Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Поведав эту печальную историю, шейх, прищурившись ради остроты зрения, посмотрел в глаза Хайсагуру, ожидая вопросов.
Но тот молчал.
Шейх не вовремя напомнил ему о его одиночестве.
– Не хочешь ли ты знать, откуда известно это предание? – осведомился шейх. – Я вижу, что ты встал на путь размышления и познания…
– Нет, о почтенный шейх, я только хочу понять, почему из многих историй, которые ты наверняка поведал ас-Самуди, именно эту ты выбрал для меня, – отвечал Хайсагур.
– Потому что именно ты должен поразмыслить о ней, – неожиданно сказал шейх. – Ты из тех, кто стоит между сосудом со старой водой и колодцем с новой водой, и ты слишком молод, чтобы предпочесть старую…
Вот тут Хайсагур мог бы поспорить с почтенным суфием – они, скорее всего, были ровесниками, только предел человеческого века и предел века гулей не совпадают, и старость приходит к гулям, когда им исполнится полторы сотни лет и даже более.
Если бы шейх знал, в каких странах побывал Хайсагур, с какими мудрецами беседовал, какие книги и трактаты переводил в Багдаде, то сам бы попросил его рассказать вывезенные из Китая или из Индии истории.
Но гуль не стал смущать старца своими похождениями, ибо страстно пожелал понять, что означала притча.
– А разве это история о молодости и старости? – довольно задиристо спросил он. – Я понял ее как противопоставление мирских забот отрешенности, подобающей мудрому. Не принимающий новой воды отрекается тем самым от непонятных ему суетных безумств, но его ошибка в том, что он не позаботился припасти воды и для собеседников.
– Я – суфий, и от многого отрекся, – отвечал шейх. – Ты не найдешь в моем жилище ничего лишнего. Но знаешь, что сказал другой суфий, несравнимо более великий, чем я, которого звали Фудайль ибн Айят?
– Ради Аллаха, передай мне слова Фудайля ибн Айята! – попросил Хайсагур, уже не раз слышавший об этом славном мудреце из Мекки.
– Как известно, повелитель правоверных Харун ар-Рашид посетил однажды ибн Айята, и спросил его, знает ли он человека, достигшего большей степени отрешенности, чем он сам. И Фудайль ибн Айят ответил: «Твое отречение больше моего. Я могу отречься от обычного мира и его соблазнов, а ты отрекаешься от чего-то более великого – от вечных ценностей».
Хайсагур задумался.
Притча повлекла за собой другую, и мысль первой вывернулась наизнанку во второй, и поучение оказалось подобно монете, на которой с одной стороны выбиты одни слова, а на противоположной – совсем другие, как оно, впрочем, обычно и бывает у суфиев.
Но своего шейх добился – гуль вручил-таки поводья удивления во власть размышления.
Он мог бы, по примеру тех же суфиев, пуститься в рассуждения о том, что они оба подразумевают под словами «отречение», «обычный мир» и «вечные ценности». Беседа обещала быть долгой и увлекательной, тем более, что подслеповатому старцу она была бы крайне приятна.
Но любознательность Хайсагура обычно распространялась на вещи, существовавшие в природе, а не в человеческом воображении. И потому он не стал разбираться в причинах и следствиях своего одиночества, которое, если взглянуть с другой стороны, было похвальным отречением от мирских соблазнов, а если взглянуть еще и с третьей стороны – ничего в том не было похвального, ибо совершалось не по доброй воле. Он попросту вспомнил, зачем пришел в эту завию и на это кладбище.
– О шейх, – сказал он. – Не знаешь ли ты, куда ушли ученики ас-Самуди? Я бы хотел отыскать их и сообщить им то, что предназначалось для их учителя. Возможно, они голодают, и мерзнут ночью, и терпят иные бедствия, от которых я мог бы их избавить.
Слова эти означали, что гуль прекрасно помнит о пенале с обрывками заклинаний, и желает идти дальше по следу этого пенала, чтобы выяснить, как он попал в руки любителя змеиных ядов и кто этот враг Аллаха.
– Это благое намерение, – одобрил старец. – Ведь ас-Самуди жил небогато, и после его смерти мало что осталось жене, а уж ученикам и вовсе ничего не досталось.
Но он не знал, куда разбрелись эти люди. Никто из них не приходил к нему и не прощался с ним перед дальней дорогой.
Расставшись с шейхом, Хайсагур вернулся в хан, где обычно останавливался, и для удобства размышлений прежде всего разулся.
Он узнал немного – ас-Самуди умер после кровопускания, сделанного цирюльником Абд-Аллахом по прозвищу Молчальник. И можно было понять, что ас-Самуди и раньше приглашал к себе именно этого цирюльника, яростного шиита, что не нравилось суфийскому шейху, принадлежавшему к суннитам.
А сейчас Хайсагур услышал это имя от вдовы цирюльника, который обычно брил его. Он, Абд-Аллах Молчальник, взял к себе сироту Хусейна, чтобы обучить его ремеслу и дать ему средства к существованию. Это говорило в пользу бесноватого искателя скрытых имамов.
Мальчику было около пятнадцати лет, а в этом возрасте правоверный уже может иметь жену, а не только ремесло.
И еще в этом возрасте он уже присутствует при разговорах старших как собеседник, и задает вопросы, и получает ответы, но еще не обременен подозрительностью, – так что именно Хусейн мог бы рассказать о наследстве ас-Самуди.
Хайсагур со вздохом принялся натягивать сапоги…
Улицу Бейн-аль-Касрейн он нашел довольно быстро, и верную примету – выходящие на улицу два окна и самое большое дверное кольцо, какое только можно представить, равным образом.
Но поблизости от дома он обнаружил франков – не из мужей знания, к которым он всегда хорошо относился, а обычных вооруженных франков, мужчину лет тридцати, молодого человека, не достигшего и двадцати, а также двух подростков. Все они держали в поводу лошадей, а подростки еще и нубийского мула, пегого, со спиной высокой, точно возведенный купол, со стеганым седлом, стременами из индийской стали и бархатной попоной – животное, предназначенное для женщин из богатых домов.
Мужчина и молодой человек негромко переговаривались, поглядывая на дом Абд-Аллаха Молчальника, и Хайсагур понял, что они ждут свою госпожу, которая вошла в этот дом уже довольно давно.
Подростки же перешептывались, и по их веселым физиономиям было видно, что говорят они о чем-то непотребном. Поскольку и эти постоянно косились на двери цирюльника, Хайсагур, обладатель остркйшего слуха, издали прислушался и к ним.
– А потом? – допытывался один, с виду – лет одиннадцати.
– А потом Ангерран проснулся и увидел, что она не ушла, а спит с ним рядом, укрывшись с головой покрывалом! – отвечал второй, не менее тринадцати или даже четырнадцати лет.
– И что же он?
– А что бы сделал ты? Он обрадовался, что она не ушла, забрался к ней под покрывало, и – вперед!..
– Но ведь было уже утро! – испугался за неведомого Ангеррана юный собеседник. – Их могли застать! Разве он не подумал?
– Я бы об этом тоже не думал! – с гордостью юного мужчины отвечал старший. – И он взялся за дело, и поскакал, и проскакал еще одну милю в дополнение к тем трем, что проделал ночью – если не врет, разумеется…
– А она? – восхитился этим куртуазным подвигом младший.
– А она отвечала ему, как подобает – если опять же, он не врет… – первый подросток взглянул искоса на беседующих мужчин, и Хайсагур понял, что герой этой истории – один из них.
– А он? – не унимался младший.
– А он проскакал еще одну милю и утомился. И он сказал ей, что лучше бы им расстаться до ночи, потому что сейчас все проснутся, ведь уже рассвело и пора к молитве…
– А она?
– Она? Она снова заснула – и это мне кажется очень странным, Голтье, как и все, что было потом. Понимаешь, Ангерран врет – и это всем ясно. Он клянется, что ночью к нему пришла девица Элинор, с которой он давно сговорился пожениться. А когда он утром увидел ее, то так заорал, будто напали сарацины, и все вбежали туда, и я тоже, то меня вытолкали!
– А потом?
– Потом он рассказывал, что под покрывалом оказалось чудовище с клювом, как у орла, и волосами, как змеи, с клыками и с когтями, покрытое чешуей, а на задних лапах были копыта, и еще раздвоенный хвост, и пасть, как у лягушки, и уши, как у осла!.. – увлеченно рассказывал старший, к великому изумлению Хайсагура.
