Охотник за смертью - Игнатова Наталья Владимировна (читать книги без регистрации .TXT) 📗

В каких, догадаться было нетрудно. Во взгляде, брошенном на Орнольфа, ярость мешалась с отвращением. Хельг хотел убивать. Боги, он мечтал об убийстве, но даже сходя с ума от ненависти, помнил, что убивать нельзя. Это Дигр вколотил в него накрепко. Навсегда. И той ночью это спасло жизнь Орнольфу. Кое-что, оказывается, за тысячелетие не изменилось, и на своего проклятого братца Молот Данов походил по-прежнему.

Опыт он учел. И с той поры они с Хельгом спали вместе. А поскольку они и раньше запросто могли бы претендовать на звание «лучшей пары тысячелетия», теперь у них в этой номинации, пожалуй, не осталось конкурентов.

…Уже глубокой ночью, сквозь сон, Орнольф почувствовал, что Хельг проснулся. Он успел пожалеть о том, что сейчас останется один, когда Альгирдас – гибкий, тонкий, ледяной, – вдруг скользнул к нему в объятия. Прижался так, словно хотел врасти плотью в плоть, душой в душу. Орнольф задохнулся от благоухания разметавшихся по подушке волос, от сводящей с ума нежности гладкой кожи. И смог лишь тихо застонать сквозь зубы, когда чуткие ладони заскользили по его телу, когда холодные губы обожгли поцелуями лицо.

Благие боги… Эйни…

Отчетливо слышимый стук собственного сердца, биение пульса, мгновенное предчувствие боли там, где касаются кожи твердые клыки. Безмолвный вопрос: можно? И так же молча Орнольф зарылся пальцами в шелковую черную гриву. Конечно, можно, любовь моя… все, что ты захочешь.

Это вино. Это не яд и не кровь.

Это вино. В нем нет ничего, кроме меда.

Солнечный хмель – источник для терпких слов:

Такова его природа.

Пусть плачет о смерти тот, кто не смог одолеть немоту.

Пусть тот закроет глаза, кто привык к полутьме,

кто не может стоять в свету.

Я знаю, что свет слепит,

Я знаю, что боль поет,

Я знаю – душа звенит,

Когда оборван полет.

Пусть тот клянет свой удел, кто слаб идти до конца.

Пусть тот страшится судьбы, кто все рассчитал,

кто не видит ее лица!

Это вино. Зачем ты выпил его?

Выбрать свой путь – твое врожденное право.

Но это вино – и поздно жалеть того,

Кто открыт его составу.

Когда сожжены мосты,

Моря переходят вброд.

Но знал ли об этом ты,

Ступая на тонкий лед?

Из раны сочится мед,

Пока твоя боль жива.

Я знаю, что кровь пойдет,

Когда иссякнут слова. [80]

– Я говорил тебе, что теплым ты мне нравишься гораздо больше?

Спать уже не хотелось, вставать не хотелось тоже, и Орнольф валялся на постели, закинув руки за голову. Ежась от легкой щекотки, когда Хельг кончиками пальцев начинал вырисовывать на его груди непонятные узоры.

– Два миллиона раз, или около того. Странно, что твоя кровь по-прежнему горячая. Серебро должно быть холодным.

– Железо тоже, – Орнольф встретил недоумевающий взгляд и объяснил: – Кровь у людей красная, потому что в ней железо. А в крови фейри на самом деле нет серебра, есть только чары.

– Железо в крови?! – Альгирдас недоверчиво хмыкнул. – Скажешь тоже! Повторяешь за смертными всякие глупости только потому, что они придумывают для глупостей умные слова. У людей кровь красная и горячая, потому что в ней солнце, огонь и лава. А в крови фейри луна, звездный свет и холод неба. При чем тут железо?

– Хельг, ты чудо! – весело сообщил Орнольф.

Альгирдас задумался.

– Если бы я был живым, – заметил он невпопад, – я никому не позволил бы пить свою кровь. Никакому упырю, – по красивому лицу скользнула гримаса отвращения. – Я помню, как это…

– Даже мне не позволил бы?

– Ты не упырь. И ты не стал бы… ну… как я.

– Не стал бы убивать Сенаса? – уточнил Орнольф. – Позволил ему убить себя?

– Может быть, – Альгирдас пожал плечами, – а может, нашел бы другой способ. Конечно, если бы было очень нужно, я, так и быть, дал тебе капельку крови.

Орнольф ухмыльнулся:

– Это говорит Паук, отдавший мне и кровь, и тело, и душу, и даже не потребовавший ничего взамен. Кстати, ты внутри белого пятна ничего знакомого не чувствуешь?

– Сенаса? – Альгирдас мгновенно перестал улыбаться. В нем как будто струна натянулась.

– Сенаса, – кивнул Орнольф. – Это только предположение, но мертвые уходят в закрытую зону тысячами, а он – единственный, кто обладал властью над таким количеством мертвецов.

– Власти он давно лишился. Его сразу после воплощения перестали уважать.

– Угу, – задумчиво согласился Орнольф, – перестали. Потому что такова была политика Змея. Сенас лишился сюзерена, и от него немедленно отвернулись все вассалы. А если предположить, что он нашел себе нового господина?

– Элиато вполне мог пригреть его, – проговорил Альгирдас почти неслышно, – в пику Змею, и в пику Волку.

– А еще, потому что Сенас действительно ценный раб. Он утратил могущество, но не силы, да и твой сын… Тише, маленький, – Орнольф удержал дернувшегося Паука, – ты же не собираешься отправляться туда прямо сейчас.

Паук, судя по всему, собирался. Именно сейчас.

А если уж он куда собрался, останавливать бесполезно. Орнольф все-таки сделал попытку сразу после того, как подавил желание укусить себя за язык.

– Мне хотелось бы быть поблизости, когда ты туда сунешься, – начал он издалека, одновременно соображая, какой набор оружия в этой вылазке будет для Альгирдаса оптимальным.

– Я  буду поблизости, когда вы доберетесь до границы пятна, – отрезал Паук. Он уже оделся, когда только успел? – С какой стороны – не знаю, там разберемся. Не беспокойся, рыжий, лучше помоги мне косу заплести.

…И нет его.

Только ладони еще помнят шелковистость непослушных волос, да на губах тает тепло прощального поцелуя…

Орнольф изумленно потряс головой и уселся на крышку оружейного ящика. Подумалось вдруг, почти без иронии подумалось, что так же, наверное, чувствуют себя женщины, когда мужчины бросают все и идут на войну. Орнольф сейчас как никогда был близок к тому, чтобы с пониманием отнестись к требованиям феминисток. Особенно радовало то, что Паук, в сущности, оставил его сидеть с детьми и вести хозяйство. И нисколько не утешала мысль о том, что у Хельга есть все шансы попасть в неприятности, из которых никто, кроме Орнольфа, вытащить его не сможет. Честно говоря, Орнольф предпочел бы всю оставшуюся жизнь мириться с ролью домохозяйки, лишь бы только Хельга никогда больше ниоткуда не пришлось вытаскивать.

А мысль насчет Сенаса была хоть и несвоевременной, но здравой. Да и сомнения насчет своевременности – чистой воды эгоизм, потому что для Хельга нет ничего важнее, чем найти первого упыря.

Найти и убить.

Упырь действительно мог пойти на службу к Элиато. К Жрецу, как называли его фейри. А тот не отказался бы от такого раба – да и кто бы отказался, кроме Змея? Элиато неплохо соображал для идеалиста и наверняка понимал, что не в его интересах отдавать Сенаса Волку. Тот, выполняя условия сделки между Змеем и Хельгом, должен был бы немедленно передать упыря Хельгу, но скорее всего нашел бы способ обойти этот пункт. В конце концов Пауку нужен не Сенас, а сын, которого упырь украл. Сенаса Волк наверняка оставил бы себе.

Волк, тот и близко не идеалист, он соображает в тысячу раз лучше Жреца, он уже до крайности опасен, не хватало ему еще и могущественного упыря в подручные.

Собственно, только панический страх перед ним и заставил Элиато устроить полгода назад катаклизм вселенского масштаба. Беда стряслась не только на Земле. И хорошо еще, что Паука беспокоила в первую очередь именно Земля, и его не понесло за подвигами на другие планеты. А Элиато запаниковал из-за того, что Волк вернулся. На сей раз, вернулся добровольно. Артур снова доказал, что не ошибается в своих пророчествах. Он-то с самого начала был уверен, что если Волка отпустить, тот придет снова, чтобы спасти свой погибающий мир. Другое дело, что кроме Артура в это никто не верил. Может быть, еще Хельг, но и то потому лишь, что он вообще верит Артуру.