Слово погибели № 5 - Дяченко Марина и Сергей (книга регистрации .TXT) 📗
– Думаю, Алисии Желудь уже все равно, – осторожно сказал Игрис. – Вы сказали, она вся в отца… Вы были знакомы с ее отцом?
– Нет. Виделся несколько раз, вот и все. Мы сошлись с Алисией уже после его смерти. Она мне рассказывала про него – армейское воспитание, коленями на горох, дисциплина, режим… По-моему, она его ненавидела.
– Отца? За строгость?
– Но когда он умер, она впала в жуткую депрессию. Думали, сама отправится за ним в гроб.
– Можно понять.
Ливан отхлебнул из рюмки с коньяком, которым угостил его Игрис.
– Вы, значит, следователь? Хороший коньяк… Зачем вам это надо – отец, Алисия, наши отношения?
– Чтобы понять…
– Ах да. Вы уже говорили. Ничего вы не поймете. Это было слишком давно… И потом, вы думаете, она рассказывала мне все? Она даже мне всего не рассказывала. Такая скрытная была.
– Было, что скрывать?
– Не знаю. – Ливан задумался. – Но скрытность была ее второй натурой. Какие-то секретные кармашки, тайнички…
– Она не интересовалась магией? Никогда?
Ливан повертел в пальцах рюмку, глядя, как маленьким водоворотом закручивается янтарная жидкость.
– Одно время она увлекалась, чисто теоретически, магией в связи с экологией. После Коптильни ей взбрело в голову, что маги просто обязаны решать экологические проблемы и, собственно, в этом их предназначение. Писала в какие-то журналы, возмущалась, что ее не принимают всерьез… Купила на букинистической распродаже какие-то книги… Кстати, много позже были разработки в этом направлении, я читал. А тогда поэты воспевали черные дымы над городом как символ развития, будущего, счастья…
– И что же – Алисия потом отказалась от этой идеи?
– А что она могла сделать? Сама она к магии не имела никакого отношения…
Ливан снова глотнул. Зажмурился:
– Да… Еще у нее была страсть к ритуалам. Можно было разбрасывать вещи, не мыть посуду, но ни в коем случае нельзя ставить сумку на стул. А стеклянную вазу нельзя убирать с этажерки, и когда я один раз ее переставил – Алисия впала в ярость…
– Вы жили вместе?
– Нет, – неохотно признался Ливан. – Это же поселок, какие-то правила приличия, да и времена не такие свободные… Алисия получила полдома в единоличное пользование, а я – я бывал у нее в гостях… Но чаще мы гуляли. Мать говорила о каких-то фотографиях?
– Да. Я нашел ваши фото в архиве Алисии.
– Я бы хотел… чтобы вы мне их отдали.
– Понимаю. Но только после того, как дело будет завершено.
Ливан тоскливо вздохнул:
– Все это было так давно…
– Вы упомянули страсть к ритуалам.
– Да. Но это были не болезненные ритуалы, как у сумасшедших. Это был какой-то придуманный мир, в который она играла… Скажем, в полночь после дождя собирать на бульваре червяков-выползков. Почему именно в полночь? «Я так хочу». Гроза – это вообще было нечто особенное, «чистое время», а куда молния ударит – «знак»… А Равелину и Двенадцати она поклонялась, как какому-то божеству: она с ними говорила, я сам слышал. В школе как раз устанавливали памятный знак…
Ливан вдруг замолчал, будто что-то вспомнив.
– Да-да?
– Ну вот, – Ливан мигнул. – Плиту устанавливали. Вы видели этот памятник?
Игрис вспомнил цветы, принесенные школьниками, на мраморе возле школы.
– Да.
– В день открытия памятника она зажгла свечу у себя на пороге и понесла на школьный двор. День был ветреный. Она возвращалась раз десять, все время свеча гасла. Ну, в стакан бы поставила, раз охота ритуал соблюсти… Нет. Она возвращалась. Уже под утро донесла, когда ветер немного утих, поставила к памятнику и стояла рядом, такая счастливая… Это было незадолго до нашего разрыва. Она сказала, так высокопарно, пафосно: «Он безумный лжец, но я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Она обожала такие выражения.
– Это о ком?
– Не знаю. Меня так вымотала эта ночь, я так злился… Думаю, это она об отце.
– «Искупила жертвой»? О чем она? «Вернула его героям»? Что это значит?
– Двадцать лет назад, – снова заныл Ливан. – Не помню. Не имею понятия. Так давно… Зачем ворошить, а?
– Когда вы разговаривали с Алисией в последний раз? – спросил Игрис, все еще думая о странных словах двадцатилетней давности.
Ливан вдруг напрягся:
– Я ведь говорю, мы не виделись с тех пор, как я уехал из Крота, почти сразу после разрыва, и больше мы никогда не встречались. У меня семья, дети, хорошая работа, но очень мало свободного времени…
– А по телефону она не звонила?
Ливан хлебнул коньяка. Лицо его чуть покраснело. Сейчас соврет, подумал Игрис.
– Не… то есть… Бывало несколько раз, что она звонила. Три или четыре раза за все это время. Она привозила детей на экскурсию, однажды я им устроил билеты в театр… Но мы не виделись.
– Когда она вам звонила в последний раз?
Розовые щеки Ливана сделались пунцовыми.
– Я не помню. Мне пора идти. Уже очень поздно. Если вам понадобится вызвать меня официально – пожалуйста. Только я приду с адвокатом, как это принято у…
– Вам ничего не грозит. Вас никто ни в чем не подозревает. Я только хочу понять, что случилось с Алисией. Скажите мне.
Ливан тяжело задышал. На его лице была написана борьба: сейчас он встанет и уйдет, и тогда, весьма вероятно, ему не миновать повестки, придется платить адвокату и, возможно, отчитываться перед женой. Коготок увяз – всей птичке пропасть…
– Она позвонила мне утром… Около восьми… Несколько дней назад.
– Вас никто ни в чем не обвинит, – все так же мягко повторил Игрис. – Когда конкретно, вы не помните?
– Двадцать девятого августа, – с гримасой боли пробормотал Ливан. – Угораздило же…
Игрис почувствовал, как прилипает к спине рубашка. Захотелось встать, сгрести телевизионщика за ворот, тряхнуть; вместо этого он ласково, как ребенку, улыбнулся:
– Мы говорим без протокола, без свидетелей, без формальностей. Просто помогите мне. О чем она вас просила?
– Почему именно «просила»?
– Она приехала в столицу с утра, одна, вероятно, ей что-то было нужно от вас…
Ливан тупо разглядывал пустую рюмку.
– Заказать еще? – предложил Игрис. – Граммов сто?
– Нет, – Ливан вздохнул. – Она спросила меня, не знаю ли я лично кого-то из наших консультантов в «Коршуне». Это если идет фактический материал об их работе, чтобы не было ошибок и чтобы верно все отображалось…
От волнения Ливан сделался косноязычным.
– И вы…
– Не хотелось ей отказывать. Я дал ей три номера… Двух каких-то ассистентов и, по ошибке, телефон… Алистана Каменный Берег. Я просто посмотрел мимо, я был сонный… А когда понял свою ошибку, уже было поздно. Я лег спать. А через два дня позвонила мама… Молодой человек! – Ливан махнул рукой официанту. – Еще сто пятьдесят того же самого коньяка…
Он перевел дух. Игрис сидел перед ним, боясь шелохнуться.
– Я не обязан был все это рассказывать, – торопливо сказал Ливан. – Меня не вызывали на допрос. Ни о чем не спрашивали. Я понятия не имею, почему он убил Алисию. Я ни в чем не виноват.
– Все, как я и говорил, – скучно покивал шеф. – Дело окончательно переходит «Коршуну». Твоя работа признана неудовлетворительной.
– Кем признана?
– Межведомственной комиссией.
– Когда успели?
– А долго ли, умеючи? – Шеф грустно усмехнулся. – Хотел я тебя вытянуть из этого дерьма. А теперь долго отмываться будешь, на повышение не пойдешь…
– У меня есть свидетель. Алисия не была под манипуляцией – она вполне осознанно позвонила с вокзала старому другу и узнала у него телефон Алистана…
– Старый друг свободно располагает телефоном одного из шефов «Коршуна»? Кто это?
– Телевизионщик, его фамилия Зеленый Пруд. Послушайте, ведь тот факт, что она не могла знать номера Алистана, они приводят в доказательство своей версии…
Шеф покачал головой:
– У них есть масса других «доказательств». Маги… бывают очень неприятными. Особенно когда борются за своего.
