Пепел и пыль (СИ) - "nastiel" (читать книги полностью TXT) 📗

Я не шевелюсь, моё тело парализовано. Вперёд выходит Рис, но мне требуется несколько секунд, чтобы его узнать. У Риса серое, осунувшееся лицо, голубизна радужек глаз сменилась тусклой белизной. Когда-то кудрявые волосы липнут к лицу грязными сосульками.

Рис улыбается, и раны на его губах открываются. Крови столько, что она попадает в рот и окрашивает зубы в алый цвет.

— Пора возвращаться домой.

Он протягивает мне руку, я хватаюсь за неё. Всё переворачивается с ног на голову, и вот я уже лежу на земле, придавленная телом в маске. У неё горящие красные дыры на месте глаз, а разрез рта с каждым ударом, что её носитель обрушивает на моё лицо, становится всё шире.

— Пожалуйста… — из последних сил молю я.

Нападающий срывает с головы маску. За ней — Кирилл.

— Посмотри, что ты наделала, — говорит он, и горечь, с которой он это произносит, заставляет меня ощутить ещё большую боль, чем та, что сейчас охватывает каждый сантиметр лица. — И ради чего?

Три последних удара Кирилл наносит с особой жестокостью. Могу поклясться, что лишилась пары зубов, но пока он не позволяет мне сплюнуть их вместе с кровью.

Когда Кирилл встаёт, он касается груди, и в то же мгновение рядом со мной падает что-то блестящее. С трудом, но я поворачиваю голову. Амулет: человек с кувшином, заточённый в серебряный круг.

Кирилл бросил его, чтобы показать — я ему больше не нужна.

Я поднимаюсь с земли и вместе с собой поднимаю и амулет. Крепко сжимаю его в кулаке. Может, Кирилл и хочет уйти, но я ему не позволю.

Однако его уже нет. Верчусь на месте, но кроме выжженного дотла поля и хлопьев пепла вокруг ничего нет.

Я поднимаю глаза к серому небу и кричу на пределе своих возможностей.

— Аполлинария! Аполлинария, проснись!

Я с трудом разлепляю заслезившиеся глаза. Полумрак комнаты освещён свечой, которую Вася держит возле своего лица. Пальцы его свободной руки ощупывают мои щёки.

— Это всего лишь сон, — шепчет Вася.

Я хочу ему ответить, но в горле сухо, как в пустыне. Вася, предчувствуя это, протягивает мне стакан воды с прикроватной тумбочки. Залпом опустошаю его и только тогда чувствую, что могу говорить:

— Я кричала?

— Да. Ты подняла всех в доме, но я прибежал первым.

Я благодарно улыбаюсь. Кажется, Вася больше не злится. Ёрзаю на кровати, приподнимаясь выше. Вместе со стаканом Вася ставит на тумбочку и подсвечник, освобождая руки.

— Что тебе снилось? — спрашивает он.

— Мои друзья, — отвечаю я, между правдой и ложью выбирая неопределённость.

— Почему же тогда ты кричала так, словно они тебя убивали?

— Потому что так и было.

Я накрываю лицо ладонями. На лбу и висках капли пота, и я стираю их быстрым движением.

— Это всего лишь сон, — повторяет Вася.

Его голос убаюкивает. Я чувствую, как тяжелеют веки, но из последних сил пытаюсь сопротивляться взявшейся из ниоткуда и такой сладкой дрёме.

— Тебе нужно отдохнуть, завтра важный день.

Я убираю ладони от лица. Вася протягивает руку, гладит меня по волосам. С каждым его движением на душе становится легче.

— Ты обещал, что никогда не будешь использовать магию фейри против меня, — шепчу я.

Или мне так кажется: губы едва размыкаются, а язык, кажется, и вовсе отказывается подчиняться.

— Против — никогда, — подтверждает Вася. — Но сейчас это во благо. Покойной ночи, сестра…

Остаток предложения тонет в шуршании непонятно откуда взявшегося ветра. Тьма тает, освещённая красным солнцем. Я иду по усыпанной осенними листьями аллее. Впереди — фигура: высокая, узкоплечая. Я различаю в ней Алексея. Хочу перейти на бег, но что-то мешает мне: гляжу вниз и вижу необъятно пышную юбку бального платья.

— Привет.

Поднимаю глаза. Вместо Алексея передо мной Бен.

— Бен?

— И к чему этот удивлённый тон? — Бен приподнимает бровь. Когда я подхожу ближе, он подхватывает меня за руку. Я и опомниться не успеваю, как мы уже танцуем. — Я же тебе нравлюсь.

— Нет, — я качаю головой. — Нет. Нет. Без вариантов, Бен. Нет. Нет.

— Шесть отказов? — Бен усмехается. — Очень убедительно, коротышка.

Мы вальсируем без музыки. Я знаю, что не умею танцевать, но Беново уверенное ведение не даёт мне времени для сомнения.

— Поцелуй был ошибкой, — говорю я. — Теперь всё будет по-другому.

— Ты же сказала, что мы в порядке, — напоминает Бен спокойно.

— Я соврала. И ты тоже, когда согласился с моими словами.

Бен никак не реагирует, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза, и именно так я окончательно осознаю, что всё происходящее вокруг — даже не сон, а иллюзия. Настоящему Бену уже сорвало бы крышу. Он начал бы оправдывать себя и пытаться подвести всё к тому, что виноватой окажусь я.

А этот лишь улыбается.

Я останавливаюсь, заставляя Бена тоже притормозить. Делаю шаг назад.

— Слава? — зовёт Бен.

— Сначала мы должны всё исправить, — говорю я.

Разворачиваюсь на пятках, подхватываю юбку и бегу прочь. Ветер поднимает опавшие листья и бросает их мне в лицо. Но я не останавливаюсь. Даже когда ломается каблук, и я падаю, больно разбивая коленку — сразу поднимаюсь на ноги и продолжаю бежать.

Темнота снова поглощает меня.

Я открываю глаза. Васи нет. Комната Аполлинарии освещена первыми лучами восходящего солнца.

День, когда всё должно кончиться, начался.

***

Клео и Лукерья порхают вокруг меня. Я стою, не шевелясь, и позволяю им творить со мной, платьем на мне и моими волосами различные манипуляции.

— Ну что, лавандочка, как твоё настроение? — спрашивает Клео.

Это первый вопрос, который за всё прошедшее время она адресует мне. До этого, с момента, как они вместе с Лукерьей вошли в мою комнату после завтрака, разговор вёлся только между ними двумя и строго на тему наряда и предстоящего бала. Ни Клео, ни Лукерья даже не спросили, почему я уже нацепила кружевные перчатки. Это вчера тётя Аполлинарии то ли не заметила Нити Времени на моём запястье, то ли просто не стала акцентировать на этом внимание, а сегодня я сразу решила не рисковать.

— Не могу дождаться праздника, — отвечаю я, даже не стараясь добавить в тон голоса восторг или радость.

Сегодняшнюю ночь нельзя назвать приносящей бодрость. Чувствую себя так, словно не то, чтобы глаз не сомкнула, а наоборот в поле пахала.

— Это хорошо, — улыбается Клео.

Выпрямляется, треплет меня по щеке. Она не поверила — вижу это по её грустным глазам. Да и Вася признался, что ночью я подняла весь дом; наверняка, и её с дядей. Поэтому она сейчас и беспокоится за моё состояние.

— Вы будете самой красивой стражницей на балу, госпожа Рюрикович, — произносит Лукерья.

Я и в половину такой же красивой, как она, никогда не буду. У Лукерьи белые волосы, в глазах блестит закатное сияние, кожа идеально ровная и аристократически бледная. Я знаю, что она ведьма, а потому не понимаю, почему она выбрала прислуживать семье стражей, когда сама могла стать кем угодно.

Но это мучает меня во вторую очередь. А в первую — то, что все её прекрасные черты ведут меня к мыслям о Лие.

— Спасибо, Лукерья, — отвечаю я. — Но мне это не нужно.

Клео и Лукерья переглядываются, и это не ускользает от моего внимания. Вместо того, чтобы пуститься в объяснения или быстро поменять свой ответ, я снова погружаюсь в свои мысли, оставив тем, кому это нужно больше, чем мне, заботу о моём внешнем виде.

Сейчас они могут делать со мной что хотят: даже если бы в фольгу завернули, я бы и слова не сказала. Для Клео ритуал сбора племянницы особо важен, я знаю это по воспоминаниям Аполлинарии. Фейри всегда мечтала о дочери, но родить второго ребёнка от мужа уже не могла в виду его возраста (в теле Григория, первого миротворца, хоть и бежала кровь ведьмака, но прожитые года, исчисляемые больше, чем сотней лет, уже начинали давать о себе знать).

А Лукерья…. У неё, должно быть, тоже есть свои причины. Так пусть сегодня хоть кто-то сделает то, что хочет, а не то, что должен.