Боги, дороги и рыжие неприятности (СИ) - Князева Анна (читать книги регистрация .TXT) 📗
Потом старуха долго молчала, хмуря брови, а я стояла рядом, дура дурой, и ждала, что вот сейчас на меня накричат и с глаз долой прогонят. И поделом! Нечего было так глупо рисковать.
Но услышала я совсем другое:
- Ты, девочка, себя не вини. При таком раскладе больше ничего и не оставалось. Оно ведь время теперь такое, что дороги быстрее меняются, чем карты рисуются. Дожили! - она вздохнула и добавила, совсем тихо и очень печально: - Вчера из Обережника вместе с нами еще три каравана выходило. Проводники там хорошие были, молодые. Все смеялись: ты-де, Ярндис, совсем старая стала, уже и карты не видишь, куда уж тебе на дороги. И где они теперь? У меня-то глаза не те уже, это верно, но чутье только лучше стало, а уж оно-то завсегда выведет. Да что я тебе говорю, ты вон сюда без всяких карт дошла. Значит, и чуешь как надо, и удача тебя любит. Вот что я скажу тебе, девочка: если с нами идти надумаешь, ни о чем не волнуйся. С хозяином я сама поговорю. Ха, да с такой удачей он еще и приплатит, чтоб тебя в попутчицы заполучить.
От моих благодарностей бабка Ярндис отмахнулась. Предупредила только:
- Караван уйдет в полдень, с тобой или без тебя. Плохое время и дальше будет только хуже. Чуешь, что-то собирается в воздухе? Успеть бы проскочить...
Очень мне не понравилось то, как она это сказала. Не то, чтобы я и впрямь что-то особенное чуяла в воздухе, но только с этим караваном и можно доехать до столицы в безопасности, а два проводника всегда лучше, чем один.
До сих пор не понимаю, почему не сообразила тогда спросить, как называется этот городок и сколько в нем трактиров. Пришлось отчаянно вертеть головой, чтобы не пропустить ненароком какую-нибудь вывеску. О том, чтобы найти трактир звуку или запаху можно было забыть - после шумного караванного двора в ушах противно звенело, а в носу прочно засел «аромат» навоза и конского пота.
Время шло, где-то там без меня уходил караван, а я металась по опустевшим в честь обеденного времени улицам, будто сорвавшаяся с привязи шальная коза. И вот, когда я уже готова была разреветься, переулок вывел меня прямо к приличному на вид двухэтажному зданию с яркой вывеской. На вывеске кривобокая, но очень веселая девица тискала громадную усатую рыбину с похабной ухмылкой во всю рыбью пасть. Называлось заведение, если верить большим красным буквам, «Постушка и Карас».
Крепкий мужик в синем мундире городской стражи небрежно отпихнул меня с дороги и я, опомнившись, шмыгнула следом за ним в еще не успевшую закрыться дверь. Укрывшись за широкой спиной, я высмотрела в углу столик, за которым тихо дремал в лужице пива неприятный худой старикашка, метнулась туда чуть не ползком, плюхнулась на низкую лавку и сделала вид, что сижу тут со вчерашнего вечера, не меньше. Только тогда решилась осторожно оглядеться по сторонам... и тут же почувствовала себя полной и беспросветной дурой. Да хоть бы и въехала через окно верхом на дикой свинье, трубя в рог и вопя «Здрассти!» - и тогда никто бы меня не заметил.
Насколько добротным и чистым выглядел трактир снаружи, настолько же гадко было внутри: полутемный зал с закопченным низким потолком, чадящий очаг и выщербленная рухлядь, покрытая толстым слоем жирной грязи, которую здесь пытались выдать за столы и лавки. Мужик, под прикрытием которого я сюда пробралась, уже восседал за самым дальним от двери столом, в компании пяти хмурых парней в синих мундирах. На столе одиноко стояла солонка.
Трактирщик, щуплый и вертлявый, будто луговой суслик, то и дело бросал в ту сторону полные страдания взоры, но подойти не решался. А в центре зала, сдвинув вместе целых четыре стола, пировало самое странное сборище, которое мне доводилось видеть.
Здоровяк с полным ртом золотых зубов размахивал полной кружкой и орал что-то о рогах. Краснолицый толстяк в засаленном кожаном фартуке дернул его за полу куртки, пытаясь усадить на место, тот не глядя отмахнулся, то, что было в кружке, щедро плеснуло на смазливого юнца с нездоровым румянцем во все щеки. Юнец взвизгнул, будто девица, и кинулся отнимать кружку. Какое-то время золотозубый молча сопротивлялся, а потом вдруг с криком «На, подавись!» разжал руку и румяный юноша, не удержав равновесие, перелетел через лавку и брякнулся на пол. Пара крепких парней, неотличимых друг от дружки, слаженно гыкнули и снова уткнулись в тарелки.
Одноглазый старик в черной шляпе и хмурый верзила, до самых глаз заросший рыжей бородищей, даже не обернулись, продолжая о чем-то спорить вполголоса. А между рыжим бородачом и толстяком в фартуке пристроилась Избранная, лениво ковыряющая в блюде с вареной рыбой. Одеяло мое она куда-то дела и теперь радовала соседей по столу зрелищем тощего бледного тельца, едва прикрытого парой жалких лоскутов. Впрочем, почтеннейшая публика, как будто, была не в обиде.
Пока я наблюдала, к молчаливой компании стражников успели присоединиться еще трое. Так они и сидели, хмуро поедая глазами шумное сборище за центральным столом и было в их молчание нечто такое... выжидающее, что ли.
Что-то во всей этой картине не давало мне покоя. Раздражающей мухой билось в голове, никак не желая оформиться в мысль. И тут бородач врезал кулаком по столу так, что посуда на нем подпрыгнула, и мой взгляд буквально прилип к его запястью, где тускло отблескивала толстая цепь с какой-то подвеской. Такой маленькой, что и не различить, что там. Но мне и не надо было рассматривать, я и так знала, что это за подвеска. Ключик. Маленький золоченый ключик.
Внутри у меня как будто оборвалось все и рухнуло сквозь грязный пол треклятого трактира. Эта пустоголовая рыжая курица умудрилась связаться с работорговцами! Предки милостивые, ну почему? Почему не с Ночной гильдией? Не со стаей вурдалаков? Не со жрецами забытых богов, на худой конец?
Ну конечно, последняя надежда нашего мира уже успела подписать купчую. Точно ведь подписала, а то не стали бы ее вот так запросто угощать на глазах у стражи. Все, приехали. Теперь Избранная уже никакая не Избранная и не будущая спасительница всего и вся, а просто чья-то вещь. Стоит мне попытаться увести это рыжее сокровище от законного хозяина, и парни в синем меня повесят. Они, конечно, с куда большим удовольствием перевешали бы всю эту шайку, но закон есть закон.
А ведь недавно еще любого гада с ключом на запястье можно было без лишних разговоров прирезать на месте! Да уж, последний закон о рабах много кому поперек горла, но, говорят, кто-то из императорской родни так завяз в этом деле, что скрывать его похождения стало уже невозможно.
Смешно сказать - в столице вовсю старались сделать из работорговцев чуть ли не спасителей, дарующих нищим и отчаявшимся сытую беззаботную жизнь. Рабство было объявлено добровольным и скреплялось особой бумагой, которую будущий раб должен был подписать собственной рукой. За принуждение в этом тонком деле грозились сечь до смерти, но это ведь только на словах, а на деле... Кто станет слушать вещь? Пусть даже она и клянется здоровьем мамочки, что ее обманули, подпоили, да и читать она сроду не умела. Ни один Судья не станет, это уж точно.
- Ты должна спасти ее.
Я чуть с лавки не упала.
Старый пьяница, о котором я уже и думать забыла, проснулся и решил вмешаться. Я уже готова была выпалить все, что думаю о непрошеных советчиках, лезущих не в свое дело, но слова попросту замерзли на языке.
С одутловатого, землисто-серого лица на меня смотрели знакомые глаза-колодцы.
И вот ведь странное дело: стоило мне осознать кто передо мной, и страх исчез. Вместо него накатило вдруг бешенство.
Где ж ты была, Сиятельная Госпожа, когда Избранная твоя в рабство продавалась? Я неприятно улыбнулась и протянула:
- Спасти? Это еще зачем?
- Моего желания для тебя уже недостаточно? - богиня, кажется, попыталась изумленно выгнуть бровь, но чужое лицо подвело, и вместо изящного жеста вышла похабная гримаса.
- Не припомню, чтобы клялась выполнять твои желания, Светлейшая, - гадкая улыбка, казалось, приклеилась к моему лицу. - В столицу твою Избранную и без меня теперь доставят.
