Красные кости - Пайк Кристофер (полная версия книги .txt) 📗

Артуро не верил, что сознание — это порождение тела. Он чувствовал, что все наоборот, и я думаю, что он был прав. Когда он менял ауру, он при этом изменял и физиологию человека. Ему нужны лишь соответствующие материалы, говорил он, и тогда он может изменить все что угодно. Грешного человека превратить в сияющее божество. Бесплодного вампира — в любящую мать.

По большому счету, именно возможность снова стать человеком и заставила меня дать ему свою кровь. Держать в своих руках свою собственную дочь — какой восторг! Я поддалась искушению из-за своих душевных печалей. Якша заставил меня дорого заплатить за бессмертие, лишив Рамы и Лалиты. Артуро обещал вернуть половину из того, что было утрачено. Прошло уже четыре тысячи лет. Казалось, что половина лучше, чем ничего. Пока моя кровь капала в золотую чашу Артуро, я молилась, чтобы Кришна благословил ее.

— Я не нарушаю данную тебе клятву, — шептала я, сама не веря своим словам. — Я только хочу избавиться от этого проклятия.

Я не знала, что пока я молилась своему богу, Артуро молился своему. Чтобы ему было позволено преобразовать кровь человека и вампира в спасительную кровь Иисуса Христа. Наверное, гений может сделать из человека фанатика, я не знаю. Но я знаю, что фанатик никогда не станет слушать ничего, кроме своих мечтаний. Артуро был мягким и добрым, теплым и любящим. Но он был убежден в своем великом предназначении. Так же думал Гитлер. Оба хотели того, чего природа никогда не давала — совершенного существа. А я, древнее чудовище, просто хотела ребенка. Артуро и я — нам никогда не надо было встречаться.

Но, возможно, наша встреча была предопределена.

Моя кровь выглядела в чаше такой темной.

Священность сосуда не могла развеять мои мрачные предчувствия.

Артуро хотел помещать мою кровь над головами избранных людей. Слить воедино мои флюиды бессмертного с их флюидами смертных. Если изменится аура, говорил он, изменится и тело. Никто из людей не знал столько о силе моей крови, сколько знал он. Он пристально посмотрел мне в глаза. Он должен был знать, что моя воля не сможет легко совместиться с чужой волей.

— Ты не будешь вливать мою кровь им в вены? — спросила я, передавая ему чашу. Он покачал головой.

— Никогда, — пообещал он. — Твой бог и мой бог едины. Твоя клятва останется нерушимой.

— Я не дурачу себя, — спокойно сказала я. — Я нарушила часть клятвы. — Я придвинулась ближе к нему. — Я делаю это ради тебя.

Тогда он прикоснулся ко мне — до той ночи он редко это делал. Ему было тяжело ощущать мою плоть и не возгореться желанием.

— Ты это делаешь и ради себя, — сказал он.

Я любила глубоко вглядываться в его глаза.

— Это правда. Но если я делаю это и для себя, и для тебя, то и ты должен поступать так же.

Он хотел отстраниться, но вместо этого только придвинулся ближе:

— Что ты имеешь в виду?

Тогда я впервые поцеловала его в щеку:

— Ты должен нарушить свой обет. Ты должен заняться со мной любовью.

У него округлились глаза:

— Я не могу, моя жизнь посвящена Христу.

Я не улыбнулась. Его слова были не смешными, а трагическими. В них таились семена всего того, что должно было случится потом. Но тогда я этого не видела, во всяком случае, отчетливо. Я просто очень сильно желала его. Я снова поцеловала его, на этот раз в губы.

— Ты веришь, что моя кровь приведет тебя к Христу, — сказала я. — Я не знаю. Но я знаю, куда могу привести тебя я. — Я поставила чашу с кровью и обвила его руками — крылья вампира, заглатывающего свою жертву. — Притворись, что я — твой бог, Артуро, хотя бы на эту ночь. Я сделаю так, что тебе будет легко это сделать.

В методе Артуро был еще один элемент, которого я не видела во время первого сеанса. Когда я лежала на полу в окружении его магических предметов, он установил над кристаллами зеркало. Оно отражало свет от другого зеркала, снаружи, и через два эти зеркала на кристаллы падал лунный свет. Именно этот свет, измененный после прохода через кварцевые кристаллы, вызывал высокие колебания в ауре, которые изменяли тело. Артуро никогда не наводил кристаллы на солнце, говоря, что воздействие было бы слишком сильным. Конечно, Артуро понимал, что свет луны идентичен свету солнца, только смягчен космическим отражением.

Артуро своими руками сделал из кристалла пузырек для моей крови.

Свой первый опыт он поставил на местном мальчике, который был умственно отсталым с рождения. Мальчик жил на улице и питался объедками, которые бросали ему прохожие. Таково было мое желание: чтобы Артуро сначала поработал над кем-нибудь, кто не выдал бы его цивилизации. И все же Артуро шел на большой риск, экспериментируя хоть с кем-то. Церковь сожгла бы его на костре. Как ненавидела ее самоуверенные догмы, ее лицемерие. Артуро никогда не знал, как много инквизиторов я убила, — это маленькое обстоятельство я забыла упомянуть, когда исповедовалась перед ним.

Я хорошо помню, как мягко Артуро разговаривал с этим ребенком, чтобы он спокойно лежал на медной пластине. Обычно мальчик был очень грязным, но перед опытом я его искупала. Понятное дело, он ко всем относился с недоверием, ведь его столько раз обижали. Но мы ему нравились — я иногда его кормила, а Артуро умел очень хорошо обращаться с детьми. Так что скоро он лежал на медной пластине и спокойно дышал. Отраженный лунный свет, пройдя через темный пузырек с моей кровью, бросал на комнату красноватый отсвет. Это напоминало мне самый конец сумерек перед наступлением ночи.

— Что-то происходит, — прошептал Артуро, видя, как учащается дыхание мальчика. В течение двадцати минут ребенок пребывал в состоянии гипервентиляции, он судорожно дергался и трясся. Мы бы остановили опыт, если бы его лицо при этом не оставалось спокойным. К тому же мы наблюдали, как творится история, а может быть, и чудо. В конце концов мальчик успокоился. Артуро отвел от него отраженный лунный свет и помог ему сесть. С его глазами произошла странная перемена — они стали яркими. Он обнял меня.

— Ti amo anch'io, Сита — сказал он. — Я люблю тебя, Сита.

Я никогда прежде не слышала, чтобы он мог выговаривать связное предложение. Радость так переполняла меня, что я даже не задумалась о том, что никогда не называла ему своего настоящего имени. Во всей Италии его знали только Артуро и Ральф. Мы оба были счастливы, что у ребенка, кажется, стал нормально работать мозг. Это был один из редких случаев в моей жизни, когда я плакала слезами, а не кровью.

Красные слезы придут позже.

Первый успешный опыт вселил в Артуро огромную уверенность и ослабил его осторожность. Он увидел умственное изменение и теперь хотел увидеть физическое. Он стал искать прокаженного и привел женщину лет за шестьдесят, которую смертельная болезнь уже лишила пальцев на руках и ногах. Вот уже сколько веков мне было особенно тяжело смотреть на прокаженных. Во втором веке в Риме у меня был красавец-любовник, у которого развилась проказа. На последней стадии болезни он умолял меня убить его. И я это сделала: крепко зажмурившись, раскроила ему череп. Ну, а сейчас есть СПИД. Мать-природа каждую эпоху одаривает своим особенным ужасом. У нее, как и у бога Кришны, всегда есть в запасе неприятные сюрпризы.

Женщина была уже очень плоха и не видела, что мы с ней делаем. Но Артуро сумел сделать так, чтобы она глубоко дышала, и скоро магия повторилась. Началась гипервентиляция, она билась в судорогах еще сильнее, чем мальчик. Но ее глаза и лицо оставались спокойными. Не берусь сказать, что она чувствовала; во всяком случае, у нее не начали сразу отрастать пальцы. Когда с ней было закончено, Артуро увел ее наверх и уложил в кровать. Сразу же после опыта казалось, что у нее прибавилось сил и энергии. Через несколько дней у нее начали отрастать пальцы на ногах и на руках.

Через две недели у нее не осталось никаких следов проказы.

Артуро был в экстазе, но я волновалась. Мы велели женщине никому не рассказывать о том, что мы для нее сделали. Естественно, она рассказала всем. Разлетелись слухи. Артуро мудро отнес ее исцеление на счет божьей милости. Однако во времена инквизиции опаснее было быть святым, чем грешником. Грешник, если только он или она не были еретиками, мог покаяться и отделаться поркой. А святой мог оказаться колдуном. Лучше по ошибке сжечь святого, считала церковь, чем упустить настоящего колдуна. У них было извращенное представление о справедливости.