Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов - Митчисон Наоми (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Порфирородный что-то произнес, но они его не поняли. Отец Иоанн, стоявший сзади них, шепотом сказал, что надо оставаться на коленях, но можно распрямить спины. Кажется, Порфирородный спрашивал про женщину, и ему объяснили, что она — их голос, и что у нее есть разные дарования. Заметили, что она никогда не снимает свой оборванный плащ, значит, это реликвия. Порфирородный выразил интерес и сказал, что раз это так, то надо взять у нее плащ и передать в один из храмов. Это, конечно, было подстроено, плащ оказался бы у отца Иоанна. Отец Иоанн отвесил низкий поклон.
— Не сейчас, — сказал господин Алексис. — Это, без сомнения, надо сделать, но потом…
Они промолчали, но Халла крепко сжала одной рукой край плаща и подумала, что сказал бы об этом Всеотец.
— Послушаем их, — сказал Порфирородный. — Пусть говорят.
Аргирий дал знак Родину, и тот начал речь, стараясь не пропустить ни одного титула, которые заучил со слов отца Иоанна. То, что он говорил по их делу, он подкреплял словами из Писания, в основном, из Нового Завета. Двое других молчали, опустив глаза. Киот мысленно молился: он думал, что это поможет. Халла спокойно наблюдала и про себя отметила, что когда Родин приводил слова из книг, определявших его поступки и составлявших часть его жизни, он вкладывал в них всю душу, а Порфирородный словно отсутствовал, и один раз слегка зевнул, высокочтимый Алексис еле заметно улыбался, словно вместо губ у него была змея. Отец же Иоанн закатывал глаза и делал ритуальные жесты, которые она уже знала. Писец старательно записывал книжные слова и почти не писал, когда Родин говорил о своем деле.
Вопросы им задавали через Аргирия. Что они за люди и кем посланы? Ответы Родин на память не заучивал, и на первом же вопросе слегка запнулся. Халла вступила в разговор, чтобы ему помочь. Давно ли Мароб вошел в Великую Римскую Империю? При каких обстоятельствах? Они ответили, и Киот рассказал про своего деда-мученика, а Халла все повторила по-гречески. Когда он говорил про Ньяра и как он дал себя убить за веру, потому что искал добро, милосердие и справедливость, Халла начала понимать, почему они молятся и почему ей хочется помочь им.
Вопрос следовал за вопросом. Порфирородный положил ногу на ногу и соединил пальцы рук. Время от времени он вполголоса обращался к Алексису Аргирию. Дважды прозвучало имя Железного Заслона. Во второй раз высокочтимый Аргирий развел руками и коротко и зло засмеялся, а Порфирородный поднял брови и что-то сказал через плечо писцу.
Когда их спросили, какие именно жестокости творит Правитель и в чем они видят несправедливость, все трое заговорили разом, и Халла стала говорить быстро-быстро, переводя взгляд с одного на другого. У Родина при некоторых подробностях слезы навертывались на глаза. Даже Порфирородный, кажется, немного забеспокоился. Потом высокочтимый Аргирий сказал:
— Дошла до меня грамота от купца, чей корабль плавал в Мароб уже после того, как эти люди оттуда уехали. Он рассказывает о дальнейших несправедливостях.
Господин Алексис развернул грамоту и стал читать, а трое из Мароба замерли, превратившись в слух, ибо вдруг поняли, что это — долгожданные вести из дома.
Это был длинный список несправедливых обвинений, вымогательств, похищений, пыток и убийств. Произносились имена, искаженные на греческий лад, но люди из Мароба сразу узнавали, о ком идет речь. Халла видела, как они вздрагивали и напрягались. Киот сцепил руки в умоляющем жесте, протягивая их к Императору. Один раз Таркан-Дар чуть было не схватился за меч, рука его дернулась, но опустилась. А чтение грамоты продолжалось. Правителю донесли, что несколько людей из Мароба ушли в Византию, и такова была его злоба и жестокость, что он приказал схватить невесту одного из них, девушку по имени Пташка. С ней делали что-то страшное, до тех пор, пока она не умерла. Теперь Родин держал Таркан-Дара за плечи, а Халла чувствовала себя так, как когда Оггхи ползком вернулся к себе в пещеру со смертной раной, — ей хотелось взять на себя хоть часть этой боли, но ничего нельзя было сделать. А Таркан-Дар прижал руки к животу, где кончаются ребра, словно его рана там открылась, сдавленно крикнул и стал совсем белым.
Им показалось, что после этого очень долго было тихо, но прошло всего лишь несколько минут, когда Порфирородный встал с трона и впервые обратился прямо к ним.
— Милость моя и святая справедливость да пребудут с вами. Объявляю неправедного Правителя низложенным и предоставляю выбор его преемника верному другу нашему Алексису Аргирию. Убедитесь, дети мои, что все к лучшему и что власть наша простирается до дальних окраин христианского мира!
— Ниц! — зашептал отец Иоанн. — Ниц!
И они уткнулись лбами в ковер, а когда подняли головы, Порфирородный уже ушел. Высокочтимый Аргирий заговорил с Родином о новом Правителе. Халла стала переводить, потому что Родин тоже был потрясен. Страшно было ему думать о том, что сделали с Милой Пташкой, и что могли сделать с его женой и детьми, которые оставались дома. Ведь прошло уже много времени. Он сказал, что хотел бы получить позволение немедленно отправиться домой вместе со своими спутниками.
— Вы можете отправляться, — сказал высокочтимый Аргирий. — Садитесь на корабль, который повезет нового Правителя, и плывите под его защитой. Вы получили помощь, и до нас дошло, что в благодарность за нее вы пожертвовали щедрые дары бедным. Это весьма похвально, да, и пришлось очень вовремя. Но что касается бегов, — добавил он, — то я должен получше расспросить эту женщину. И, как пожелал сам Порфирородный, ее плащ, являющийся, без сомнения, святой реликвией, — она объяснит нам, как он ей достался и от какого святого получен, — останется здесь.
Родин поднял голову и собирался что-то сказать в ответ, но Халла, уловив возмущение в его взгляде, схватила его за руку и тихо шепнула:
— Молчи. Я сама скажу.
И она, с самым смиренным видом, сказала, что остается в его распоряжении, но сначала должна вернуться в дом вместе с остальными, помочь им уладить дела с сапожником и, может быть, добавить что-нибудь еще на благотворительные нужды великого города. После этого она расскажет ему все, что он хочет узнать.
Он согласился и сказал, что отец Иоанн придет к ним и принесет грамоту купца, чтобы они прочитали ее еще раз на тот случай, если не все поняли. Потом послал за носилками для них. Это был тот же самый большой паланкин, они в него вошли и сели, и паланкин тронулся.
Таркан-Дар, который до сих пор не плакал, вдруг задрожал, из глубины его существа вырвались рыдания, и он согнулся, конвульсивно сотрясаясь, как смертельно раненный зверь. Халла подошла, села рядом и взяла его голову к себе на колени, чтобы ему легче было плакать.
Конец второй части
Часть третья
Глава первая
В ПУТЬ
Они вернулись в свою комнату в доме сапожника. Хозяин, считавший их тихими и благонравными постояльцами, очень беспокоился, когда их увели солдаты, и боялся, не случилось ли с ними несчастье, уж очень долго их не было. Теперь он расспрашивал, что произошло. Они сказали ему, что своей цели они добились, побывали у Императора, но получили плохие вести из дому. Сапожник посмотрел на всех по очереди и увидел, что это в самом деле так.
— Сам Император вас принял! — сказал он. — Это чудо. Теперь вам всю жизнь будет о чем вспоминать.
— Будет, — сказал Родин таким голосом, что сапожник опять забеспокоился.
Через некоторое время он послал к ним жену со сладким вином и фруктами, в знак особого уважения. Она ужасно хотела расспросить их про дворец и про Императора, и как он был одет, но, увидев их состояние, не посмела.
Потом пришел отец Иоанн и сказал, что если они очень спешат, то могут отправиться домой еще раньше нового Правителя. В порту стоит корабль, который поплывет в Ольвию, но согласен по дороге завезти их в Мароб. Им показалось, что отец Иоанн так же спешит от них отделаться, как они спешат домой, а они очень хотели поскорее оказаться дома, подальше от него и от Византии. Корабль отправлялся на следующее утро, так что уже пора было собираться. Если у них еще есть дела, например, если они хотят передать храму еще что-нибудь для бедных, он согласен выполнить их поручение.
