Четыре сезона власти: Дебют (СИ) - Вольмарко Андрей (читать книги регистрация txt) 📗
Полтора десятка слушателей да два хриплых и орущих спорщика. Вот и всё великое наследие грандиозных представлений.
Впрочем, Джейн пришла сюда совсем не за представлениями.
Каноник Теобальд сидел в сторонке от всех. По положению капюшона казалось, что он внимательно слушает спорящих. Но, когда Джейн подошла поближе, стало понятно, что старик всё время крошил хлеб и наблюдал за лениво клюющими его голубями.
— Доброе утро, каноник, — весело произнесла Джейн, присаживаясь рядом. От тона первых слов обычно зависит то, как пройдёт вся остальная беседа. Она свой вклад сделала, теперь его ход.
Он поднял на неё морщинистое лицо и добродушно улыбнулся.
— Доброе, ваша милость, доброе, — он улыбался, но глаза всё ещё косились на птиц, а руки сами собой продолжали отрывать от мякиша куски и бросать их в снег. Не лучшее начало. — Не ожидал увидеть вас здесь.
Прозвучало как «А я всё гадал, когда же ты, наконец, припрёшься».
— Это почему же? — она нарисовала на лице улыбку, источая дружелюбие и благодушие. — Гонфалоньер должен появляться везде в своём городе. И в сияющих залах, и в грязных подворотнях.
— Возможно, но только если гонфалоньер высыпается. А вы выглядите очень сонной. Засиделись вчера с послом?
— Северяне отправились домой ещё до полуночи. Мне просто плохо спится, — чёрта с два она признается, что большую часть ночи беспокойно ворочалась на отвратительно мягкой постели, а затем не выдержала, стащила одеяло на пол и почти мгновенно там заснула.
— Плохо спят либо закоренелые грешники, либо ратующие за весь мир святые, — усмехнулся Теобальд. — Вы похожи на грешницу, но, как мне кажется, всё-таки ратуете за мир.
Сомнительная похвала из уст жреца, который предпочитает кормёжку птиц теологическому спору.
— Будем надеяться, что я не только ратую, но и добьюсь чего-то. С помощью богов или хотя бы их жрецов.
Старик медленно повернул голову к птицам, и его отвисшая на шее кожа при этом нелепо качнулась из стороны в сторону, навевая Джейн воспоминания об индюках.
— Мы все в трудах на благо города, ваша милость. Только посмотрите, — он обвёл рукой полукруг скамей-ступеней и рассевшихся на них жрецов. — Мы собираемся здесь каждое утро не потому, что обожаем спорить до хрипоты, а потому, что нам нужно напоминать самим себе, что мы несём слова богов в души людей. Знаете ли, это очень легко забыть за нашими ежедневными делами. Подсчёты храмовых податей, выделения средств богадельням, выслушивания претензий глав кварталов, приёмы, прошения, мольбы… — он замолчал и махнул рукой, швыряя птицам очередную горсть крошек. — Как только закончится спор, все мы разойдёмся по своим делам и до следующего утра снова превратимся в счетоводов, писарей и проверяющих.
— Похоже, вы очень заняты, — разве что только разворовыванием храмовой и городской казны. — Наверное, даже больше, чем все остальные.
— На долю праведных выпадают самые тяжёлые испытания, как говорит Брат-Смерть. Вам, как я слышал, тоже выпало испытание.
— Правда? Какое?
— Испытание смирения, — он поднял голову на тусклое зимнее солнце и сощурился, как ящерица. — Я понимаю, ваша милость, что ваше вето — попытка избежать кровопролития. Но иной раз оно необходимо.
— Но разве боги не против войны, фра Теобальд? Разве они не против кровопролития?
— Ещё ни один бог не начинал и не заканчивал войну, ваша милость. Зато вот люди делают это постоянно. Из-за глупости, из-за алчности, из-за страха, иногда — из отчаянья. Но это всё имеет мало общего с богами.
— А что же тогда жрецы? — не отступала Джейн. — Раз боги сами не вмешиваются — не следует ли вам, его…
Теобальд тяжело и долго вздохнул, и его дыхание вырвалось в морозный утренний воздух струёй пара.
— Ваша милость, — с усталой улыбкой произнёс он. — Я же не зря распинался, рассказывая вам о том, что мы все здесь делаем. Посмотрите, — он вытянул костлявую руку на спорящих. — Вон тот лысый господин — приор Утонувших. А тот, кто спорит с ним — нидринг, проповедующий во славу духов предков. А стою над ними я, приор храма Двух. Знаете, почему никому из них никогда не придёт в голову возмутиться тем, что каноник, то есть я, не из их храма?
— Почему же? — без всякого интереса спросила Джейн. На свой вопрос она уже ответ получила, и теперь беседа будет просто одним затянувшимся прощанием.
— Потому что наш бог — Лепорта, ваша милость. И служим мы в первую очередь ей. И лишь потом богам. И, при всём моём уважении к вам и вашему, несомненно, доброму сердцу… — он грустно улыбнулся. — Лепорта требует войны. И мы, её жрецы, не можем возразить своему богу.
— Конечно, понимаю, — бессмысленно прошептала Джейн, глядя на то, как каноник снова бросает хлеб голубям. Три птицы с шумом сцепились за особо большой кусок, хотя снег вокруг них был густо усеян крошками поменьше.
— Поэтому я и люблю наблюдать за ними, — тихо проговорил Теобальд, отряхивая руки. — В точности как люди.
Сидящий перед Джейн человек был похож скорее на клоуна, чем на командира стражи.
Золочёная портупея переброшена через плечо и вычищена до ослепляющего блеска. На ногах — высокие кавалерийские сапоги с шпорами, хотя, очевидно, генерал-капитану не было нужды скакать на коне по своему кабинету, из которого он редко выбирался. Дополняли картину ярко-зелёные штаны солдатского покроя.
Но всё это меркло по сравнению с лицом. Джейн повидала много простых лиц — но, надо признать, ничего проще она не видела. Бородка и усы, отпущенные явно в попытке придать изящества лицу, лишь подчёркивали его грубые черты, ужасный шрам через всю щёку придавал не лихой, а варварский вид, а стянутые в хвост волосы выбивались из-под шнурка во все стороны.
— Рад вас видеть, — глухой голос, как из колодца. И радости в нём столько же, сколько обычно бывает у упавшего в такой колодец.
— Взаимно, фра Серпенте, взаимно, — серьёзно кивнула Джейн. Да уж, с этим можно не улыбаться, как дурочке. — Я проходила мимо казарм и решила, что следует навестить вас.
— И вы навестили, — подчеркнул он очевидное, убирая невидимую пылинку со своей портупеи.
Какое-то время повисла неловкая тишина. Точнее, неловкой она была явно только для фра Серпенте.
С каждым мгновением молчания его мрачность исчезала, взгляд начинал бегать всё чаще и чаще, щека нервно задёргалась. Давай же, ломайся и давай уже приступим к делам без этой твоей маски сурового солдафона…
— И… — он неловко откашлялся, и Джейн мысленно поздравила себя с победой. — И как вам здесь?
— Прекрасно, — Джейн ненавидела казармы. А это здание… Оно было ненавистно ей вдвойне. Древнее наследие Империи с резными колоннами, барельефами и мозаиками на стенах, оно было грубо перестроено в казармы. Высокий потолок снижен, величественные залы разделены нововозведёнными стенами, а там, где когда-то была купальня, устроили вонючие конюшни. — Ваши офицеры — весьма милые люди. Они очень вежливо проводили меня к вам и даже предложили горячего вина, чтобы я согрелась с мороза. Подобное гостеприимство делает честь их командиру.
— Не сомневаюсь, — старой калиткой проскрипел Серпенте. О, Джейн не завидовала тому бедолаге, который провёл её в кабинет. — Я безмерно рад, что вы всем удовлетворены. Может быть… — он резко встал, громко шаркнув стулом и едва не опрокинув его. — Может быть, вам стоит показать всё, ваша милость?
— О, я с радостью ограничусь вашим кабинетом. Здесь тоже есть на что посмотреть, — она с живым интересом оглядела стены. Медали, безвкусные картины, медали, гербовой щит, снова медали, трофейный меч… И рамка от картины, в которой вместо полотна висел какой-то потрёпанного вида пергамент. — Это что-то особенное, верно?
Лицо генерал-капитана побагровело, и он, к изумлению Джейн, поспешно опустил взгляд.
— Это… Родовая грамота, ваша милость, — пробормотал он себе под нос. — О том, что моему роду даруют положение патрициев.
