Светозарная… — А затем запнулась, почувствовав горечь во рту. — Солярис, ты слышал? Светозарная! Так меня Ллеу однажды назвал. Будто вчера это было. Мы тогда собирались лететь на Керидвен, и я стояла в… Ауч!
Каждый раз, когда Солярис расчесывал мне волосы, я вспоминала о прошлом. Сначала детство, когда он делал это впервые, неумело и грубо, скорее выдергивая локоны, нежели перебирая их. Затем я вспоминала день накануне сейма и редкие дни после, когда Матти отбыла в Сердце, а мои волосы отросли до той длины, что я не могла управиться с ними в одиночку. После же я вспоминала нашу свадьбу — не сам праздник, полный музыки и драконьих танцев под луной, а ту крепкую косу, какую Сол мне заплел. Согласно дейрдреанской традиции, такой же крепкой была его любовь ко мне и так же нежно, как он обращался с моими волосами, он клялся обращаться и со мной, своей женою, всю жизнь.
С тех пор Солярис заплел мне тысячу кос, и с каждым разом навык его улучшался: пальцы становились гибче и ловчее, движения мягче, и ни разу за долгие годы он не дернул меня за прядь так сильно, как сейчас.
Схватившись за ноющий затылок, я с немым возмущением обернулась к нему, сидящему на постели у меня за спиной. Тогда Солярис молча указал пальцем вниз, на воронку из сшитых и скомканных одеял, откуда тянулись маленькие цепкие ручки. Мои волосы раскачивались прямо над ними, но то и дело выскальзывали.
— Ах, ты тоже хочешь заплести мне косу, Джёнчу?
Джёнчу — так назывался «жемчуг» на драконьем языке, что было его именем истинным, причитающимся по роду, крови и трону — сонно зевнул в ответ, пробужденный не то моим голосом, не то бурей за окном, а затем снова потянулся вверх, к моим волосам. У самого они были светлые, как песок с морского дна, в котором вилось неестественно сверкающее золото. Бирюзовые глаза были тем сокровенным, помимо драгоценного имени, что королева Дейрдре даровала всем своим потомкам без исключения. Когда эти глаза впервые загорелись на фарфоровом лице с чертами до боли знакомыми, но не моими, то мне подумалось, что две части наших с Солярисом душ наконец-то обрели собственное тело.
— Ай, ай, ай!
Я наклонилась к Джёнчу за поцелуем, и он наконец-то получил желаемое — ухватился за мою прядь всем своим кулачком. Затем дернул на себя, как поводья, и повис. Солярис засмеялся, поправляя ему задравшуюся рубашечку вместо того, чтобы помочь мне. Поэтому, отцепив от себя Джёнчу и вернув того обратно в импровизированную колыбель, я первым делом взялась за костяной гребень, который Сол отложил на подоконник, и посмотрела на него серьезно.
— Знаешь, что-то ты больно веселый в последнее время.
— А чего ж не веселиться, когда дом — полная чаша? И дела все переделаны. Крышу починил, яблони обобрал, горох посадил…
— Какой умница. Значит, заслужил награду. Давай и тебя заплетем.
— Ай! Перестань, Руби. Прекрати!
Солярис отодвинулся, выдергивая свою копну из моих пальцев и гребневых зубцов. Та скользила, как настоящий шелк, и сверкала бессмертным перламутром. Он отпустил волосы тогда же, когда я впервые обрезала свои, отчего теперь они у нас были одинаковой длины — у обоих до середины спины.
— Я завтра же состригу их.
— Только попробуй!
Конечно же, Солярис лгал. Он бы никогда не стал стричь волосы — они слишком нравились его сыну. Тот повизгивал от восторга каждый раз, когда солнце выходило из-за облаков и играло на жемчужных локонах, пуская по комнате разноцветные блики. Точно так же Джёнчу нравились и рога, как у Шэрая, однажды его посетившего — потому Солярис заимел у себя точно такие же (он так и не объяснил, как именно это сделал). Лик его по-прежнему оставался юным, но и выражение на нем изменилось — стало мягче, а сам Сол — уступчивее, спокойнее. Как река, натолкнувшаяся на плотину и вдруг обнаружившая, что та удерживает ее от падения в пропасть. Всякие забавы и другие заботы тут же переставали волновать его, стоило раздаться детскому плачу.
— Тише, ма’ди, это всего лишь гром.
Деревянная хижина, построенная вдали от людей и драконов, но близ богов на их священных холмах, где никто не смог бы найти нас среди вязовых деревьев и паутины сейда, содрогнулась от грозового раската за окном. Сол заурчал, заменив меня подле Джёнчу, и тот перестал плакать уже через минуту, а еще спустя пять — снова заснул. Даже быстрее, чем я успела вспомнить, куда подевала бубенцы и мотанку.
Небо тем временем наконец-то разверзлось, по крыше забарабанил дождь. Я взглянула на книгу, закрытую на середине, и убрала ее в стопку, что росла каждое десятилетие и становилась высотой с древо. По выцветшим и размокшим корешкам можно было сосчитать, сколько лет я прожила на свете, потому что сама я уже начинала сбиваться со счета.
