Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
— Ой, матушка! Мой любимый взвар, но…
Государыня ласково улыбнулась своему старшему сыну и сделала попытку налить ему сама, да чуткие и прыткие фрейлины ей этого не позволили.
— Пейте на здоровье, ваше Высочество, государыня лично составляла сей взвар!
— Благодарю, сударыни! Но, матушка, проклятые жрецы временно запретили мне сладким баловаться, видите ли, желудок они мой лечат. Позволь просто отварчиком обойтись, либо водою?
— Так, может, вина тебе? Как же ты желудок-то портишь? Поменьше бы по пирам таскался. Или тебя ее Высочество невесть чем потчует? Так я с ней поговорю, и крепко поговорю!
— Ее Высочество тут не при чем, матушка. А желудок сам собою пройдет, всего лишь ослаб вчера и позавчера. Вино же мне показано еще менее, нежели сладкий взвар. Просто воды, либо отварчик на костях. Не жирный, на ящерных косточках. Можно?
Еще бы было нельзя, когда Ее Величество хочет по-матерински угодить его Высочеству! Принесли отвар, который его Высочество, предварительно прощупав на отраву, соблаговолил выпить две чашечки: одну в начале завтрака, да другую «на посошок».
— Все, матушка, дела ждут. Могу я тебя умолить об одной вещи? Я бы очень-очень хотел?
— Да, сударь мой сын. — Императрица была несколько удивлена этими словами, ибо старший сын много лет уже никогда и ни о чем ее не просил. — Если это в моих силах — приказывай.
— Приказывать тебе??? Нет уж, пусть все будет, как ты скажешь, а не как я скажу. Представь мне кхора?
Императрица всплеснула руками от неожиданности, заколыхалась, вся пунцовая от смеха.
— Право, ты меня смутил! Нет, ни за что! Попроси что-нибудь другое, сударь мой сын, а то я умру от стыда!
Принц отрицательно покрутил головой и подмигнул фрейлинам:
— Ты пообещала!
Все шесть фрейлин, в это утро дежурившее при Ее Величестве, окружили повелительницу и радостно зачирикали, предвкушая зрелище:
— Да, да, да! Мы все слышали, Ваше Величество! Вы обещали его Высочеству!
Государыня промокнула веселые глаза платком, взятым с подноса, и высморкалась в него же.
— О, боги! Одни дети меня окружают. Все бы вам порхать, да пустяками веселиться, да на глупые выдумки смотреть… Кхора? Я уж и забыла, как сие делается…
— Ничего ты не забыла! Покажи, матушка. Прикажешь эту сторону очистить?
— Нет, вон ту, она сплошная. Хорошо, я попробую. Всем отойти от этой вот стены.
Слуги проворно сдвинули мебель, стоящую вдоль западной стены покоев, сняли гобелен, закрыли двери, приладили оконные вставни и поверх задернули оконные занавеси… Огромную комнату теперь освещали только два трехсвечника, лампада в честь богини Луны и красноватые всполохи из камина (государыня даже летом любила, чтобы в ее покоях трепетало живое тепло огня). Все было готово.
Императрица сама, не позволяя фрейлинам прикоснуться к себе, выбралась из кресел, с привычной ловкостью вытащила откуда-то из рукава коротенькую, в половину локтя, круглую черную палочку и звонко откашлялась.
— Тругардша лас… лас… Ой, забыла, как это…
— Лассчреда, — подсказал из-за спины принц.
— Не сбивай меня, друг мой, я сама вспомню! Тругардша, лассчреда, вирилини…
Императрица очерчивала палочкой по темному воздуху неровные спирали и круги, левою же рукой словно подталкивала, уминала перед собою внезапно заискрившееся пространство, слова заклятья шли ровно, громко и уже безо всяких запинок.
Мерцающий воздух в середине колдуемого места постепенно сгущался, пока не приобрел очертания, поначалу зыбкие, но чем дальше, тем все более четкие…
Токугари, уже напрочь забыв, что просьба к матушке была не более чем военная хитрость, придуманная, дабы замести следы своих замыслов и подозрений, стоял как в детстве, прикусив губу и сжав кулаки: вновь он был маленьким мальчиком, которому добрейшая матушка показывает волшебное представление, а детское сердце колотится в маленькой груди, доверху наполненное светом, трепетом и восторгом.
В воздухе, стоя на задних лапах в двух локтях над полом, замер огненный зверек, в котором все присутствующие безошибочно узнали обычную амбарную шнырялу, кхора, только ростом этот кхор был со взрослого человека, и шкура у него была не серая, а темно-вишневая…
Кхор был неподвижен — и вдруг повернул голову, в упор посмотрев на фрейлину Кусони Баринга. Пасть кхора медленно приоткрылась и наружу выскочили клыки, острые, длинные, у настоящих кхоров таких никогда не бывало, ибо их добыча — мелкий съедобный мусор, в основном растительного происхождения, а тут… Кхор, продолжая пожирать девушку взглядом, шагнул к ней — Кусони испуганно взвизгнула и попятилась! Кхор сделал еще один шажок и вдруг выбросил в сторону трапезного стола левую переднюю лапу, которая внезапно стала очень длинной и когтистой. На столе стояла широкая ваза с фруктами, и коготь кхора насквозь проткнул маленькую дыньку, лежавшую сверху. Кхор победно заверещал и столь же стремительным движением забросил добычу к себе в пасть. Токугари нарочно ждал этого мига, чтобы проверить детские впечатления: нет… вернее, да: Кхор проглотил не жуя. В этот раз ему попалась дынька, но он мог сожрать и рукописный свиток, и ломоть ветчины, и даже любимый кинжальчик маленького Токугари, что однажды и произошло…
Кхор провизжал победную песнь добытчика и взялся плясать и скакать в очерченном для него пространстве комнаты. Голова его, туловище, лапы, хвост, изгибались самым немыслимым для настоящего зверя образом, волшебное огненное чудище совершенно отчетливо подражало человеческим телодвижениям, но по-прежнему оставалось кхором, не превращаясь ни в какое другое существо, все это видели. Наконец кхор замер, тяжело дыша, и опустился на четвереньки. Пасть его открылась и выпустила два огромных языка пламени, один в пол, а другой в очищенную от комнатной утвари западную стену. На драгоценном дворцовом паркете мгновенно образовалось огромное обугленное пятно, а в стене такого же размера сквозная дыра. Кхор радостно заверещал почти что человеческим голосом, прыгнул в эту дыру и исчез. Дыра в стене тут же затянулась бесследно, а угольная клякса на паркете осталось.
Императрица испустила вздох, похожий на стон, однако видно было, что огорчается она совсем неглубоко, больше для виду.
— Ну вот! Разгромили мне покои с этим вашим кхором! Всегда забываю, что он обязательно как-нибудь напакостит напоследок. А все из-за тебя, сударь мой сын, и из-за этих беззаботных вертихвосток. Как же я теперь эту гарь буду нюхать?..
— Матушка, но нету же никакой гари… почти… Это же магия! И вообще… Тут даже имущника звать не надобно, позволь…
Принц поспешно, пока мать не успела опомниться и запретить, защелкал пальцами обеих рук, да так быстро, что щелчки слились в непрерывный треск. Принц скороговоркой пробормотал два заклятья, выправляющее и подкрепляющее — и паркет приобрел почти прежний вид, даже узоры восстановились.
— А все равно вон светлое пятно осталось. Как лишайное стало. Нет, надо имущников вызывать, плотников, краснодеревщиков… Ох… заботы…
— Ничего не надо матушка, плитки я восстановил в первозданном виде, в причерт, с вытесом, и даже убрал мелкую пыль, что на паркете накопилась. Пусть велят полотерам натереть — и весь пол в покоях будет того же оттенка, что мое пятно! Но зато какое удовольствие мы все получили! И я, и эти прелестные сударыни…
— Ты на моих сударынек-то не пялься, мое высочество!.. Удовольствие… Кому удовольствие, а кому грязь на паркете. Но… что-то еще могу, как выяснилось…
— И еще как можешь, матушка! Это был самый лучший раз из всех, что я видел! А как он дыню-то умял!
Фрейлины подхватили наперебой:
— Ах, Ваше Величество, государыня! Это было просто великолепно!.. Такая грация, такая сила магии!.. А как верно кхоровые повадки переданы!.. Прелестно, прелестно! Боги, как он на меня глянул, Ваше Величество, я подумала, что у меня сердце разорвется от ужаса!
Ее Величество поплыла в похвалах, толстые щеки не выдержали и тоже поддались: императрица заулыбалась, переводя довольный взгляд с одной фрейлины на другую, уж что-что, а лесть и похвалы она любила…
