Кровь и туман (СИ) - "nastiel" (книги онлайн полные .txt) 📗
Привстаю на носочки, тянусь и целую Шиго в скулу. Она поворачивается, позволяя мне украсть поцелуй и с губ.
– Пожалуйста, – говорю я. – Больше никогда не позволяй мне себя бросить.
Можно было бы добавить, что она, пожалуй, единственное хорошее, что мне светит в жизни, но это, кажется, и так очевидно. Один раз я уже сказала, что люблю её, но хватит ли у меня смелости это повторить – не знаю.
Надеюсь, Шиго умеет читать между строк.
– Ты найдёшь меня всё равно, – произносит Шиго, отводя взгляд. – Как и всегда.
О, да. Чертовски верное замечание.
– Сейчас та-а-ак рванёт! – восторженно восклицает Рэм, устанавливая в снегу очередной фейерверк.
Он ни чуть не изменился. Всё такой же бескорыстно добрый, сияющий своей белозубой улыбкой умный увалень. Между ним и Лизой даже без участия Славы что-то закручивается. Иначе зачем она сейчас пришла, если могла не принимать приглашение? Иначе зачем помогает Рэму, подавая фейерверки из коробки, если бы могла стоять в стороне, как и все остальные?
Ближе всех от нас с Шиго топчутся Слава с Беном. Или Бен со Славой, я их уже не понимаю. Ну, кроме одного: Бен влюблён. Хоть он доверил мне этот свой маленький секрет, его самого с потрохами выдают его глаза, его движения и эти скованные, смущённые улыбки.
Я искренне рада за Бена, и нет никаких “но с другой стороны”, потому что мой старый товарищ уже знает, как больно лечить разбитое сердце, и не позволит себе обжечься на этом дважды.
– Поджигай!
Щелчки зажигалок. Хруст снега, когда парни отбегают прочь.
Хлопки. Много, и такие громкие, что в ушах звенит. Слава вздрагивает, но когда глядит на яркие переливы в небе, на её губах расцветает улыбка.
Первый месяц обучения, если не первая неделя: как отличить звук фейерверка от выстрела? Последний не оставляет после себя никакого эха.
Вот же и балда ты, Нинка. Параноик.
– С Рождеством! – весело кричит Марсель, подбрасывая в воздух свои варежки.
– Мы по маме евреи, – это говорит Виола.
Она встаёт рядом с Рэмом и говорит “мы”. Это, может, и ничего не значит, но мне становится тепло и радостно за них.
– А я атеистка, – говорит Лия.
Они с Полиной принесли из штаба кастрюли с маринованным мясом и добавили их к остальной еде на импровизированном пикнике, где всё пластиковое: стол, стулья и посуда, но всё равно чертовски уютно.
Когда Лия подходит к Славе, они улыбаются друг другу.
– Это не важно, – громко заявляет Марсель. – Бог всё равно всех любит.
По толпе пробегает шум: кто-то возмущается, кто-то протестует, а кто-то откровенно смеётся над бедным парнем. И только Слава делает неуклюжий шаг назад, разворачивается на пятках. Я, стоящая чуть позади, оказываюсь преграждающей её путь.
– Кирилл так говорил, – произносит она грустно.
Шиго вопросительно косится на меня в ожидании пояснений. Видать, и Слава это замечает, потому что сразу говорит:
– Мой лучший друг умер, и я по нему скучаю.
– О, – протягивает Шиго. – Сочувствую.
– Это нормально, – уверяю. – Грустить по Кириллу.
– Знаю, просто… думала, что уже не будет так больно.
Я вспоминаю сегодняшний разговор с папой. Похоже, не всем нашим ожиданиям суждено было сбыться.
– Мы прикроем тебя перед остальными, если ты хочешь уйти и побыть одной, – заверяю Славу.
Но та отрицательно качает головой.
– Нет. После всего произошедшего, если я что-то и поняла, так это то, что никто не должен справляться со своими трудностями один.
– Слава права, – соглашается Шиго. Но смотрит на меня, будто знает больше, чем я говорю. И чуть крепче сжимает мою ладонь. – Для этого и нужна семья.
Раздаётся самый громкий взрыв. Мы все переводим взгляд на небо, освещаемое дождём из падающих в разные стороны жёлтых, красных и оранжевых звёзд. Я щурюсь от ослепляющих искр, вжимаю голову в плечи из-за пробирающего до костей холода.
Это не кончится хорошо. Завтра утром я наверняка проснусь простуженной.
Но по крайней мере я точно знаю, что в этом городе обязательно найдётся тот, кто принесёт мне в постель горячий чай с лимоном и скажет, что я хорошо выгляжу, даже если из-за высокой температуры мне придётся три дня не мыться.
Ведь, как сказала Шиго, для этого и нужна семья.
Тихая гавань. Глава 6. Слава
Мне просто повезло, что смерть Кирилла выпала именно на тот период для стражей, когда были дела гораздо важнее, чем размышление о морали, законах и о том, что хоронить первостепенного врага человека в этом времени рядом с его возможными жертвами – как минимум неправильно. И пока стражей кремировали без последующей отправки их праха в силовое поле, временно пряча урны в склепе, мне удалось выбить для Кирилла место под землёй: крошечный кусочек на окраине кладбища, со стороны которого прилегающая к нему церковь видна небольшим холмиком на горизонте.
Никаких надгробий, никаких крестов – условие этой самой церкви, отказавшейся отпевать Кирилла, причисляя его к тем, кто этого не достоин. Не то, чтобы это было важно для меня как для человека, и вовсе далёкого от религии, но мне так хотелось сделать что-то особенное для Кирилла, пусть и посмертно, что в итоге Дмитрию, после всех моих стенаний, всё-таки удалось уговорить батюшку на небольшую металлическую табличку.
“От любящих друзей” – гласит она. – “Мы никогда тебя не забудем” .
Я хотела прийти сюда одна, но не хватило духу. Поэтому Даня стоит со мной рядом. До этого он отлучался к могиле их тёти, позволяя мне немного побыть наедине с Кириллом, а сейчас вернулся и топчется по правую руку. Молчит. Только шарф иногда поправляет, натягивая его край выше на кончик носа.
– Призму починили, а вместе с ней восстановили и силовое поле, – бубнит Даня в ткань шарфа. – Сегодня всех умерших стражей наконец сделают Спящими.
– И дядю Валю?
– Ага.
Я перехватываю трость левой рукой, правой беру за руку Даню. Она у него в шерстяной варежке, а моя – голая. Поэтому кожу на пальцах так неприятно колет.
– Как это проходит?
– Обычно те, кто хотят проститься с умершими, вместе с кем-то из Совета поднимаются на крышу штаба, где проводится ритуал присоединения праха к силовому полю. Но умерших в этот раз столько, что, боюсь, всей крыши не хватит, чтобы собрать всех горюющих. Поэтому дядя Дима предложил распределить прощания в течение дня.
– Во сколько наше?
– В шесть.
– Хорошо.
Мои пальцы крючками цепляются за шерстяную ткань. В ответ в ладони Дани ни одна мышца не дёргается.
– Знаешь, что самое обидное? – начинает он с надрывом, и я мысленно готовлюсь поддержать его, какими бы гневными, абсурдными или странными не показались мне его слова. – Папа оставил Ване подарок. Часы, о которых он так мечтал. А я… мне – ничего. Совсем. Они с мамой в голос, перебивая друг друга, всю мою жизнь твердили мне, что я – его копия. Папин сын. Удивительное сходство во всём, начиная от привычки кусать щёки с внутренней стороны и до фанатичной любви к крыжовнику. – Даня улыбается. Даже сбоку вижу – нехорошая улыбка. – Папин сын , – повторяет он ядовито. – А толку? Несправедливо…
Поворачивается на меня, чуть опуская подбородок. Смотрит из-под опущенных ресниц. Ждёт, что я скажу. Давала себе обещание согласиться, а сейчас не понимаю, с чем именно. Как кота в мешке покупать.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – честно признаюсь я. “ Папина дочка ” – это звенит в голове голосами десятков. – Знаю, каково это, когда родители не оправдывают твоих ожиданий. Но дядя Валя не был плохим примером отцовства. Возможно, неидеальным – тут тебе виднее, – но точно не плохим. Поверь мне. Я жила в мире, где Дмитрий бросил маму и меня. Мама взяла тебя к нам в семью, и тогда всё стало ещё сложнее. – Ловлю Данин вопросительный взгляд и уточняю: – Мать-одиночка с двумя детьми – так обычно не начинаются истории со счастливым концом.
– Наверное, идеальных родителей не бывает, – протягивает Даня медленно, будто с каждым словом он всё отчётливее начинает это понимать.
