Гробницы пяти магов (СИ) - Васильев Андрей (чтение книг .TXT) 📗
– Это тебя судьба бережет, – Аманда со скепсисом смотрела на Флайт, которая закончила с заклинанием и теперь была горда собой. – Только иногда она не слишком старается. Фло, тебя чему наставник учил? После заклинания малого исцеления при рваных ранах надо сразу пройтись по этому месту «холодным огнем», для того, чтобы он боли не чувствовал. А ты что сделала?
– Ничего не сделала, – у Флоренс затряслись губы.
– Вот именно, – уничижительно сказала Аманда. – В результате у Эраста теперь будет ныть бок день или два.
– Да и шут с ним, – я глянул на красноватую бугристую полоску на боку, заправил в штаны рубаху и, обняв Флоренс, поцеловал ее в макушку. – Будет – и будет, велика беда. Зато вон, первый шрам заработал. Чую, через пару лет с нашим наставником мы все в них будем. И потом – у Монброна вон их сколько, я отстаю от друга, а это не дело.
– Тысячекратно извиняюсь, – подал голос паромщик, надзирающий за тремя дюжими парнями, которые с протяжным «и-и-и-и-эххх» тянули канаты. – А вы что же – магики?
– Пока – подмастерья, – важно ответил Флик. – Но скоро будем ими. А что?
– Да странно все это, – паромщик поправил шляпу. – Что же вы тогда ребят Хромого Ганса сталью угощали? Вы бы их огнем или там еще чем, так они бы шустро разбежались в разные стороны. С магиками лесная братия дела иметь не любит, это все знают.
Мы замолчали, переглядываясь и пытаясь понять – почему? Чего мы сразу за оружие взялись? Ну, серьезных заклинаний мы еще не знали, но можно было метнуть «малый огненный шар», этому Ворон нас научил. Вреда особого он причинить человеку не мог, но при этом впечатление производил. Попадая в цель, шар распадался на десяток-другой огоньков поменьше, выглядело это эффектно. Да и кое-чему другому мы тоже подучились за минувший год. Скажем так – подкрепи мы сталь этими умениями, все было бы быстрее и проще. А может, и нет. К оружию мы все привычны, а орудовать магией пока не научились в той мере, когда это идет на уровне инстинктов. Промедление же в бою почти всегда оплачивается по самому высшему разряду.
Тем более что все равно победа осталась за нами, а бедняге Ромулу мы так и так не смогли бы уже помочь.
– По привычке, – наконец сказал Гарольд. – Скажи, почтеннейший… Как тебя?
– Дядька Ларс, – снял шляпу паромщик, обнажив лысую, как коленка, голову. – Так и зовите меня, ваша милость – дядька Ларс. Раньше звали Кудрявый Ларс, да где теперь те кудри. Ну, если не зазорно простолюдина дядькой звать, понятное дело.
Флоренс хихикнула, а после ойкнула, смутившись. Паромщик, похоже, совершенно не обидевшись, снова напялил на голову шляпу и развел руками – мол, вот так, господа.
– Дядька Ларс, а вот скажи мне, – Гарольду, похоже, было не зазорно так его именовать. – Ты упомянул какого-то Хромого Ганса – это что за зверь такой?
– Наш «лесной король», – охотно ответил паромщик и погрозил пальцем одному из своих подручных. – Олле, собачий сын, берег близко, что ты дергаешь за веревку, как твоя мамка за коровье вымя! Так вот, милсдарь – «лесной король» он. Ну, так он сам себя называет. А если по-нашему – так просто разбойник лесной, да и все. Это с его молодцами вы схватились-то.
– Как же ты понял, что именно с его, а не с какими-то другими? – удивился Карл.
– Так я вот этого орла с ним видел, – показал дядька Ларс пальцем на нашего пленника. – На прошлой осенней ярмарке около Штауфенгроффа. Там самая большая ярмарка в наших землях по осени бывает, я ее никогда не пропускаю. Ну, и еще…
– Ох, ты и разговорчив, – процедил пленник. – Смотри, язык у тебя один, башка одна и жизнь одна.
Паромщик смутился и замолчал, как видно осознав, что и вправду много лишнего наговорил.
– Ты, дядька Ларс, не волнуйся, – успокаивающе сказал ему Гарольд. – Этот наш приятель все равно никому ничего никогда уже не расскажет. Ну, если только нам кое-что. Но мы тебе не повредим. Так что еще?
Гарольд достал из кармана большую серебряную монету и подал ее паромщику.
– Так я и без этого сказал бы, что хорошим людям не помочь? – вроде бы даже обиделся паромщик, но монету в карман убрал. – Так вот – рядом с тем господином, которому вы бок лечили, шпага лежит. Так я ее помню, я ее на той ярмарке еще приметил. И висела она на боку сына Ганса, уж не знаю, как его звали. Я ее по чашке запомнил, ну, той, которая руку защищает, картинка на ней приметная – олени, сцепившиеся друг с другом рогами.
Я поднял с помоста парома шпагу, которую, верно, положил на него, когда мы отчалили от берега. Да, и в самом деле, на гарде, которая была похожа на чашку, была такая гравировка.
– Стало быть, вы сына Ганса убили, – заключил дядька Ларс. – Он ведь теперь вам мстить будет, Ганс, в смысле.
– Да пусть его, – Гарольд усмехнулся. – Не хватало только разбойников бояться. Надеюсь, у вас проблем из-за нас не будет? Ну, вы нас перевезли, вроде как помогли…
– Если вот этого не отпустите – не будет, – заверил нас дядька Ларс. – Перевозить людей – это моя работа. Да и потом – меня убивать резона нет, им это больно накладно выйдет. У меня тут единственный паром на мили вокруг. Убей меня – и их жители окрестных деревень поедом есть станут, им же на ту сторону будет не попасть. Да и герцог наш это не одобрит.
Паром стукнулся о берег – мы покинули территорию герцогств.
– Еще один вопрос, – Гарольд нахмурился. – Нет ли у тебя лопаты? Нам надо друга похоронить.
– Как не быть, – дядька Ларс отошел к небольшой дощатой будке, стоящей прямо на пароме, покопался в ней и протянул Монброну лопату – хорошую, стальную. – Для такого случая – найдем. Только прямо здесь, на берегу, не прикапывайте, не надо. Река по весне разливается, подмоет могилку, не дело это. Вон, на холме хороните, лучше места и не придумаешь.
Могилу рыл Жакоб, мы же тем временем общались с нашим пленником, который сидел на земле и злобно зыркал на нас исподлобья.
– Слушай, давай не будем тратить время, – предложил ему Гарольд. – Серьезно. Расскажи нам то, что мы хотим услышать – и все пройдет быстро и безболезненно.
– Какой мне смысл что-то рассказывать, если вы меня все равно убьете? – хохотнул разбойник. Но некий нервяк в смехе был – умирать ему явно не хотелось. Да оно и понятно – кому к Небесному Престолу охота отправляться?
– Вот ты идиот, – возмутился Флик. – Он же тебе сказал – быстро и безболезненно. А если нет – то долго и мучительно.
– Я потерплю, – заявил разбойник. – Мне на все эти гансовы дела плевать, просто вы мне очень не нравитесь. Не люблю я вас, благородных, с детства ненавижу. И кровушки вашей я на лесных дорогах поцедил немало, так что будет что вспомнить, когда вы меня огнем начнете жечь. Потерплю. Да и потом – разве вы толком умеете пытать? Кишка у вас тонка, первыми блевать побежите, как паленым мясом запахнет.
– Вот ведь, – Гарольд вздохнул. – Что скверно – он прав, лично я пытать не мастак. У батюшки в замке кат есть, это его работа. Фальк?
– Бить могу, – отозвался Карл. – Кости могу переломать, но ору будет! И звук очень противный. Эраст?
– Я вообще с этой стороной жизни не сталкивался, – пожал плечами я. – Ни так, ни, хвала богам, этак. Так что ничем помочь не могу. Подержать могу. Флик?
– Да тьфу на вас, – не выдержала Фриша, которая молча сидела у тела Ромула. – Развели тут. Слышь, вольный человек.
– Чего? – раздвинул губы в улыбке разбойник.
– Того, – хлестнула по ним ладонью Фриша. – Ты слышал, кто мы есть?
– Подмастерья мага, – уже без улыбки ответил тот.
– Подмастерья, – подняла вверх указательный палец девушка. – То есть мы уже чего-то умеем. Силы у нас маловато – но это у каждого по отдельности, а если мы ее объединим, то на тебя хватит. Мучать тебя? Да зачем, сдалось нам оно, дерьмом твоим дышать. Это они не умеют, негде им было такому учиться. А я выросла на улице, все видела, все умею. Я из тебя, здорового мужика, если понадобится, обрубок с глазами сделаю, понятно? Но не стану – это долго и противно. Я поступлю по-другому, если ты молчать будешь. Я тебе глотку вспорю, дам твоей душе уйти, а потом верну ее в мертвое тело. Ты будешь все понимать, ты останешься собой – но в мертвом теле, которое будет гнить и разлагаться. Его будут жрать черви – а ты все еще будешь внутри него и никуда не денешься. Потом плоть слезет и останется костяк – и ты будешь при нем. Это смерть, растянутая на века, понял? Пока последняя крупица последней кости не станет песком, ты будешь там, где мы тебя закопаем. А мы тебя так закопаем, что никто никогда тебя не найдет.