Алракцитовое сердце (СИ) - Годвер Екатерина (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Хотелось верить в лучшее, но не верилось.
Арина часов не жалела: она была равнодушна к вещам. Болезнь и смерть отца сделали ее взгляд еще суровее, чем раньше, но выгонять чужаков-постояльцев в зиму она не собиралась, а с Петером и вовсе поладила. Говорить друг с другом им было не о чем, но они могли часами молча сидеть рядом, иногда переглядываясь; в такие мгновения ее глаза теплели - пусть и самую чуточку.
- Тебе следовало дать мне умереть, - сказал Деян как-то вечером, когда они с Петером остались вдвоем. - Тогда ты был бы свободен ото всех обещаний.
Без тиканья часов и треска камина в гостиной было отвратительно тихо; за стеной Арина беззвучно оплакивала отца.
Петер взглянул с обидой и гневом, на мгновение превратившись из чужого угрюмого мужика в прежнего Петера Догжона; затем покачал головой:
- Ты очень изменился, Деян.
- Ты тоже, - пробормотал Деян, отвернувшись. Ему сделалось стыдно.
Петер отошел к окну и уставился на темную улицу.
- В большом мире все меняются, - с грустью в голосе произнес он. - Такое это место.
- Знаешь, я ведь любил твою сестру, - сказал Деян. Он ожидал - или хотел? - получить в ответ изумление, гнев, даже насмешку. Но Петер только кивнул:
- Знаю. Она тебя тоже. - Он помолчал. - Но я не мог позволить ей такой судьбы. Ты ведь понимаешь.
- Да, - с горечью сказал Деян. - Понимаю.
- Девчонки мои. Как они жили, какими они были, когда ты их последний раз видел? - отрывисто спросил Петер непривычно охриплым голосом. - Я пытаюсь лица припомнить - и отчего-то не могу. Никак не получается.
- У них все было хорошо, только по тебе скучали, - сказал Деян полуправду.
- Наверняка ведь врешь. - Петер глубоко вздохнул. - И ладно. Что теперь вспоминать? Кончено все.
Деян видел, как он украдкой утер тыльной стороной ладони глаза.
- Из наших, кто с тобой служил, еще остался кто живой? - спросил Деян
- Теперь уж не могу знать. После... - Петер запнулся, очевидно, не желая поминать Кенека, - после истории меня разжаловали и в штрафники записали. Потом восстановили в другом полку, где был недобор. А потом сразу плен. Я долго у Мясника могилы копал. Некоторым из наших тоже вырыть довелось. Но кто-то, может, и служит еще. Хочется верить.
Деян кивнул:
- Хорошо, если так.
После этого разговора пропасть между ними не стала меньше, но настороженность ушла; исчезла тягостная отчужденность. Они вновь сделались товарищами - пусть и только по несчастью.
Арина, очевидно, чувствовала то же самое. Трое непохожих друг на друга, неблизких, потерянных и одиноких людей, чьи жизни были разрушены войной и последовавшим за ней мором, - волею случая и лютой зимы они надолго оказались заперты под одной крышей: им предстояло научиться уживаться друг с другом и каждому - с самим собой.
Существовала еще одна проблема: сбережения покойного аптекаря быстро таяли, и, чтобы протянуть до весны, необходимо было найти какой-никакой заработок. Без надежных бумаг задача казалась непростой. Но тут пришел на помощь один из частых прежде гостей - старый друг семьи, бывший секретарь мэра, служивший теперь в комендатуре и имевший там связи. Рабочих рук не хватало, потому при личном поручительстве бергичевские военные чиновники не слишком присматривались к документам.
Первый день весны Деян встретил в тесной комнатушке во флигеле бывшего здания мэрии, где он под диктовку составлял жалобы и писал письма за неграмотных горожан - каких, к его изумлению, в Ханруме оказалось превеликое множество, - а иногда по поручению коменданта делал списки со старых книг и документов. Пригодилась наконец данная Сумасшедшей Вильмой и Терошем Хадемом наука.
Работа была в прямом смысле пыльная - но несложная и уважаемая; и платили за нее совсем недурно.
На службе нельзя было выглядеть простаком или оборванцем, потому он сменил старую куртку аптекаря на бежевый сюртук военного кроя, натянул на сложный, сделанный по эскизу покойного Милоша протез второй сапог и наловчился ходить, вместо костыля опираясь на тяжелую трость, какими пользовались многие состоятельные горожане; носил, по городской моде, остриженную клином бороду и не выходил из дома, не повязав поверх шрама на запястье платка. Многие принимали его за отставного офицера и объясняли сильную хромоту плохо зажившим ранением в ногу: ни в том, ни в другом Деян никого, конечно, не разубеждал.
Петер записался в один из добровольческих отрядов и быстро выбился там в командиры. Он легко ладил с товарищами и с начальством, исполнял приказы без самоуправства и ненужной жестокости, не трепал попусту языком и не грабил бедняков, чем заслужил хорошую славу, хотя доходы его, как и у всех дарвенских добровольцев на баронской службе, не ограничивались одним лишь жалованьем. Арина давала уроки музыки в нескольких богатых семьях: этим она занималась и прежде, до войны. На жизнь хватало; в доме вечерами вновь стало жарко натоплено - и снова появились небольшие напольные часы, без куклы, но с маятником. Петер, которого раздражала тишина в гостиной, с первой же получки по дешевке купил их у старьевщика. Работали они скверно и постоянно то отставали, то убегали вперед, но пустое место занимали и тикали громко, а большего от них никто и не хотел.
Дни становились длиннее, солнечнее, теплее. На улицах таял снег, в город стали доходить новости и почта; важных известий, впрочем, не было, кроме того, что обе армии значительно поредели от мора и война не до сих пор не возобновилась. С тех пор как пепел Старожского князя, принудившего стороны к миру, был развеян над рекой, больше никто о нем не вспоминал - но чародейский Круг по-прежнему держал "бунт" под присмотром. Потому где-то южнее, в междуречье, барон Бергич и король Вимил вели переговоры; а о чем и зачем, комендант Ханрума знал не больше, чем любой городской нищий.
С утра и до шести часов пополудни Деян просиживал за письменным столом в комнатушке в мэрии. В кабинете аптекаря он обнаружил небольшую библиотеку; однако чтение, против ожидания, не приносило ни успокоения, ни удовлетворения. Потому все чаще вечера - а иногда и ночи - он проводил в "Пьяном карасе": недорогом, но довольно приличном заведении, где на первом этаже в просторной комнате за обеденным залом шла игра на мелкую монету, а на втором пышногрудые девицы привечали всех, кто готов был платить. В игре ему чаще везло, чем нет: как раз хватало оплачивать визиты наверх и крепкое вино, ко вкусу которого он постепенно привык.
Под утро, после ночных загулов, обыкновенно он пешком возвращался в аптекарский дом переменить одежду и привести себя в порядок; в иные дни ходьба причиняла боль - но ему нравилось ходить и тогда: это была настоящая, правильная, его собственная боль; боль телесная - терпимая, излечимая. Надежно защищенный чарами от патрульных и грабителей, медленно он брел по темным улицам. Деревья тянули к небу пока еще голые черные ветви; дома, многие из которых после мора оказались заброшены, равнодушно смотрели мимо него окнами, не закрытыми веками ставен. Ночной Ханрум полнился призраками и тенями, и только глухой стук трости о мостовую отличал его от одной из них. Проходящие мимо патрульные слышали звук, оборачивались, но, не найдя источника, суеверно осеняли себя защитными знамениями и ускоряли шаг.
Каждый день походил на предыдущий, и каждый в отдельности был не так уж и плох. После весеннего равноденствия распутица стала подсыхать; можно было начинать собираться в дорогу - но Деян медлил: спокойная городская жизнь притупляла разум и чувства, затягивала, словно трясина. Петер праздным развлечениям не предавался, но тоже разговора об отъезде не заводил; в свободные от службы дни он занимался хозяйством - подкрашивал в аптекарском доме стены, сам мастерил неуклюжую, но крепкую мебель взамен той, что в разгаре зимы пустил на дрова.
