Гроза над Элладой (СИ) - Колосов Александр (бесплатные полные книги txt) 📗

— Допытывался, за что Леон Мару уши надрал. Я не выдал. Он меня за это похвалил. Ничего не понимаю, знаю только одно — Ритатуй прикидывается пьющим, а сам пьёт только воду, — он прикончил напиток и сказал Эвридику. — Пусть Арес сохранит тебе жизнь за твою доброту, дружище!

Десяток пустился в обсуждение странного поведения стратега, а Кан разлёгся на траве, подстелив толстый походный плащ и блаженно вытянув гудящие с непривычки ноги. Когда стало темнеть, Фидий поднял его и вместе с братом отправился в тысячу Адаманта, которая сегодня и завтра несла охранные функции в лагере тяжёлой пехоты. Там их встретил восторженный крик младшего из сыновей Адаманта — Алама:

— Кан, ты тоже напортачил?! Вот это здорово! Давай вместе караулить.

Алам был старше Кана всего на несколько месяцев, они частенько вместе забавлялись в гимнасии и после занятий; парень он был неунывающий и задиристый. Неоспоримый авторитет Леона в кулачных делах смирял Алама в присутствии младших Норитов — после пары взбучек, полученных им от любимого сына Тенция, он сделался их приятелем.

Поскольку юнцы не обладали достаточным опытом в караульной службе, их поставили в первую стражу — с наступления темноты до полуночи. Сторожить стан гоплитов им доверили, естественно, со стороны обоза, то есть, с тыльной стороны. Приятелям было о чём поболтать — общих тем у них хватало с избытком, так что время пролетело незаметно. Уговорившись встретиться и завтра, Кан попрощался с Аламом и вернулся к родному костру.

Расстилая плащ, он с завистью покосился на фракийцев — они улеглись на один из двух своих плащей, а вторым накрылись. «Умеют же люди устраиваться! — подумал Кан. — И тепло, и мягко»…  — но, едва коснувшись расстеленного плаща головой, он выключился, словно упал во тьму.

А вот выспаться ему не дали — сигнал подъёма, разумеется, он не услышал, поэтому был безжалостно растолкан десятником.

Пробуждение удовольствия ему не доставило — тело буквально стонало от сна в походных условиях. «Будем надеяться, что это ненадолго, что война скоро закончится!» — помечтал он, разминая затёкшие мышцы. Если б он мог, хоть на миг представить себе насколько затянется этот поход, он, скорей всего, бросился бы на острие меча.

Завтрак готовил Эвридик, и у него это получилось гораздо лучше, чем у Леона, о чём Кан не постеснялся сообщить во всеуслышание:

— А Леона я предлагаю отдать под суд за порчу доброкачественных продуктов! — так завершил он свою тираду и запил её чашей вина, разведённого в соотношении один к шести.

— Может, ты и щит Эвридика готов в походе носить, если он всегда будет еду готовить? — подначил десятник младшенького, но Кан мастерски выкрутился, напомнив, что вкусно питаться будет весь десяток, поэтому щит должны носить все по очереди. А Леон в два раза чаще, если не хочет угодить под суд.

— Добрый ты…  — хмыкнул Фидий.

— А уж благодарный-то, благодарный! — поддержал десятника Гифон. — Эвридик, ты тщательней к готовке относись, а то раз сплохуешь — наш младшенький и тебя под суд наладит.

— Для меня общее благо — превыше личного! — улыбнулся Кан. — Ведь я воин великого града Афины.

В этот день объединённая армия афинян и фракийцев достигла мегарской границы, отшагав около тридцати километров. Перерыв в этом стремительном марше был сделан всего один, чтобы воины смогли перекусить и переобуться. Все вымотались страшно. Исключение составляли нечеловечески выносливый Леон и распираемый внутренней силой Кан; их друга Кула поддерживало в пути только одно — дозволение прохаживаться по умственным способностям Якхикса. Детальное обсуждение старческого маразма командующего пехотой настолько увлекло Изолида, что он сумел преодолеть без стонов довольно затяжной подъём. Старшие члены десятка, жалея младших, попытались взять у них хотя бы узелки с продуктами, но друзья на корню пресекли эти оскорбительные для воинов потуги.

— Влезай в колесницу, надо поговорить, — приказал Мару его строгий папаша.

Мар не стал отказываться, охотно вскарабкался в повозку, скинул щит и прислонил к поручням тяжёлую сариссу. Он был так измотан, что возница Сарам протянул ему чистую тряпицу, чтоб утереть пот, и флягу с чистой ключевой водой.

— Ответь мне, Мариарх, правильно ли поступает Якхикс, устроив армии такую гонку?

— Я простой воин, и мне не положено обсуждать действия великого полководца афинской армии, — улыбнувшись, ответил Мар и присосался к горлышку фляги.

— А ты знаешь, Сарам, почему этот нахал расхрабрился на остроты?! — прокомментировал ответ сына опытный притворщик Ритатуй Брети. — Он просто надеется подольше проехаться на колеснице, а не мерить землю своими ногами.

— Твоему сыну, господин, нет ещё и пятнадцати, — напомнил мягкосердечный Сарам, выполняющий в доме Ритатуя роль матери для Мара, которого любящий папаша панически боялся распустить. — Ему тяжело нести трудности военного похода наравне с более старшими.

— Зато он будет знать, каково приходится гоплитам на марше, и не будет гонять воинов без крайней на то необходимости.

— Ты хочешь сказать, что стратег Якхикс напрасно изнуряет войско? — уточнил Мар. — Но ведь на совете у царя Эгея было принято решение опередить остальных союзников и на этом основании требовать старшинства в союзной армии. Иначе говоря, Якхикс просто выполняет решение совета, в котором ты принимал участие тоже.

Ритатуй досадливо покрутил головой и отнял у сына фляжку:

— Меньше пей, побольше думай, — попенял он ему и сделал из фляги большой глоток. — Ближайшая армия — это фиванцы, они вышли в одно время с нами, а идти им на четыреста стадий дальше. Мы бы спокойно дошли и завтра, и послезавтра. Я, по крайней мере, посоветовал Эгею отправить вперёд конницу, чтобы бивуак для пехоты обустроили, костры сложили. Воинов надо холить, тогда они за тебя драться станут, как за отца родного.

— А нельзя ли эту мудрость и ко мне применить? — полюбопытствовал Мар.

— Ты и так в меру сил драться будешь, ты ведь Брети. Или нет? — спросил Ритатуй с ехидцей.

— Конечно, Брети, стратег! — съязвил мальчик в ответ. — Конечно, буду.

— Вот и марш с колесницы, умник, — подытожил дискуссию стратег обозного войска.

Прибыв на место стоянки, Кан предупредительно схватил амфору и убежал за водой. Едва его фигура скрылась за скоплением воинов, Гифон окликнул десятника:

— Фидий, — сказал он твёрдо, — ты сегодня младшенького в дозор не пошлёшь. Если ты забыл, что ему нет и семнадцати, то мы об этом помним, и нам его жалко. Две ночи в дозоре подряд — это слишком. Сегодня он ляжет спать вместе со всеми.

Фидий обвёл глазами лица воинов своего десятка и наткнулся на хмурый взор Торита:

— Это наше общее решение, — сказал Торит. — И тебе лучше прислушаться к нему.

Голос Фидия прозвучал в ответ мягко и доверительно:

— Я обращаюсь к вам не как к родственникам и друзьям, гоплиты. Я обращаюсь к воинам союзной армии, которая вышла против самого страшного врага, какого себе только можно представить. Десяток Норитов в сотне Априкса всегда был лучшим, но сегодня в нём нет, ни отца, ни Изолия, ни дядюшки Адаманта. Нам досталась нелёгкая доля поддерживать славу великих воинов, составлявших костяк отряда. Скажите мне, воины, мы соответствуем своим предшественникам? Мы смеем называться гоплитами сотни Априкса? Чахлый Мар, сынишка вечно пьяного Ритатуя нахально смеётся нам в лицо. Почему? Ответьте мне, почему?

— Потому, что он эвпатрид и сын стратега, — подал голос Кул. — Он — эвпатрид, а мы дети ремесленников.

— Вовсе не поэтому, — горько сказал Фидий. — А потому, что он худой и чахлый, но — воин. Он — воин, а мы — могучие и заносчивые, не воины, а шантрапа. Мне стыдно за нас, гоплиты союзного войска, — он помолчал с минуту, глядя себе под ноги, потом упёрся взглядом в лицо Гифона. — Думаете, мне не жалко младшенького? Жалко! Но он пойдёт в дозор и сегодня. Десятник — а я ваш десятник — назначил ему наказание за разгильдяйство и длинный язык. Вы, как хотите, воины, но отменять свой приказ я не буду. Командир десятка Норитов свои приказы не должен отменять. Любой другой может, а он — нет!