Ловец человеков - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Курт, поднявшись, потянулся, распрямляя затекшую поясницу, шею, сжал и разжал кулаки, разминая пальцы; затушив свечу, убрал письменные принадлежности обратно в сумку, сунул за отворот куртки письмо и вышел в тихий, безлюдный коридорчик. За дверью комнаты трактирщика, тоже находящейся на втором этаже, слышались полусонные шаркающие шаги и отчаянные, с подвыванием, зевки – толстый Карл, судя по всему, уже пробуждался, готовясь к долгому дню, полному забот.
У самого Курта забот сегодня было не меньше, и одна из них, едва ли не самая главная, – выйти на дорогу, пролегающую мимо Таннендорфа. От отца Андреаса он уже знал, что именно по ней жители нескольких деревень и поместий, отстоящих дальше на юго-запад, везут на большой рынок свои товары; хорошо, подумал он, сходя с лестницы на первый этаж, что сейчас начало августа, – кое у кого уже вполне есть с чем ехать на торжище, и навряд ли придется ждать долго. В другое время мог просидеть у этой самой дороги не один день…
Входная дверь изнутри заперта не была. Любопытно, что это – невнимательность хозяина или здесь и в самом деле обыкновенно не случается преступлений, кроме уличных драк? Или просто местные берегут единственное место сборищ в своей деревне и именно потому хозяин убежден в своей безопасности? Или рассчитывает, что присутствие Курта будет его ограждать на манер оберега?..
Между прочим, не исключено, что так, с долей самодовольства, подумал он, выходя наружу и поеживаясь от утреннего знобкого воздуха.
Деревня, вопреки его ожиданиям, в этот час пустынной не выглядела; Курт уже и забыл, насколько рано пробуждается крестьянин. Даже Карл-младший уже не спал: возил огромной грязной лопатой перед единственным открытым загоном конюшни, судя по всему выгребая оттуда уплату настоятельского жеребца за учиненное ему обслуживание. Курта мальчишка не увидел; и хорошо, подумал он, ускоряя шаг. Трактирщик и без того будет гадать, чем это был занят целую ночь майстер инквизитор, что спалил целиком свечку. Да еще и чернила на пальцах – и за два дня не отмоешь; хорошие чернила, даже на подмокшей бумаге расползаются не вовсе, а вполне даже можно бывает разобрать написанное почти без усилий. И рванули их инквизиторство (черт бы побрал этого Бруно, прости Господи) ни свет ни заря неведомо куда; как ни пытайся срезать путь, как ни петляй у задних дворов, а все-таки попадаешься на глаза местным… не спится им в четыре утра… Вон той сопливой девчонке с ведром, например (любопытно, ведро пустое?), или вон тому мужику с косой и мешком, вышедшему собрать травы – сочной, с росой…
Наконец, оставив дома? Таннендорфа далеко позади, Курт завернул к реке, выйдя на тропинку, ведущую к дороге. Уже поднималось солнце, еще не пригревая, но уже окрашивая росу в розовые отсветы, понуждая словно заниматься мелким пламенным язычком каждый извив каждой травинки или листа, где собралась за ночь водяная бусина; уже через десять шагов стало казаться, что ноги ступают по огненному полю, и вдруг пришло в голову, что в этом есть что-то, какой-то символ или, быть может, предостережение…
Курт остановился, переведя взгляд с травы на намокшие по самый верх сапоги, усмехнулся. Несомненно, служба накладывает некоторый отпечаток на взгляд в мир вокруг; нередко вечерами, сидя перед книгой, он начинал неспешно водить ладонью вокруг пламени свечи, глядя, как остаются на коже серые полоски копоти, и ощущая, как мало-помалу становится все жарче пальцам. На любой фразе, услышанной или прочтенной, где хоть одним словом упоминался огонь – будь то новость о пожаре по соседству или цитата из Священного Писания о пламени любви, – мысль останавливалась; вот и теперь там, где любой другой лишь отметил бы красоту рассвета, а то и вовсе ни на миг не задумался бы, он стал раздумывать о своем. От этого надо избавляться, подумал Курт уже со всей серьезностью, снова ускоряя шаг. Иначе это грозит закончиться чем-то нездоровым, вроде случившегося с одним сошедшим постепенно с ума следователем с тридцатидвухлетним стажем. Помешательство того не имело касательства к мукам совести (хотя, по слухам, ошибочных вердиктов на его счету было более двух десятков), просто, присутствуя на свершении каждого из вынесенных им приговоров, он постепенно разучился видеть в окружающих лишь людей, всякого рассматривая как набор мяса, костей и, в конце концов, прах. Сейчас бедняга должен пребывать на покое в каком-то отдаленном монастыре… если еще жив, конечно.
При мысли о так называемых «судебных ошибках» Курту, как всегда, стало не по себе – по всем понятиям, и законным, и человеческим, это можно считать равносильным сообщничеству в убийстве. И от того, что такое соучастие покроют, забудут, замнут, легче не делалось, даже наоборот. О том, произойдет ли подобное когда-либо с ним, он не мог не думать; наверное даже, раздумья были о том, что будет, когда это случится. По нехитрому закону вероятий, пускай даже на его долю выпадет по всего одному делу в год, рано или поздно недостанет или собственного здравого разума, чтобы сделать верный вывод, или необходимой информации, и он осудит безвинного. Хотелось бы надеяться, что это будет лишь что-нибудь вроде наказания какой-нибудь малолетки поркой за гадание на Евангелии…
Солнце поднялось выше, став уже не ярко-красным, а золотисто-рыжим, и огонь в траве рассеялся, унося с собой мрачные думы, для которых было не место и не время. Сегодня голова должна быть ясной, а мысли – спокойными.
За время, пока он дошагал до тракта, солнце вскарабкалось уже так высоко и грело так жарко, что пришлось расстегнуть куртку, а после и вовсе скинуть и нести ее в руке. Однако вознаграждение за долгий и утомительный путь ждало Курта почти незамедлительно – поднявшись на вершину очередного холма, через который бежала лента тропинки, он увидел в отдалении длинную гусеницу обоза.
Везение было просто-напросто небывалым.
– Спасибо! – произнес он, подняв взор к безоблачному небосводу, и, переведя дыхание, ускорил шаг.
Удача с обозом привела Курта в приподнятое состояние духа; не придется сидеть невесть сколько на этом солнцепеке, вглядываясь попеременно в разные стороны дороги, поджидая проезжих и час от часу, а в конце концов и от минуты к минуте раздражаясь и злясь все сильнее. И не будет потерян день, что существенно.
Чем ближе к обозу, тем больше деталей Курт различал – пять телег, прикрытых толстой дерюгой от солнца и пыли, приземистые лошадки, пока еще бодро переступающие увесистыми копытами, а по обеим сторонам – пятеро же вооруженных верховых. Стало быть, не крестьяне – товары кого-то из сопредельных землевладельцев. Хорошо.
Курта тоже заприметили – один из всадников, судя по движению головы, окликнул остальных, и обоз притормозил, не останавливаясь вовсе; придерживая лошадей, сопровождающие заозирались, приподнимаясь в стременах, – похоже, пытались определить, нет ли окрест кого еще, кроме одинокого путника, подступающего к ним. Путник же шагов за сто до обоза постарался напустить на лицо подходящее к случаю выражение – требовательности, невозмутимости и хладнокровия, хотя сердце его колотилось, словно перед прыжком с обрыва в незнакомую горную речку, – стремительно и громко. Пользоваться своими весьма пространными полномочиями Курту, что понятно, еще не приводилось ни разу, если не считать изъятия жеребца из настоятельских конюшен, равно как не было случая испытать, как на деле относятся простые смертные к праву представителя Конгрегации распоряжаться их временем и имуществом. Как знать, может, в ответ на его требования остановленный им просто пошлет его куда подальше с пожеланиями доброго пути на чистом народном наречии; и то, что Курт сумеет ответить ему теми же выражениями, было хилым утешением…
До обоза оставалось шагов пятьдесят, и Курт, проговаривая в мыслях то, что должен сказать одному из сопровождающих солдат, присмотрелся, выбирая этого одного. Почти все они были примерно одного возраста – недалеко за тридцать; с такими можно договориться. Тот, что увидел его первым, оказался уже немолодым, кряжистым и помятым, держащимся в седле так, словно взобрался на него, едва вылезши из материнской утробы, да так и не слезал с него больше, удерживая в левой руке поводья, а правой придерживая у пояса внушительный арбалет. Курт все так же мысленно зачеркнул жирной линией эту кандидатуру. Этот не будет рвать жилы, пусть даже от его расторопности будет зависеть жизнь самого Императора и судьба всей Германии, если не втолковать ему во всех тонкостях, почему и как это совершится, а вот этого-то Курт сделать и не мог. Оставался пятый – тоже удача; немногим младше него, прямой, как трость, ноги согнуты излишне высоко – к верховой езде не притерпелся, за оружие держится демонстративно, но не привычно. С этим можно чего-то добиться…
