Легенды Западного побережья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Мы свернули южнее, отыскали пастуха с собаками и велели ему отсечь овец, принадлежащих Драму, и отогнать их за пределы наших владений. Затем мы снова поехали на запад и, увидев в ограде пролом, принялись его латать. Лицо Канока, когда он, закончив работу, снова сел на коня, совсем помрачнело. Мы с Аллоком в испуганном молчании ехали за ним следом. Мы спускались по склону холма, когда жеребец отца, Сероухий, поскользнулся, наступив передней ногой на скрытую в траве сланцевую пластину, дико взбрыкнул, но на ногах устоял. Канок тоже в седле удержался, но все же низко наклонился, чтобы посмотреть, не вывихнул ли Сероухий ногу. И тут я заметил на таком же плоском камне, куда в следующее мгновение должен был ступить Сероухий, гадюку, приготовившуюся к нападению. Я громко закричал и указал на змею. Канок, осадив коня, посмотрел сперва на меня, потом на змею, взмахнул левой рукой и преспокойно уселся в седло — все эти действия он проделал, казалось, в одну секунду. Сероухий резко, на всех четырех ногах прыгнул в сторону, спасаясь от ядовитой твари.
А гадюка лежала на камне и была похожа на сдернутый с ноги чулок, плоская и безжизненная.
Мы с Аллоком так и застыли в седлах, в ужасе глядя на нее; у обоих левые руки замерли в воздухе, по-прежнему указывая в том направлении.
Канок погладил Сероухого по шее, успокоил его и осторожно спешился. Осмотрев мертвую змею, он внимательно глянул на меня и сказал с каким-то странным выражением на лице — застывшим и одновременно свирепым:
— Неплохо, сынок.
Я с глупым видом уставился на него.
— Действительно, неплохо! — подхватил Аллок, сияя во весь рот. — Клянусь Священным Камнем, это же страшно ядовитая тварь! И крупная какая! Вполне могла прокусить нашему брантору ногу до кости!
Я посмотрел на голые, мускулистые и смуглые ноги отца.
Аллок спрыгнул с седла и подошел к камню поближе, чтобы посмотреть на мертвую гадюку, потому что рыжий жеребчик даже с места сдвинуться не желал.
— Ну точно! Совсем дохлая! — с удовольствием воскликнул Аллок. — И видно, сильный глаз на нее действовал! Посмотри, видишь у нее ядовитые клыки? Отвратительная тварь! — Он сплюнул, помолчал и снова повторил: — Да, сильный у тебя глаз!
— Но я не… — И я растерянно посмотрел на отца.
— Эта змея была уже мертва, когда я ее увидел, — сказал Канок.
— Но ведь ты…
Он нахмурился, хотя и не слишком сердито.
— Это ведь ты ее ударил? — спросил он.
— Точно, он! — вмешался Аллок. — Я сам видел! Молодец, Оррек! И глаз у тебя быстрый, как молния!
— Но я…
Канок продолжал внимательно смотреть на меня, и взгляд его был настолько суров, что я снова осекся.
Впрочем, помолчав, я все же попытался объяснить:
— Но ведь и сегодня все было, как и прежде, когда у меня ничего не получалось… — Я еще немного помолчал. Мне хотелось плакать. Все это случилось так неожиданно; и, похоже, я что-то сделал, но ничего не чувствовал и даже не заметил, как сделал это. — Я ничего особенного не почувствовал, — признался я с трудом.
Отец еще некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал:
— И все же это произошло. — И больше он не прибавил ни слова; легко вскочил в седло и двинулся дальше. Аллок был занят ловлей рыжего жеребчика, который больше не желал, чтобы на нем ехали верхом, так что тот странный миг миновал. И мне не хотелось оборачиваться, не хотелось смотреть на то, что прежде было змеей.
Мы поехали дальше, к ограде, тянувшейся вдоль границы, и нашли то место, где к нам перебирались овцы Драма; камни из ограды здесь явно вынули совсем недавно. Остаток утра мы потратили на восстановление ограды, отыскав проломы и еще в нескольких местах поблизости.
Мне все еще настолько не верилось в то, что я мог убить ту змею, что я старался даже не думать об этом, и отец вечером застал меня врасплох, вдруг заговорив о моем «подвиге» с матерью. Он сообщил ей об этом кратко и сухо, в своей обычной манере, и мать даже не сразу поняла, что сегодня я наконец проявил свой дар и, возможно, спас жизнь отцу. Она, как и я, тоже очень растерялась, и вместо слов похвалы или радости у нее вырвались лишь слова тревоги:
— Так они, значит, такие опасные, эти гадюки? — все повторяла она. — А я и не знала, что они такие ядовитые. Но ведь они же могут заползти куда угодно, а там дети бегают, играют!
— Ну да, — сказал Канок. — Их на холмах всегда было полным-полно. К счастью, они не подползают слишком близко к домам.
То, что наша жизнь с детства неизбежно и постоянно подвергалась риску, Канок воспринимал как некую данность, и Меле порой приходилось пересиливать себя, чтобы примириться с этим. Получалось это у нее не слишком хорошо, но, с другой стороны, она всегда была защищена от любой угрозы. Канок делал для этого все возможное; и раньше никогда ей и не лгал.
— Между прочим, именно гадюки и дали нашему дару одно старинное название, — сказал он матери. — Раньше его часто называли «дар гадюки». — Канок быстро глянул на меня — лишь глаза блеснули, и взгляд их был мрачен и тверд; это был тот же взгляд, что и там, на склоне холма. — Их яд и наш дар действуют примерно одинаково.
Меле охнула, притихла. Потом сказала все же:
— Я знаю, ты рад, что этот дар у Оррека все-таки проявился. — Немало мужества ей потребовалось, чтобы это сказать.
— А я никогда и не сомневался, что он проявится, — ответил отец. Это было сказано, чтобы подбодрить и ее, и меня, но я не уверен, что она или я были способны принять такую поддержку.
В ту ночь я очень долго не мог уснуть, что, согласитесь, странно для подростка моих лет. Я снова и снова обдумывал случившееся, и тревожные сомнения все глубже проникали в мою душу. Наконец я все же уснул, и снились мне тревожные и странные сны. Проснулся я очень рано, встал и сразу пошел на конюшню. В кои-то веки я оказался там раньше отца, но и он вскоре тоже пришел, зевая, протирая заспанные глаза.
— Здравствуй, Оррек, — сказал он.
— Отец, — сказал я, — я хочу… насчет той змеи…
Он слегка наклонил голову.
— Я знаю: я старался использовать и руку, и глаз, но я не думаю, что убил ее. Моя воля… Я же ничего не почувствовал! Все было точно так же, как и раньше. — Горло у меня болезненно сдавило, глаза щипало.
— Но ты же не думаешь, что это сделал Аллок? — с легким презрением сказал отец. — Он на такое не способен.
— А ты? Это ведь ты ударил ее?..
— Нет. Когда я ее увидел, она была уже мертва — повторил он в точности те же слова, что и вчера. И все же мне показалось, что в его голосе и глазах проскользнула некая искра задумчивости, или вопрос, или даже сомнение. Но это продолжалось лишь мгновение. К нему тут же вернулась прежняя твердость, хотя лицо его все еще было несколько размягченным, но уже не таким, каким я его увидел, когда он стоял в дверях конюшни и сонно зевал.
— Да, я ударил эту змею, — сказал он. — Но после того, как это уже сделал ты. Я уверен, что первым был ты. И ты сделал это очень быстро — и рукой, и глазом.
— Но как же я тогда смогу узнать, что воспользовался своим даром, если… если мне кажется, что все осталось по-прежнему? Как и тогда, когда у меня ничего не получалось?
Мои вопросы явно застали отца врасплох. Он нахмурился, задумался, а потом сказал не слишком уверенно:
— А может быть, тебе прямо сейчас попробовать еще раз, Оррек? На чем-нибудь маленьком, незначительном? Ну, например, на этой вот травке? — И он указал на кустик одуванчика, выросший между камнями двора рядом с конюшней.
Я уставился на одуванчик полными слез глазами. Я не смог их сдержать, закрыл руками лицо и расплакался.
— Я не хочу, не хочу! — выкрикивал я. — Я не могу! Не могу и не хочу!
Отец подошел ко мне, опустился на колени, обнял меня и дал мне выплакаться.
— Все хорошо, дорогой, — сказал он, когда я стал наконец успокаиваться. — Все будет хорошо. Но это действительно очень нелегко — привыкать к своему дару. Иди-ка, умойся.
И больше мы с ним о моем даре не говорили — во всяком случае, некоторое время.
