Кащеева наука - Рудышина Юлия (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Верхнюю рубаху я выбрала беленую, присобранную у ворота и обшитую алой каймой, потому как простая она, без золотых узоров, без каменьев самоцветных. Носить ее нужно было с поясом — и отыскался среди подарков Василисы обычный алый поясок, тонкий, узенький.
Из окошка я увидела боярыню в дивной рубахе и поневе на шнуре, запона у боярыни была чуть покороче рубахи, а навершник — туника с коротким рукавом — золотой вышивкой сверкал и искрился. Павой плыла под яблоньками дева эта — лицо белое, румяное, брови широкие, вразлет — соболиные. Коса — что кулак мужицкий, толстая, жемчужной нитью перевита, косник серебрится вышивкой и камушками сверкает. По всему видать, благородных кровей…
К ней давешний знакомец подошел — Иван, который царским сыном назвался. Улыбчивый, златокудрый, в камзоле алом да сапогах высоких, казался он павлином, птицей заморскою, что окрасом дивным взор ласкает. Одно загляденье…
Да только загляденье это не про меня. Вот этой паве разрумяненной как раз такой жених и подходит — и по всему видать, нравится ей Иван. Глядит боярыня на него ласково, улыбается, но неприятное лицо у нее, с хитрецой лисьей.
Отвернулась я резко от окошка, отчего-то тоскливо стало. Решила прогуляться. И хотя сапожки алые в сундуке были, я, не глянув на них, в привычных онучах пошла — не боярыня, нечего тень на плетень наводить.
Прав Кузьма, пора пройтись, поглядеть на сад сказочный, чего киснуть в горенке-то?
Сад встретил меня шелестом листьев, ветром свежим, ароматами спелых яблок, налитых, краснобоких. Отроки школы прогуливались по узким тропинкам между старых деревьев, и видно было, что крестьянских сынов да дочерей среди них нет. И даже не в одеже дело — уже знала я, что в сундуках наших поневы, рубахи да камзолы дивные лежали, черевьи да шушки, туники заморские, — а в том, как держали себя девки да хлопцы. Горделивые да осанистые, поглядывали они друг на дружку пытливо, и взоры колкие были, ледяные.
Та пава, которую я в окошко видала, с видом царским рядом с Иваном не шла, а плыла лебедью белой. Он меня увидал, улыбнулся, поклонился, как боярыне какой, но тут же спутницей своей уведен был куда-то.
А мне и гулять перехотелось.
От домового своего, который успел с местными духами познакомиться, я еще раньше узнала, что один из наставников наших прямиком из Нави явился. Мол, согласился он с юными колдунами и ведьмами знаниями делиться с одним лишь условием: к концу каждой седьмой весны жребий будет брошен, и кому выпадет волчья ягода ядовитая — а она одна будет в холщовом мешочке среди шиповника, — тому и идти со злыднем в Навь.
Зачем — про то лишь ему известно.
Вот потому жаждущих научиться мертвяков воскрешать да с духами разговаривать не больно много было.
Царевич давешний, который все бахвалился умениями своими, пропал куда-то, после прогулки в саду я его ни разу не встречала. Но мы, видать, разным наукам будем обучаться, ему путь-дорожка к витязям и поляницам, боевой магией богатыри ведали, сказывали, у нас тоже волшбе этой уделят внимание, но все ж нечасто это будет. Отчего-то ждала я тех занятий, но признавать не хотела, что из-за Ивана это, не моего он полета птица, нечего и думать о нем.
Когда я подошла к дубовой резной двери, за которой ждал своих учеников Кащей Бессмертный, то увидела, что собралось отроков здесь чуть больше дюжины.
Я обвела тоскливым взглядом девчат в цветастых платьях — они спешили куда-то, держа в руках по охапке трав. Сладко запахло лугом, прогретым жарким солнцем, покосом, бересклетом и мятой, чуть горчила в воздухе полынь…
Я лишь вздохнула — и почему Василиса отправила меня изучать Навь проклятую? Как хорошо было бы спешить вместе с задорными девчонками-травницами к полям и лесам, что раскинулись за заборолом сказочной школы, как хорошо было бы радоваться солнечному дню, а не идти в морок и туман колдовской ночи.
Почему-то я была уверена, что в подклети этой, куда нас отправили, сыро и темно, пыльно дюже. Филины небось по углам сидят, ухают, глазищами хлопают, паутина с балок свисает, ставни закрыты… Хоть бы костей да черепов не было.
Но коль выбралась из Нави, пусть и не без помощи куколки волшебницы, то прямая дорога мне теперь в заклинатели мертвых. Так сказала Василиса Премудрая, а с ней, как я уже поняла, спорить тут не принято. Прозорливая она, сказывают — все знает, что будет, что было, и помогает ей в том яблочко наливное.
Говорят, садится она у окошка, за которым яблони медовыми соками истекают по осени, а по весне — белой пеной плещут, садится… и берет в руки блюдо, пускает по нему яблочко волшебное. Катится яблочко, а на блюде картинки появляются — главное, понять их правильно, разгадать. Потому и Премудрая она, что умеет суть видеть этих картинок. Другие, кто ни глядел, ничего не понимают в том блюде, даже смеялись — мол, врет все ваша Василиса, за нос дурачков водит. А наставница главная лишь бровью соболиной поведет, губки алые подожмет, да и дальше глядит в свое блюдо.
И вот увидела она там, что я стану лучшей ученицей Кащея Бессмертного, что сила моя Навь удержать сможет однажды, если в прорехах между мирами скопится слишком много тьмы. Нельзя, мол, этой тьме хлынуть в Явь, иначе мертвые власть возьмут над живыми, исчезнет тогда людской род, упыри да навии будут править, выжженная пустыня, пепел и тлен, гнилые болота с затхлой, непригодной для питья водой, заснеженные ледники и гиблые буреломные чащи — вот чем станет Явь.
А я бывала в мире мертвых — это страшно. Это жутко. Выжить там человеку без чьей-либо помощи — никак. Пропадешь — либо в болото утянут, либо в бездну моровую, либо сожрет какая-нибудь тварь.
Пока я, задумавшись, стояла у бревенчатой стены, чуть облокотясь на нее, двери отворились с тихим скрипом — мерзким, протяжным, словно бы кто-то когтями по отшлифованной серебряной пластине провел, будто ночные птицы зарыдали в черном лесу. Меня кто-то плечом задел, проходя, но словно бы специально, изо всей силы — и я пошатнулась, нелепо взмахнув руками… Как пить дать, упала бы, если бы не подхватили меня чьи-то сильные руки.
Прикосновение чужих ладоней даже через лен, из которого выткана рубаха, обожгло льдом, и показалось, будто выстыло все внутри.
И запах земли после дождя, запах железной окалины, прогоревших костров и палых мертвых листьев окутал меня туманной дымкой.
Исчезло все — неширокие сени с половичками, где я с другими учениками ждала нового наставника, исчезли окошко и старая яблоня, что шумела под ним листвой. Были только прозрачно-льдистые морозные глаза с узкими змеиными зрачками. Только длинное бледное лицо со стальными спицами волос. Только белоснежный мех на оплечье, украшенном искряными топазами и жемчугом… Я моргнула, и видение заморского рыцаря с прекрасным ликом исчезло.
На меня глядели черные провалы глаз на иссохшем старческом лице с глубокими морщинами.
Закричав, я резко дернулась из рук старца, показавшихся еще холоднее, прожигающих до кости огнем ледяным.
— Пугливые нонче ученицы у меня, — осклабился наставник, поправляя плащ, перекинутый через плечо на северный манер. — Неужто лучше было бы кости переломать — вона какая тонкая уродилась!
И впервые в жизни слова о моей хрупкости прозвучали не с издевкой, а с… восхищением?
Я ощутила, что щеки мои вспыхнули, а краснела я всегда легко, от любого слова становясь пунцовой. На миг стало жаль, что говорит это мне мерзкий старикашка, а не тот бледный красавец со стальными волосами и пронзительным взглядом морских глаз.
Он расхохотался, словно прочитав мои мысли, и сложил руки на груди.
— Вы наш наставник по заклинанию мертвых? — тихо спросила я, все еще недоумевая, что за видения только что были, словно белены объелась, вот и марится всякое.
— Ты, — флегматично поправил Кащей и ухмыльнулся, указательным пальцем проведя по своему подбородку, — я не так уж и стар, ты сюда не больно-то гляди. Просто с морщинами да седыми космами оно посолиднее как-то, да и от девиц надоедливых избавляться легче.
