Viva la Mésalliance или Слава Мезальянсу (СИ) - Давыдов Игорь (прочитать книгу .txt) 📗
Процесс деинсектизации помещения занял секунд сорок. Довольно долго, если подумать. Впрочем, изначально крылатых тварей было столько, что даже стен не получалось не разглядеть. Сплошное жужжащее месиво. Словно бы тьма ожила, да начала надвигаться на свет противной чёрной рябью.
Теперь же, после применения спецсредств комната преобразилась. Большую его часть занимали три высоких ветвистых растения, облепленных стремительно пустеющими хитиновыми оболочками. И вокруг этих растений кружили два крылатых морщинистых шарика плоти, временами выдыхающие зеленоватые облачка газа.
Разумеется, в комнате ещё оставались мухи. Те, что забились в углы, или вовсе, в складки тканей или щели ящиков. И пусть мебели тут было немного, её вполне хватало не только для того, чтобы укрыть крылатых разносчиков магической заразы, но и для того, чтобы обеспечить случайному свидетелю понимание: здесь кто-то живёт.
Ну не стал бы никто заморачиваться с тумбой или шкафом, даже простоватым, и уж тем более — с кроватью, если бы его задачей являлось просто организовать инсектарий.
Понятное дело, что постоянное присутствие целого роя магических насекомых сказалось не самым лучшим образом на состоянии мебели и постельного белья. И дело не в том, что тысячи, или даже десятки тысяч лап умудрились адски “натоптать”: хитиновые тварюги, даже будучи колдовскими конструктами, питались и гадили. Не то, чтобы их экскременты вызывали какие-то ассоциации с испражнениями млекопитающих, но ощущению чистоты обилие чёрных точек на всех возможных поверхностях не помогало ничуть. Да и тот факт, что иные членистоногие, видимо оголодав из-за нерегулярной кормёжки или неумения по собственной глупости найти одну из стоящих на полу жестяных мисок прежде, чем её содержимое окажется поглощено крылатыми сородичами, додумывались заняться поглощением тканей, превращая их в убого выглядящее рваньё, тоже вносил свою лепту в особый местный колорит.
И лишь примерно осознавая, что именно она ищет, Броня сумела разглядеть средь всего этого мерзотного убожества, обитательницу комнаты. Она была бледной, даже серой, из-за чего терялась на фоне даже этой бедной обстановки. Малышка, кажется лет одиннадцати. Может младше, может и старше. Лешая не могла похвастаться тем, что сильна в определении возраста детей, а тут ещё и состояние у ребёнка такое, что его впору было бы спутать с мебелью или трупом. И даже половую принадлежность удавалось установить больше наугад, доверившись длинным, цвета бледной ржавчины волосам, да чему-то, что выглядело, как платье, но очевидно являлось одеянием, снятым с плеча взрослого человека.
Броне не требовалось видеть всех деталей, чтобы понять, что именно тут произошло. Привычный собирать из разрозненных кусочков ладную картину мироздания разум немилосердно сопоставлял факты, строил догадки и отсеивал откровенно глупые предположения. Лешая могла зажмуриться, но ей некуда было бежать от собственных мыслей. Мозг привычно перерабатывал данные в знания, не проявляя ни малейшего милосердия к собственной хозяйке.
Противная настойчивая белая рябь, такая же, что сопровождала слечну Глашек во время недавнего инцидента в пассажирском поезде, вернулась. А вот весь воздух куда-то пропал. Словно бы пробегающие по нейронам искорки нервных импульсов обратились в пламя, стремительно выжигающее кислород под шлемом.
Ну или же девушку душило осознание. Понимание того, что этот вот несчастный ребёнок оказался обращён в инкубатор мушиного роя и помещён в нечеловеческие условия, учитывающие лишь факт возможности воспроизводства всё нового и нового потомства, было само по себе достаточным, чтобы отбить любое желание просто существовать в этом мире. А конкретные детали этого содержания и вероятный сценарий попадания девочки в руки карфагенского мастера чудовищ, падали на плечи тяжким грузом. Каждая новая вспышка осознания была подобна кирпичу, который летел с небес всего с одной целью — переломить хребет юной некромагички.
Руки плохо слушались Броню. Оттого и движения выходили несколько медлительные, чересчур размашистые.
— Госпожа?
— Лешая?
— Слечна Глашек?
Голоса подчинённых звучали где-то далеко-далеко. Словно бы не в этой вселенной. Поле зрения девушки становилось всё меньше и меньше, по мере того как мерцание белых пятнышек всё больше и больше отжирало под свои, никому неведомые, нужды. Реальность попросту скукожилась до пространства этой странной комнаты, покрытой мушиным помётом и украшенной высокими, доходящими почти до потолка, стеблями хищных растений.
Некромагичка стащила с головы шлем. Стало легче. Самую-самую чуточку. По крайней мере удалось, пусть даже неимоверным усилием, словно бы приходилось толкать одними лишь рёбрами бетонную плиту, наполнить лёгкие некоторым количеством кислорода.
Стоило лишь малышке увидеть лицо слечны Глашек, как большие золотистые очи девочки широко распахнулись в ужасе. Ребёнок упёрся босыми пяточками в матрац, старательно отталкивая тщедушное тельце назад, вжимая его в стену столь отчаянно, что даже у бесчувственного бетона должно было возникнуть желание обнять несчастное перепуганное создание и спрятать его от страшной-страшной некромагички.
Нет. От Лешей.
Броне не составляло никакого труда понять, отчего же её лицо так пугает бедняжку. Уж явно не из-за закатившегося правого глаза. Не око страшит ребёнка, но черты лица, знакомые, вопреки желанию малышки.
Перловка. Она если уж не стояла за этим, то уж точно участвовала в данном бесчеловечном акте надругательства над тельцем девочки.
Перловка. Броня, конечно же, задавалась вопросом: как же ей, по сути, двойнику самой слечны Глашек, имеющему не сильно иной жизненный опыт, могло прийти в голову связаться с откровенными террористами? Что могло подтолкнуть ту, кто, по сути, рисковал собой, ради людей, вдруг развернуться на добрые сто восемьдесят градусов и полностью сменить modus operandi? Отчего вдруг она, фактический оригинал, вдруг решила отказаться от фамилии, от семьи, забиться в подполье и начать оттуда подтачивать опоры богемийской стабильности?
Ответ оказался прост: всего один день. Один неудачный день.
По сути, между Броней и Перловкой была не то, чтобы самая большая разница. Всего одна, максимум две черты характера делали их противоположностями. В конце концов, разве Лешая уже не призналась себе в том, что ей, по большому счёту, наплевать на людей? В том, что она заботится в первую очередь о себе? Что она творит добро не столько из понимания этики, сколько из соображений эстетики? Ей просто хотелось победить Семерых “красиво”. Перловка же… всего лишь принимала решения в ином настроении. Когда ты медленно регенерируешь из ошмётков плоти, сохраняя при этом относительную ясность рассудка, тебя беспокоят немного не те вещи, что человека, размышляющего на схожие темы в тепле и в комфорте.
Перловка и Броня были одним и тем же существом. И взгляд на живое свидетельство того, на что способна сама слечна Глашек в неправильном настроении, отдавался густой терпкой горечью в горле и в верхней части груди.
— В психушке двое ночью решили сбежать, — пробормотала Лешая, как-то ни к селу, ни к городу. — Залезли на верхотуру. Небольшое расстояние отделяло их от крыши соседнего здания, а дальше одним за другим шли ряды одинаковых зданий: истинное воплощение свободы. Один псих перемахнул через это расстояние, а другой — испугался. Нервничает. Никак решиться не может.
Броня совершенно не думала о том, что произносит вслух. Её мысли были бесконечно далеко отсюда. Девушка сама не замечала, как начала нервно покусывать кончики пальцев правой руки. Не замечала она и того, что ей удавалось одними лишь зубами разорвать защитную ткань и даже погрузить резцы глубоко в плоть. До крови.
— Ну и родилась у первого психа идея. Он пошарил по карманам, и достал оттуда фонарик. “Эй!” — крикнул он своему трусоватому товарищу. — “Давай я посвечу тебе, а ты по лучу и перейдёшь, как по мостику!” А товарищ ему в ответ: “Ты меня за кого держишь? За психа? Я же половину пройду, а ты возьмёшь и фонарь выключишь!”
