Черный дом - Кинг Стивен (читать книги регистрация TXT) 📗
Вновь серый туман опускается на сознание, а вот серого-то надо всячески избегать. У нас есть антидот для серого, не так ли? Да, есть: антидотом является острая боль. И Генри ударяет здоровой рукой по обрубкам пальцев. Обрубки словно опаляет огнем. Горящие обрубки – это то, что надо. Языки боли доведут до студии.
И пусть текут слезы. Мертвые не плачут.
– Запах крови похож на смех, – говорит Генри. – Кто это сказал? Кто-то. В книге. «Запах крови напоминал смех». Отличная фраза. А теперь переставляй ноги. Сначала одну, потом – вторую.
Добравшись до маленького холла перед студией, он на мгновение приваливается к стене. Волна слабости начинается в груди и прокатывается по всему телу. Он вскидывает голову, кровь из щеки брызгает на стену.
– Продолжай идти, болван. Говори себе, что это не безумие. Ничего лучше просто нет. И знаешь что? Только так ты и можешь жить – шагать и шагать!
Генри отталкивается от стены, движется дальше, его голосовые связки использует Джордж Рэтбан: «Друзья, а вы ВСЕ мои друзья, тут двух мнений быть не может, мы здесь, на KDCU-AM, вроде бы столкнулись с техническими проблемами. Напряжение в сети падает, зафиксированы перебои в подаче энергии, да, зафиксированы. Но вы не бойтесь, дорогие мои. Не бойтесь! На текущий момент до двери в студию остается четыре жалких фута, и очень скоро мы займем свое законное место за микрофоном, да, займем. Никаким старикам людоедам и их инопланетным напарникам не удастся вывести нашу радиостанцию из игры, во всяком случае до того, как мы передадим наш последний репортаж».
Генри оборачивает носовым платком пальцы, ищет свой стул.
«И Рафаэль Фуркэл, похоже, совсем растерялся… никак не может найти мяч… Подождите, подождите, неужели нашел? Схватился за край? ДА! Схватился за ПОДЛОКОТНИК мяча, за СПИНКУ мяча, поставил МЯЧ на КОЛЕСИКИ! Фуркэл садится, подъезжает к пульту управления. Мы видим, что здесь много крови, но бейсбол – кровавая игра, если играть приходится с отрезанными пальцами».
Левой рукой Генри нажимает клавишу «ON» на большом студийном магнитофоне, пододвигает поближе микрофон. Сидит в темноте, слушает шипение пленки, перематывающейся с бобины на бобину, и испытывает чувство глубокой удовлетворенности, делая то, что делал из вечера в вечер тысячи вечеров. Нега усталости окутывает тело и сознание, замедляет движения и мысли. Так легко уступить ей. Он и уступит, но сначала закончит работу. Он должен поговорить с Джеком Сойером, напоминает Генри себе, и он говорит всеми своими голосами.
Джордж Рэтбан: «Девятый иннинг, и наша команда готовится отправиться в душевую. Но игра не ЗАКОНЧЕНА, пока ЖИВ последний СЛЕПОЙ!»
Генри Шейк: «Я обращаюсь к тебе, Джек Сойер, и не хочу, чтобы ты соскочил на другой канал, понимаешь? Сохраняй хладнокровие и слушай своего давнего друга Генри Шейка, Шейка, Шейка, хорошо? Рыбак нанес мне визит, а отбыв, отправился в «Макстон». Он хочет убить Шустрика, парня, которому принадлежит «Центр по уходу за престарелыми». Позвони в полицию, спаси его, если сможешь. Рыбак живет в «Макстоне», ты это знал? Он – старик, одержимый демоном. Он хотел остановить меня, не позволить сообщить тебе, что я узнал голос. И он хотел сбить тебя со следа… он думает, что помешает тебе, убив меня. Сделай так, чтобы ничего у него не вышло, хорошо?»
Висконсинская крыса: «ПОТОМУ ЧТО ЭТОТ МИР ДЕЙСТВИТЕЛЬНО РУШИТСЯ! РЫБОГОЛОВЫЙ БУДЕТ ЖДАТЬ ТЕБЯ В ДЫРЕ, КОТОРУЮ НАЗЫВАЮТ «ЧЕРНЫМ ДОМОМ», И ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ ПОДГОТОВИТЬСЯ К ВСТРЕЧЕ С МЕРЗАВЦЕМ! ОТОРВИ ЕМУ ЯЙЦА!»
Вопль Крысы завершается приступом кашля.
Генри Шейк (тяжело дыша): «Нашего друга Крысу внезапно вызвали по срочному делу. Парень слишком уж легко срывается на крик».
Джордж Рэтбан: «СЫНОК, уж не пытаешься ли ты сказать МНЕ, что…»
Генри Шейк: «Успокойся. Он имеет полное право кричать. Но Джек не хочет, чтобы мы на него кричали. Джеку нужна информация».
Джордж Рэтбан: «Так поспеши и поделись ею с ним».
Генри Шейк: «Слушай, Джек. Рыбак не очень умен, как и демон, который вселился в него. Демона вроде бы зовут мистер Манчинг. Он невероятно тщеславен».
Генри Лайден откидывается на спинку стула и секунду-другую смотрит в никуда. Своего тела ниже пояса он не чувствует, и кровь с правой руки образовала лужицу вокруг микрофона. Обрубки пальцев пульсируют.
Джордж Рэтбан: «Сейчас не время для обмороков, дружище».
Генри Лайден трясет головой, наклоняется вперед и говорит: «Над тщеславием и глупостью ты сможешь взять верх, Джек. Я должен заканчивать. Джек, не сильно грусти из-за меня. Я прожил чертовски прекрасную жизнь, а теперь ухожу к моей дорогой Роде. – Он улыбается темноте, улыбка становится шире. – Привет, Жаворонок».
Должно быть, бывают случаи, когда запах крови похож на смех.
А что происходит в конце Нейлхауз-роуд? Облако, нет, туча жужжащих существ, которые кружат над Джеком Сойером в умирающем свете дня, светится изнутри, словно страницы священной книги. Существа слишком малы, чтобы сойти за колибри, но сияние исходит из каждого из них. Если это осы, Джеку Сойеру грозит серьезная беда. Но они не жалят. Их круглые тельца скользят по лицу и рукам, мягко трутся о кожу, как кошка трется о штанину своего хозяина, доставляя и получая от этого удовольствие.
Сейчас они доставляют больше удовольствия, чем получают, и даже Джек не может объяснить, почему так происходит. Существа, окружившие его, – не осы, колибри или кошки, это пчелы, домашние пчелы, и в обычной ситуации Джек испугался бы, попав в пчелиный рой. Особенно в рой столь больших пчел, суперпчел, таких видеть ему еще не доводилось, ярко-золотых, ярко-черных. Однако Джек не чувствует страха. Если б они хотели ужалить его, то давно бы ужалили. С самого начала он понимает, что они не причинят ему вреда. Многочисленные касания их тел на удивление нежные и мягкие, жужжание низкое и гармоничное, мирное, как протестантский псалом. И после первых нескольких секунд удивления Джек просто им не мешает.
Пчелы поджимаются все ближе, их низкое жужжание пульсирует в ушах. Оно напоминает речь, песню. На мгновение он видит золотисто-черный кокон, который сплели вокруг него пчелы. А потом они садятся на его тело, лицо. Покрывают голову, как шлемом. Одеялом ложатся на руки, грудь, спину, ноги. Туфли полностью скрываются под ними. Несмотря на то что несть им числа, они практически невесомы. Ощущение такое, что открытые части тела – кисти рук, шею – укутали кашемиром. Плотный, легкий как перышко, пчелиный костюм переливается черным и золотым на Джеке Сойере. Он поднимает руки, и пчелы двигаются синхронно с ними.
Джек видел фотографии пчеловодов, облепленных пчелами, но это не фотография и он – не пчеловод. Его изумление, более того, искренняя радость, которую он находит в происходящем, потрясает. Пока пчелы облепляют его, он не помнит ни об ужасной смерти Мышонка, ни о смертельно опасной экспедиции, намеченной на следующий день. Кого он не забывает, так это Софи, и ему хочется, чтобы Нюхач и Док вышли из дома и увидели, что делается. Но особенно он жалеет о том, что этого не видит Софи. Хотя возможно, благодаря милосердию д’ямбы, видит. Кто-то успокаивает Джека, кто-то желает ему добра. Любящее, невидимое Присутствие предлагает ему поддержку. Эта поддержка ощущается как благословение. Упакованный в светящийся желто-черный пчелиный костюм, Джек чувствует, что полетел бы, если б потянулся к небу. Пчелы понесли бы его над лесами. Понесли бы его над холмами. Как крылатые люди в Долинах, которые служили Софи, он бы обрел способность летать. Только вместо двух крыльев, его удерживали бы в воздухе многие тысячи пчелиных крылышек.
В нашем мире, думает Джек, пчелы возвращаются в улей к наступлению темноты. Будто вспомнив о привычном распорядке дня, пчелы снимаются с головы Джека, с его спины, живота, шеи, рук и ног, не вместе, как ковер, а по одной, группами в пять-шесть. Поднимаются чуть выше, образуют рой, летят на восток, над домами, стоящими на дальней от реки стороне Нейлхауз-роуд, и все до одной растворяются в темноте. А об их жужжании Джек вспоминает, лишь когда оно исчезает.
