Магам можно все (сборник) - Дяченко Марина и Сергей (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
И заскорузлая ладонь смело полезла моей личине под подол.
– Эй, эй! – я стряхнул его руку. – Я стражу кликну!
Кожемяка обиделся:
– Я, это… Сама завела, а теперь верещать?!
И он притиснул меня к кирпичной стене – весу в нем было, как в годовалом бычке.
Стоило, наверное, найти выход поизящнее – но я устал. Поспешно, почти суетливо – нервы, нервы! – я вернулся в свой естественный облик, и кожемякина рука, только что шарившая под подолом толстухи, нашла совсем не то, что ожидала найти.
– Э-э-э…
На секунду мне даже стало жаль его.
– Э-э-э… – он уже хрипел. Наверное, друзья не раз предупреждали его, что много пить – вредно. Что рано или поздно ко всякому пьющему человеку приходит голая мышка на зеленых лапках и, печально подмигивая, говорит: все. Наверное, в эту секунду кожемяка был уверен, что напился уже до голой мышки; бессмысленный взгляд его скользил по моей одежде, по лицу, мгновение назад бывшим лицом толстухи. Мыслительные кожемякины процессы оказались столь замедленны, что мне пришлось в порядке поощрения ткнуть его кулаком под ребра.
Через мгновение переулок был пуст.
«…Я, говорит, теперь назначенная магиня, и шиш вам всем. Уеду в город, свое дело открою, денег заработаю и буду в старости вас со держать. Сунула за пояс палку свою волшебную и была такова, во как.
Через месяц весточка приходит: устроилась! И еще как устроилась, шиш вам всем! В настоящей магической конторе, у мага второй степени, да не девочкой на побегушках – полноправной помощницей , хозяин сказал, скоро в долю возьмет… И хвалил очень за талант да за умения магические.
Сперва мы отмалчивались, да потом и сами письмо с оказией пустили, не удержались… как контора-то называется? Что делает, что за ремесло?
Бюро находок, отвечает. Чт о кто если утеряет – к господам магам идет, и господа маги отыскивают. Сама, отвечает, уже два кошелька нашла (потрошенных, правда), козу нашла, кота и пуговицу с бриллиантом.
Ох, думаем, может, и вправду? Ясное дело, что дело чепуховое – котов искать, но раз нравится ей, раз довольна, и деньги кое-какие, и в долю возьмет…
А еще через два месяца – беда. Контора-то оказалась не простая; контора с двойным дном оказалась, для виду котов искали, а на самом деле темные делишки обделывали – с чужими тенями, да с умертвиями по заказу, на расстоянии, это когда вечером спать ложишься, а к утру уже мертвяк, потому что кто-то твою тень выманил да на медный крючочек намотал… Накрыли контору. Хозяин – в бега… поди поймай его, он маг второй степени! А наша дурочка н аивная осталась. С кого спрашивать? С нее. В тюрьму… А она тех теней даже и не видела! Она понятия не имеет, как это – на медный крючочек! Допросчик, что ее допрашивал, говорит: видно, что девка ваша ни при чем, но сидеть будет, пока ТОГО не поймают… А как поймать-то его?!
И сидит, красавица, полгода уже. Королю прошение написала, но ответа пока не видать. Одно утешение: в тюрьме у них чисто, тараканов нет, постель мягкая, кормят сносно, видно, жалеют ее, дуру… И вроде бы стражник один ей приглянулся. Оно и понятно: как волшебную палку отобрали, так и девичьи чувства проклюнулись. Что будет с ней? Поймают ТОГО или не поймают? Любит ее стражник – или так, жалеет? Ответит король на прошение, помилует – или до старости в тюрьме запрет?
Не знать…»
Центр города тонул в неверном свете фонарей. Здесь еще работали питейные заведения, прохаживался патруль, крутилась скрипучая карусель, и юбки вертящихся на ней девчонок летали, как подхваченная ветром морская пена. Рынок закрывался, то и дело приходилось уворачиваться от огромных баулов, развозимых на тачках. На специальной тумбе справа от входа стоял мальчик лет двенадцати и звонким, но чуть охрипшим голосом выкрикивал платные объявления:
– Продается дом, улица Копейщиков, два этажа, недорого! Продается корова… Куплю упряжку! Приюту для сирот требуется повариха! Продается кузница со всем инструментом! Продается…
Я решительно свернул прочь от площади. От мальчишкиного голоса звенело в ушах.
– Объявляется набор на трехмесячные курсы палачей! – неслось мне вслед. – Предоставляется общее жилье! Трехразовое питание, балахон за счет казны и стипендия пять монет! Успешно сдавшим… предоставляется… заплечных дел… сдельно…
Чем дальше в ночь проваливался город, тем глуше и пустыннее становились улицы. Я слонялся без определенной цели – центр, живой и освещенный даже после полуночи, остался далеко позади. Во дворец общественных увеселений я так и не пошел, а публичные девицы, пожелавшие скрасить мой досуг, показались на редкость грязными и неаппетитными.
Когда кончился свет ночных фонарей – кончились и девицы. Вообще все прохожие куда-то делись; меня окружали, по-видимому, ремесленные переулки. Возможно, при свете дня эти приземистые строения, вывески и подворотни обладали определенным обаянием – но теперь я смотрел ночным взглядом, а потому все предметы приобретали неопрятный коричневатый оттенок. Я давно заметил, что пейзажи, впервые увиденные в темноте, не имеют шансов мне понравиться.
Я шел и думал, что, неверное, лучше бы мне выиграть на Корневое заклинание, а набор серебряных ложек и очиститель для стекла. И вовсе не потому, что трудно выбрать для справедливой кары одного-единственного злодея и не ошибиться. А потому, что через шесть месяцев – а может быть, и раньше – мне придется из вершителя судеб превратиться в обыкновенного провинциального мага. Судьба, прямо скажем, не из последних, и всю жизнь меня устраивавшая – пока во рту моем не возник вкус настоящей власти. И даже не вкус еще – предвкусие.
«Чем справедливее будет ваша Кара, чем могущественнее покаранный и чем больше злодейств у него за плечами…»
И кого же, интересно, надо мне покарать, чтобы сделаться великим магом?
Я брел узкими улочками, полностью потеряв представление о том, куда я иду. Ремесленный квартал сменился торговым. Всюду было абсолютно темно, плотно закрытые ставни не пропускали ни лучика; где-то очень далеко перекрикивались сторожа.
Вполне возможно, что я заведу толстую тетрадь, куда стану записывать жалобы многочисленных визитеров. А потом, когда тетрадь заполнится – устрою обход обличенных ими злодеев, чтобы своими глазами убедиться в справедливости обвинений. Я буду появляться перед подсудимыми в черном плаще до пят, клубной шляпе, надвинутой на брови, и с глиняным уродцем в руках; к тому времени молва разнесет по городам и весям правду и небылицы о моем «одноразовом муляже». При виде меня злодеи будут падать в обморок, валиться на колени, в крайнем случае просто бледнеть как полотно. И, разложив перед собой свою толстую тетрадь, я буду укоризненно смотреть им в глаза. Иногда сверяться с записями – и смотреть снова. И чувствовать, как щекочет в горле всевластие.
А потом это все закончится. Я вернусь домой – и единственным моим развлечением останется истребление кур. Я стану оборачиваться хорьком так часто, что на любое другое занятие у меня уже не хватит сил. Дом придет в запустение, огород перестанет родить, и тогда я…
Мое ночное зрение болезненно съежилось, потому что за углом обнаружился одинокий фонарь. Свет его падал на полукруглую вывеску – «Отважный суслик». Вероятно, моим ногам надоела затянувшаяся прогулка, и они вывели меня к месту ночлега – совершенно самостоятельно, не посоветовавшись с рассудком.
Я безошибочно узнал окна своего номера – с крайнего правого еще свисал истончившийся обрывок защитного флера. На пороге гостиницы сидел, прислонившись к стене, незнакомый молодой человек. Неподвижные глаза его смотрели прямо перед собой; весь он был похож на небольшую статую, впечатление разрушали только пальцы, вертящие, теребящие, поглаживающие какой-то мелкий предмет на цепочке. Не требовалось большого ума, чтобы угадать в незнакомце одного из моих визитеров, не самого удачливого, но, вероятно, очень упрямого.
