Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗

Кенет собирался в путь с нелегким сердцем. Он и верил Толаю, и не верил. Скорее все-таки верил. Последние два года приучили его к тому, что он иной раз справляется с делом куда лучше, чем он сам от себя ожидал. Опасная привычка, если вдуматься. Нельзя же полагаться только на везение. Но хотя Кенет и пытался на сей раз положиться на что-нибудь помимо везения, он при всем желании не мог понять, на что иное он может рассчитывать. Ведь если Толай прав и Кенету действительно по силам найти неведомого врага и победить его, то врагу есть чего опасаться. И он попытается сделать все, чтобы Кенет до него не добрался. Так что по пути Кенет может ожидать всего: и камнепада, и схода лавины, и небольшого землетрясения, и метели – да чего угодно! Такого, с чем не всякий горец сумеет справиться. А Кенет родился и большую часть жизни провел все-таки не в горах, так что врагу стоит только захотеть да с умом за дело взяться – и Кенет никогда не доберется до места живым. Вот и получается, что хоть наизнанку вывернись, а без везения ну никак не обойтись.

Памятуя об этом, Кенет поначалу всего опасался. Каждый звук заставлял его напряженно прислушиваться. Останавливаться ему приходилось через два шага на третий. Поселение Седых Лисов еще не скрылось из виду, а у Кенета в ушах уже звон стоял. Ничего не поделаешь, пришлось остановиться надолго, передохнуть как следует и погодить, пока можно будет вновь расслышать хоть что-нибудь, кроме своего тревожного ожидания. Кенет понемногу приходил в себя. Его руки тем временем бездумно лепили снежки и швыряли их куда подальше, в ослепительную снежную белизну. Снег сиял ярче солнца, но Кенету все чудилось мелькание каких-то смутных, еле уловимых для взгляда теней. Ерунда, конечно, – откуда бы им здесь взяться? Но Кенет что было сил таращил глаза, пристально вглядываясь в обступившее его сверкание – не притаилось ли в нем нечто темное и чуждое? Однако играть со снегом в гляделки не стоит, и попытка Кенета закончилась, чем и должна была: надсадной головной болью, жгучей слепящей резью в глазах и внезапной темнотой. Потом виски и лоб ритмично задергало изнутри, под ложечкой закрутило, словно желудок пытался высосать мозг из черепа и переварить его. Кенет прижал пальцы к вискам, стараясь утихомирить бушующую боль. Он был вне себя от гнева на себя же. Нет, ну вот ведь дурак какой! Говорили же ему, остолопу несчастному, что на снег глядеть нельзя! А он что сделал? И как ему теперь быть – слепому, беспомощному?

Гнев возымел на Кенета свое обычное действие. Где-то внутри него тяжко заворочалась молния, пытаясь обрести свободу. Напрасные попытки: Кенет не может ее выпустить, не глядя. Вслепую молниями плеваться – а как знать, куда она угодит? Вслепую… а что, если не вслепую?

Очень осторожно, почти не дыша, чтоб не упустить молнию, Кенет повел ее на волю, к собственным глазам. Когда она приблизилась и мрак сменился кроваво-красной пеленой, Кенет изо всех сил стиснул зубы, чтоб не закричать, и отпустил молнию.

Кенет ожидал, что будет больно, очень больно, но не думал, что настолько. Боль превосходила все, мыслимое им до сих пор. Глаза его словно взорвались в своих орбитах. Он закричал, и крик его прокатился по горным вершинам, словно гром вослед за молнией. Но боль схлынула, унося с собой темноту. Зрение вернулось. По щекам Кенета струились слезы, и он беспомощно хлопал чуть обгорелыми ресницами, глядя на собственные руки, до судорог стиснутые в кулаки.

Он опасался лавины, но эхо его крика не стронуло с места замерший в ожидании снежный поток. Уверившись окончательно, что снега лежат по-прежнему недвижно, Кенет встал и продолжил путь. Глаза у него все еще слезились, но вновь обретенное зрение радовало Кенета так, что и сказать невозможно. Он больше не пялился попусту вокруг: снежная слепота шутить не любит. Он смотрел только себе под ноги, на собственную тень, ярко-синюю на белом снегу. Может, и надо немного пооглядеться, но это потом… потом… не сейчас, потом… сейчас слишком страшно, слишком свежо еще воспоминание, слишком явственна темнота в его памяти. И все же он продолжал идти, брел, спотыкаясь на каждой колдобине, но продвигался вперед. Он боролся со своим страхом изо всех сил – и их не хватало, чтобы сообразить, а откуда же этот страх взялся. Не о страхе своем думал Кенет и не о его причинах, а о том, как преодолеть его и себя. Как сделать каждый следующий шаг. Набравши воздуха в легкие, шагнуть осторожно, потом утвердить стопу окончательно и выдохнуть сквозь стиснутые зубы с облегчением: еще шаг пройден. Шагнуть – и выдохнуть. Шаг – выдох, шаг – выдох. Шаг – выдох. Шаг. Выдох. Шаг. Выдох. Шаг… Выдох… Шаг… Кенет почти ненавидел Толая, уговорившего его отправиться в поход. А потом, постепенно, незаметно, исчезло всякое “почти”. Кенет ненавидел Толая и радовался этой ненависти.

А вот это уже чересчур!

Именно ненависть – не страх! – и заставила Кенета опомниться. Со страхом он уже был знаком. Воин должен уметь не бояться – но должен уметь и бояться. Иначе он не воин, а покойник. Да и нет на земле человека, который на самом деле совсем уж ничего не боится: ни смерти, ни рабства, ни долгов, ни мышей, ни темноты… словом, чего-нибудь. И если ты не знаешь страха – значит ты не знаешь, как с ним справиться, когда перед тобой лицом к лицу встанет твой тот самый страх, главный, единственный. Аканэ очень хорошо обучил Кенета, когда и как нужно бояться. Способность страшиться была в натуре Кенета. А вот ненависть к человеку, от которого он видел одно только добро, да еще если она удовольствие доставляет, – о нет!

Кенет запрокинул голову и рассмеялся. Ненависть была ложью. Ложью был и страх, с самого начала пути вынуждавший его ошибаться раз за разом. Теперь с этим покончено. Это не его страх и не его ненависть. Это страх перед ним и ненависть к нему. Отчаянные попытки врага защититься. Прав был Толай – его боятся. Значит, он на верном пути. Значит, он сможет!

И Кенет бестрепетно зашагал вперед – откуда только силы взялись!

Больше ему ничто не мешало. Дорога оказалась легкой на удивление. Конечно, после подобных фокусов следует держать ухо востро: кто его знает, какие еще хитрые штучки у врага в запасе? Кенет и не собирался пренебрегать осторожностью, но страшно ему больше не было, и снег уже не слепил его.