Пифия (СИ) - Колесова Наталья Валенидовна (лучшие книги .TXT) 📗
Сергей опустил глаза и стал тщательно застегивать пуговицы рубашки. Это у него получалось медленно — пальцы заметно дрожали. Казалось, он устал куда больше моего.
— Полет-то, видать, был хорош… — негромко сказал за моей спиной Матвей. Я даже вздрогнула — а как он?.. Но наш школьный оракул смотрел вовсе не на меня. На Бреля. Тоже со странным выражением — с насмешливо-грустной завистью. Почти с ностальгией.
Наверное, не будь этого… полета, я бы так и не решилась подойти к Юльке.
Синельникова сидела на широком подоконнике в коридоре жилого крыла Школы и смотрела в плачущее осеннее окно. Я остановилась перед своей комнатой (там смеялись и болтали девчонки) и повернула назад.
— Привет, Юль.
Та глянула мрачно и отвернулась. Я не ушла.
— Юль, а что ты видишь в трансе? Я вот — что-то типа холста или недотканного ковра. Нити — это предсказание. Надо подобрать нить, чтобы правильно вплести в узор…
Синельникова помолчала и сообщила окну:
— А Далия говорила, у нее поле с разноцветными цветами. Она выбирала самый красивый.
Я попыталась представить целое поле цветов. Да, такое могло быть только у Далии… Я глядела на тощую шею Юльки: а ведь ей теперь не с кем в Школе и словом перемолвиться — ну, кроме Елизаветы, конечно. С Далией они если не дружили, то хоть часто разговаривали, смеялись даже…
— Юль, хочешь шоколадку?
Синельникова дернула головой, изумленно взглянула сначала на меня, потом на протянутую начатую шоколадку. Спустила ноги с подоконника.
— У меня аллергия!
И пошла, задрав нос, прочь по коридору. Я думала, так и уйдет, гордая, — но Юлька остановилась у своей комнаты и сказала, глядя в пол:
— У меня — шахматная доска. Я должна сделать верный ход, чтобы не было мата и пата, — и быстро скрылась за дверью.
— Чтобы у тебя не возникло излишнего самомнения, Цыпилма, — сказала Мадам, — тебе надо уяснить кое-что. Ты вовсе не уникальна! Твои пророческие способности не превышают среднего уровня истинности, процент ошибок слишком велик, а трудоспособность и ответственность внушают мне серьезные опасения…
Эта речь, видимо, должна была вдохновить меня на дальнейшие подвиги на стезе пророчеств! Главная никогда не читала психологов, которые рекомендуют подбадривать и поощрять человека в его многотрудной жизни — с тем, чтобы он стремился, окрыленный, к новым сияющим вершинам. Мадам признает лишь один метод воспитания — кнут, забывая про пряник.
— Ты можешь спросить меня, отчего же тогда Главный Президентский Оракул так настаивает на личных сеансах с тобой…
Я навострила уши. Мочь-то я, конечно, могу, еще бы кто мне на это ответил! Похоже, Главная тоже испытывала трудности в формулировке ответа: поглядела в окно, сделал глоток из высокого стакана. Мадам всегда пьет только воду.
— Крайне редко формируется пара пифия-оракул, идеально подходящая друг к другу. Насколько тебе подходит Брель, мы еще не знаем, ибо ты работала по-настоящему лишь с ним и со школьным оракулом. И я буду настаивать, чтобы только этими кандидатурами мы не ограничились. Но — к сожалению… или к счастью… это уж как посмотреть, ты для Главного Оракула идеальна.
Ого! Я еще не успела проникнуться и насладиться звучанием этих слов, как Мадам не замедлила капнуть яду:
— Хотя в этом нет никакой твоей заслуги.
Шесть за, семь — против.
Семь против, и никак иначе…
"Три осколка прошлого", как называл их (и себя) Матвей, в который раз, словно пасьянс, раскладывали карточки с именами пифий.
— Сколько у нас в запасе? Еще пара дней?
— Да, времени мало осталось…
Елизавета заворожено следила за ловкими пальцами Мадам: как в давние-давние школьные годы, когда у Главной еще было имя, и они раскидывали карты на судьбу и королей…
— Ты говорила с ними?
— Да. И не раз.
— И что?
— Они даже не колеблются. Я… — директриса помедлила, прежде чем признать это. — Я потеряла на них всякое влияние.
— Это просто заговор какой-то!
— Ну-ну-ну, — вмешался оракул с привычной усталой насмешкой. — Вы, мои девочки, не главы какой-нибудь политической партии, не забывайте! Гордитесь, что вы вырастили таких сильных и умных пифий. И смиритесь, наконец, с поражением.
Елизавета с досадой отмахнулась. Мадам смешала карточки.
— Завтра попробую еще поговорить с Галиной. Она всегда была разумной девочкой.
Семь против, и никак иначе…
Ну это мы еще посмотрим!
— …Стоп! Остановитесь!
Я слышу возмущенный писк Елизаветы:
— Вы что?.. Вы что себе позволяете? Что вы делаете?!
— В чем дело? — это уже Матвей.
— Немедленно прекратите сеанс!
Я еле-еле, нехотя раскрываю тяжелые веки. Народу неожиданно много. Они кучкуются вокруг площадки, оттесняя наставников в сторону. Слышу, как падает жаровня — вот дураки-то, уронили, еще пожар в классе устройте!
Надо мной склоняется Главный Государственный Оракул. Тормошит за плечи, хватает цепкими пальцами за подбородок, вглядывается в глаза:
— Ты как? Цыпилма, как ты себя чувствуешь?
— Добрый день… — сонно бормочу я.
Оракул, не оборачиваясь, приказывает:
— Доктор, посмотрите! Быстро!
— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? — передо мной возникает пожилой мужчина. Все время, пока он считает мой пульс, меряет давление, заглядывает мне в рот и оттягивает веки, Оракул стоит неподвижно рядом, точно часовой. За стеной людей, окруживших площадку, продолжает возмущаться Елизавета. Матвея не слышно.
— Состояние соответствует начальному вхождению пифии в транс, — наконец объявляет врач. — Никаких особенностей не нахожу.
— Благодарю. Проследите, чтобы собрали все содержимое жаровни — когда остынет. Анализ cito.
Я сажусь, Оракул поспешно помогает мне, придерживает за ватные плечи. Говорят, прерванный транс — как прерванная беременность. Организм требует продолжения и мстит. В моем случае — неудержимым головокружением. Кажется, меня сейчас даже стошнит, хотя и нечем; я, по всем правилам, не завтракала…
— Что здесь происходит?!
Темная стена из людей раздвигается, пропуская директрису, и вновь схлопывается. Брель даже не оборачивается к Главной, небрежно так бросает через плечо:
— Все в порядке. Ситуация под контролем.
Мадам окидывает меня быстрым взглядом и начинает в своей обычной змеиной манере гипнотизировать ГГО. Уважаю Бреля! Он не поддается.
— Под чьим контролем? — спрашивает Мадам, поняв, что противник ей не по зубам.
— Моим личным, — сухо отзывается Брель. — Помолчите-ка минутку.
Мадам молчит — наверно, просто дар речи потеряла от неожиданности. Впервые кто-то предложил ей заткнуться, да еще в ее собственных владениях! Мы втроем наблюдаем, как содержимое жаровни высыпают в плотный мешок. Врач не поленился даже, ползая на коленях, собрать рассыпанное с пола — все до капельки. Отдуваясь, поднимается, победно встряхивает мешком, точно уловом хвастается.
— Ну так я побежал?
— Да, пожалуйста. Все, кроме Виктора, могут быть свободны.
Мужчины молчаливой дисциплинированной цепочкой выходят из класса. У двери остается уже привычный мне «шкаф» — постоянный телохранитель Бреля. К нам подступает возмущенная донельзя Елизавета. Трясет растопыренными ладонями.
— Эти… бугаи хватали меня за руки! Видите, будут синяки!
— Она хотела, чтоб ее хватали за что-нибудь другое, — бурчит Матвей за ее спиной. — Чего приключилось-то, господин Главный Оракул?
— Да уж, потрудитесь объясниться, — говорит Мадам, — что за представление вы здесь устроили? На каком основании прервали транс? Вам же известно, чем это грозит пифии!
Брель обводит наставников глазами. Говорит негромко:
— Вы что, еще не знаете?
— Чего?
— Что не знаем?
— Сегодня во время транса скончалась пифия Западного храма.
Елизавета громко ахает:
— Господи! Галочка!
