Тень Великого Древа (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич (библиотека книг бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Он махнул кому-то. Пара шаванов подтащила и бросила труп к ногам Гной-ганты.
Аланис замутило. Да, все как она сказала: зрелый знатный дворянин, суровое лицо, роскошно седые волосы… Правая рука вырвана из сустава, торчит сквозь кожу плечевая кость. Левая до сих пор сжимает рукоятку даги, всаженной меж ребер.
- Почему он мертв?
- Гной-ганта, ты сам видишь: он убил себя.
- Я вижу. Как это случилось?
Один из ханидов ответил с ухмылкой, поглаживая свой Перст Вильгельма:
- Гной-ганта, я первым нашел белого волка. Он кинулся с мечом, а я его плетью – рука долой, уже не боец. Тут налетели другие – я их так и так. Накрошил десяток, не меньше! А когда повернулся к этому шакалу, он уже сдох. Сам себя зарезал!
- Я велел взять его живьем. Ты не исполнил приказ.
- Как это? Гной-ганта, он же сам! А я все как надо!..
Пауль встал на труп Лиллидея, сделавшись на голову выше. Сказал громко, но ровно, без крика:
- Если я даю приказ, вы исполняете его в точности. Если говорю взять живьем, вы приводите живого. Это не сложно.
Одна Аланис успела заметить – да и то лишь потому, что ждала подобного. Коротким, быстрым движением Пауль метнул невидимую плеть. Тот шаван, что убил Лиллидея, даже не сразу понял. Его вооруженная рука вдруг повисла, перебитая в плече. Вдохом позже боль достигла сознания.
Перекрывая ор шавана, Пауль произнес:
- Если отрубить человеку правую, он может держать нож в левой. Чтобы этого не случилось…
Свист повторился. Вторая рука шавана повисла, как хлыст. Крик стал почти нестерпимым, но голос Пауля звучал мощнее:
- Вот что значит – взять живьем. Кто не понимает этого, тот не достоин. Сдай Перст!
Кнут отнял Предмет и погнал калеку прочь. Вой продолжал звучать, пока расстояние не скрыло его.
Тогда Пауль повернулся к пленным. Их была без малого сотня. Многие ранены, оглушены, избиты, некоторые почти без сознания. Но были и здоровые, своею волей сдавшиеся в плен.
- Хотите жить? – спросил Гной-ганта.
Один из кайров поднял залитое кровью лицо, пожевал слюну и харкнул под ноги Паулю.
Мушки Вечности были наготове, одно движение – и кайр отправится в идову тьму, следом за Мораном и Беккой. Но Пауль только повторил:
- Я спрашиваю: хотите жить?!
Другой кайр плюнул ему в ноги и выкрикнул:
- Слава Агате!
За ним отдалось эхо:
- Слава Агате!.. Слава… слава!..
Кричали все до единого. Серые от кровопотери, поломанные, изрубленные, теряющие сознание. Кричали во весь дух, в полную силу легких. Кто мог, поднимался с колен.
- Слава Ориджину!
Все знали, что это – последние слова, других не будет. На лицах, измученных болью, проступала… радость.
- Слава Первой Зиме! Слава Агате!
В глазах у Аланис поплыло от слез.
Зато Пауль и Муха смотрели внимательно, зорко.
- Вон тот, - сказал Пауль.
- И тот, в заднем ряду, - добавил Муха. - И еще крайний справа.
Трех северян отделили от группы. Они выделялись отсутствием света в глазах. Они все еще боялись умереть.
- Этих допросить, узнать все, - велел Гной-ганта. – Остальные… бегите!
Никто не тронулся с места.
- Там Холливел, - сказал Пауль. – Кто добежит до реки – останется жив.
- Слава Агате! - ответили пленные.
- Чара, - сказал Пауль.
Лучница вышла вперед.
- Северяне, проклятые волки. Вы топтали мою родину веками, захватывали, грабили. Я бы всех вас убила сама. Но моим ученикам нужна тренировка.
Ханиды из ее отряда охотно подняли Персты.
- Я дам двадцать вдохов форы, потом прикажу открыть огонь. Бегите к реке. Кто добежит живым, в того не стреляем.
Аланис не выдержала:
- Да отпустите же их, тьма сожри!
Чара сказала:
- Раз.
Потом сказала:
- Два.
Потом:
- Три…
Никто не шевелился. Лишь те, кто стоял, протянули руки друзьям, помогли подняться.
- Семь, - сказала Чара, - восемь.
Один из них смотрел на Аланис, это было хуже всего. Так, будто она виновата… Будто она и вправду… Будто… Тьма!
- Десять, - сказала Чара.
Потом сказала:
- Одиннадцать.
Ханиды переглядывались, распределяя цели. А тот кайр все смотрел на Аланис, и она чувствовала змей в своем лоне и яд, и тлен, и все… Поглядела бы в зеркало, но нет его, есть только глаза кайра. В них ясно, смертельно ясно виделось отражение. Кем она стала теперь…
- Шестнадцать, - сказала Чара, и северянин выкрикнул:
- Слава Агате!
- Семнадцать.
- Слава Первой Зиме! – подхватили все.
- Восемнадцать.
- Слава Ориджину! – как на параде, хором.
- Девятнадцать…
- Слава Агате! – закричала Аланис Альмера, давясь слезами. – Слава Агате! Слава…
- Двадцать, - сказала Чара. – Огонь.
Большой темный рубин красуется на перстне. Аланис нашла его в шкатулке с драгоценностями в своем шатре. Он напоминал другой, подаренный отцом. Тот перстень был на ее пальце, когда бежала из Эвергарда. Потом отдала его случайному путнику в оплату за лошадей… И вот на ее руке новый, похожий на тот.
Пока Пауль говорит, она разглядывает свою ладонь. Длинные тонкие пальцы, бархатистая кожа, блестящие перламутром ноготки. Массивный рубин подчеркивает изящество ладони. Она думает: вот почему я всегда любила крупные камни. Она старается вспомнить: что еще я любила всегда? Какою была? Из чего состояла? Какими нитками можно сшить себя воедино?..
Пауль говорит, и все, кроме Аланис, слушают его, затаив дыхание. Он говорит кратко, добавляя веса словам:
- Вы победили. Разгромили Лиллидея - одного из лучших волков Севера. Это победа, которой можно гордиться. Вы – достойные сыны Степи!
Они что-то орут в ответ, Аланис думает: я любила свой замок. Эвергард такой большой и разный. Я брала у него все, что нужно. В донжоне – отцовский кабинет и приемный зал, там становилась взрослой, важной, умной. «Юная леди», - говорили мне, и я могла поправить: «Просто леди, милорд». В стенах донжона – тайные ходы со слуховыми окнами. В них я получала власть. Пряталась, исчезала из виду, но сама-то слышала всех! Могла вмешаться в их жизни, они в мою – нет. Во дворе я красовалась, конечно. Во всех трех дворах, особенно в нижнем, куда пускают чужаков. Всегда выбирала, как нарядиться туда. Я в верхнем дворе – папина дочь, но в нижнем – ее светлость инфанта Альмера…
Пауль говорит о погибших ханида вир канна. Обещает лично устроить их души в Орду Странников. Все шалеют от восторга, будто верят этой чуши. Пауль называет имена шаванов, которые унаследуют Персты и станут новыми ханидами…
Аланис думает: я любила случайные встречи. На южном склоне замкового холма есть виноградник. Ухоженный, прозрачный, там приятно полежать с книгой в теплый день. Вдвойне приятно – встретить кого-нибудь. Виноградник – тихое место, особенно под вечер. Парочки назначали там встречи, надеясь остаться наедине. Пришли – а тут дочка герцога. Я играла невинность: «Что вы, останьтесь, не помешаю! Я вся целиком в книге, меня тут вовсе нет!» - но, конечно, никуда не исчезала… Еще потешнее, когда парень приходил раньше девицы. Я заводила премилую беседу, он не смел уйти. Мы болтали о том, о сем, пока не являлась его барышня. Лучше всего в этот миг поправить парню шейный бант или вместе рассмеяться над какой-нибудь шуткой - чтобы его девица ощутила себя самым лишним человеком в герцогстве Альмера. Потом сказать: «Ох, простите, что украла столько времени. Оставляю вас в лучшем обществе!» И лечь обратно к своей книге, и долго давиться от смеха, слушая, как они вдвоем пыхтят: она – от ревности, он – от стыда…
Пауль говорит о каком-то человеке – достойном из достойных, избранном из избранных. Он привел Пауля в подлунный мир. Благодаря ему удалось… Без него бы не…
Аланис рассматривает собственные пальцы, думает: еще я обожала пансион. Как же там было забавно! Смешная Хелисса со своими любовными письмами... и орлом. Боги, как он ее только не склевал! Зазнайка Деметра чуть не лопалась от важности: ах, я принцесса юга, целая дочь короля! Младшие девчонки бегали за нею, точно свита. Наставница Мириам только и делала, что конфузила всех и смотрела, как мы выкручиваемся. Прямо шут Менсон в юбке! И Иона… с нею все можно было…
