Меч ликтора - Вулф Джин Родман (первая книга txt) 📗

— Я не боюсь, — покачала головой девушка. — Если бы я не спала, я бы испугалась, но ведь я сплю. Ты словно сошел с неба, но я знаю, ты всего лишь крыло бедной птички. Это Йадер тебя поймал? Спой мне песенку…

Ее глаза снова сомкнулись, но теперь я слышал ее мерное дыхание. Лицо ее не изменилось, оно оставалось таким же худым и измученным, только печать смерти стерлась.

Я снял камень с ее чела и коснулся им лба мальчика, как только что коснулся его сестры; однако в этом не было необходимости. Глаз оказался здоровым еще до того, как камень осенил его своим поцелуем, — возможно, он уже успел победить заразу. Мальчик пошевелился и что-то прокричал, словно во сне бежал впереди ватаги других мальчишек и криком увлекал отставших за собой.

Я спрятал Коготь обратно в мешочек, сел на земляной пол среди кожуры и листьев и прислушался. Через некоторое время он успокоился. Звезды высвечивали у самой двери мутное пятно; внутри хижины стояла кромешная тьма. Я слышал ровное дыхание девушки и посапывание ее брата.

Она сказала, что я — я, не снимавший угольно-черной мантии с того дня, как был произведен в подмастерья, и серых отрепьев до этого, — облачен в ясные одежды. Ее, конечно, ослепило сияние камня; все, на что бы она ни посмотрела, любая одежда показалась бы ей сверкающей. И все же, чувствовал я, она в известном смысле была права. Я чуть было не написал, что с тех пор возненавидел свой плащ, штаны и сапоги, — нет, это не так; скорее я теперь видел в них маскарадное одеяние, таковым и воспринимавшееся в палатах архона, или костюм, в котором я участвовал в пьесе доктора Талоса. Даже палач остается человеком, а для человека неестественно всегда одеваться в один и тот же цвет — темнее самой черноты. Я презирал себя за лицемерие, когда надел коричневую накидку в лавке Агилюса; но, возможно, угольно-черные одежды под ним были лицемерием еще большим.

Наконец ростки правды начали пробиваться в моем сознании. Если я и был когда-нибудь палачом, в том смысле, в каком палачами были мастер Гурло или даже мастер Палаэмон, с этим покончено. Здесь, в Траксе, мне представилась еще одна возможность. Я и во второй раз не оправдал ожиданий, и третьего шанса не будет. Благодаря своему облачению и мастерству я еще мог рассчитывать на работу, но не более того. Я не сомневался, что лучше всего мне при первом же удобном случае вовсе от них отказаться и поискать себе места среди солдат, сражавшихся на севере, — как только возвращу Коготь.

Мальчик заворочался и позвал кого-то по имени — вероятно, сестру. Она, не просыпаясь, пробормотала что-то в ответ. Я поднялся и, взглянув на них еще раз, выскользнул из хижины, опасаясь, как бы мое суровое лицо и длинный меч не напугали их.

9. САЛАМАНДРА

Звезды засияли для меня ярче, и Коготь впервые за много недель отпустил мою грудь.

Я спускался по узкой тропинке, и теперь, чтобы увидеть город, не нужно было ни останавливаться, ни оглядываться. Он раскинулся передо мной как на ладони, мерцая тысячами огней, от сигнального костра на Замке Копья до окон караульных помещений, отраженных в рвущемся через Капулюс потоке.

К этому часу все ворота были для меня уже закрыты. Если димархии архона еще не высыпали на городские улицы, они, несомненно, будут там прежде, чем я доберусь до берега реки; однако я решил не покидать города, не повидавшись с Доркас, и почему-то был уверен, что мне это удастся. Я было принялся изобретать план бегства, поскольку мне предстояло пройти через охрану крепостной стены, как вдруг заметил вспыхнувший далеко внизу новый огонь.

На расстоянии он казался совсем крошечным, не больше булавочной головки, и все же он не был похож на прочие; в моем сознании он запечатлелся как огонек лишь потому, что соотнести его было больше не с чем. Однажды мне пришлось видеть мощный пистолетный выстрел — той ночью в некрополе, когда Водалус поднимал из могилы мертвую женщину, — насыщенный поток энергии подобно молнии, расколовший сумрак. Огонь, который я видел сейчас, был иным, и все же память моя сближала их. На краткий миг он вспыхнул и угас, и, не успел я дождаться следующего удара сердца, как жаркая волна хлынула мне в лицо.

В темноте я не смог отыскать постоялый двор «Утиное гнездышко». Может быть, я свернул не на ту улицу, а может, просто прошел мимо забранных ставнями окон и не заметил над головой вывески — не знаю. Как бы то ни было, вскоре я очутился гораздо дальше от реки, чем мне следовало: я шагал по улице, ведущей прямо в гору — во всяком случае, пока я по ней шел, — и мои ноздри разъедал запах горелого мяса, словно рядом клеймили скот. Я уже собирался повернуть назад, но в этот миг столкнулся с темноте с женщиной. Мы ударились друг о друга так неожиданно и сильно, что я чуть не упал, и, отлетая в сторону, услышал, как ее тело рухнуло на камни мостовой.

— Я не заметил тебя, — сказал я и протянул руку в ее сторону.

— Беги, беги! — задыхалась она. — Ох, помоги мне встать! — Ее голос показался мне знакомым.

— Почему я должен бежать? — Я поднял ее на ноги. В тусклом свете я едва мог разглядеть черты ее лица, как мне показалось, искаженные ужасом.

— Оно убило Юрмина. Он сгорел заживо. Когда мы его нашли, его посох еще догорал. Он… — Рыдания заглушили ее слова.

— Что сожгло Юрмина? — Она не отвечала. Я тряхнул ее за плечи, но она разрыдалась еще пуще. — Да я тебя знаю. Ты будешь наконец говорить, женщина? Ты хозяйка «Утиного гнездышка». Веди меня туда!

— Не могу, — всхлипывала она. — Я боюсь. Дай мне твою руку, сьер. Нам нельзя оставаться на улице.

— Прекрасно. Мы пойдем к «Утиному гнездышку». Оно, должно быть, недалеко — но что это?

— Слишком далеко! — стенала она. — Слишком далеко! Мы были не одни на улице. Не знаю, проглядел ли я приближение этого существа или оно незримо присутствовало все это время, только вдруг оно возникло рядом. Мне приходилось слышать о людях, которые панически боятся крыс и чувствуют их присутствие в доме с момента появления, даже если самих крыс не видно. Похожее чувство овладело теперь и мной. Меня бросило в жар, но не согрело; и, хотя в воздухе отсутствовал какой-либо запах, я ощутил, как убывает из него животворящая сила.

Женщина как будто ничего не замечала.

— Прошлой ночью около арены оно сожгло троих, — говорила она, — а сегодня, недалеко от Винкулы, еще одного. А теперь вот и Юрмина. Оно кого-то ищет — так говорят.

Я припомнил ночниц и существо, шмыгнувшее вдоль стен вестибюля Обители Абсолюта, и сказал:

— Похоже, оно нашло, что искало.

Я отпустил женщину и принялся озираться по сторонам, пытаясь обнаружить его местонахождение. Жар усиливался, но света не было видно. Я потянулся за Когтем, чтобы осмотреться в его сиянии, но вовремя вспомнил, как в его присутствии пробудилось нечто спящее под шахтой, где жили обезьянолюди, и испугался, что существо — чем бы оно ни было — только обнаружит меня благодаря новому источнику света. Я также не был уверен, что мой меч не окажется столь же бессилен против него, как против ночниц, когда мы с Ионой мчались от них через кедровые заросли; и все-таки Коготь я достал.

Почти тотчас раздался топот копыт и гиканье: не далее чем в ста шагах от меня из-за угла вылетели двое димархиев. Я даже не успел улыбнуться при мысли, сколь сильно они походили на образы, вызванные моей памятью. Яркое пламя их факелов высветило между нами нечто темное, свернувшееся кольцами у самой земли.

Оно обернулось на свет и стало разворачиваться, точно распускающийся цветок, увеличиваясь так стремительно, что взгляд не успевал следить за его ростом; оно становилось прозрачнее и наконец предстало существом с телом, подобным мерцающей вуали, жарким, однако же напоминающим рептилию, одну из тех пестроцветных змей из северных джунглей, которые так похожи на эмалевые игрушки, и все же они настоящие.

Лошади поднялись на дыбы и громко заржали; один из димархиев, более меня владевший собой, метнул копье прямо в сердце повернувшегося к нему чудовища. Тьму прорезал ослепительный всполох света.