Властелин Времени - Одом Мэл (книга регистрации txt) 📗
— Тут уж ничего не поделаешь, — рассудительно заметил Халекк. — Мы постараемся закончить все как можно быстрее, а ты вот что, не спеши-ка оплакивать старину Вика. Он тот еще ловкач, я тебе просто не все про него рассказывал.
Джаг работал бок о бок с гномами всю ночь. Заснуть он все равно бы не смог; слишком мучили его вопросы, на которые двеллер не знал ответа, и страх по поводу того, что их ждет в Имарише и как ему держать себя с Крафом.
Он сновал по залитому водой трюму, помогая доставать оттуда грузы, которые еще можно было спасти. Потом его послали на палубу разбирать то, что было поднято из трюма.
Двеллеру и раньше, во время путешествий с Великим магистром, приходилось принимать участие в авралах на кораблях, но еще ни разу на судне, которое пострадало бы так сильно, как «Одноглазая Пегги», которая тем не менее каким-то чудом продолжала держаться на плаву.
Перед рассветом, когда телесная усталость стала, казалось бы, невыносимой, но разум все еще оставался бодрым, он достал из заплечного мешка свой дневник и пенал с углем и чернилами и пристроился около одной из шлюпок, привязанных к борту «Одноглазой Пегги». Джаг позволил своим мыслям течь туда, куда им вздумается, понимая, что слишком устал и как бы ни старался сосредоточиться на чем-то конкретном, у него ничего не получится. Вместо этого он предоставил своей руке запечатлевать картины, чаще других мелькавшие в его сознании.
Какое-то время он набрасывал углем образы, которые хотел оставить в памяти. Несколько раз он нарисовал бородатого хорвума, потом удивительную женщину, заточенную в глубине красного камня. Камень этот он тоже изобразил, а потом запечатлел то, как Ладамаэ у него на глазах обратилась в рассыпавшийся соляной столп.
Краф на его рисунках, разумеется, тоже присутствовал. Иногда волшебник выглядел истинным героем, например, когда на гребне подвластной его воле волне вышел на бой с чудовищем. Но иногда, например в брюхе чудовища или во время разговора с Ладамаэ, он скорее выглядел как злодей.
«Так кто же он, — спрашивал себя двеллер, работая углем, — герой или приверженец зла?»
Ответа на этот вопрос Джаг не имел, а смятение и страх мешали ему разобраться в столь сложной проблеме. Слишком мало он знал о Крафе. Волшебник почти не распространялся о своем прошлом, как, впрочем, и о том, что он делал, когда покидал — что случалось довольно часто — Рассветные Пустоши.
Двеллер все более ясно сознавал, что из Крафа получался слишком уж убедительный злодей. Но почему тогда он так подружился с Великим магистром Фонарщиком? Внезапно даже мотивы этой дружбы стали казаться Джагу подозрительными.
Мог ли Краф одурачить Великого магистра? Над этим стоило задуматься. Двеллер не знал никого умнее Эджвика Фонарщика, но при этом не мог не признать, что Великий магистр был слегка… как бы это поточнее выразиться… не от мира сего. Сам Великий магистр с этим ничего не мог поделать, конечно, — таким уж он уродился. Только вот одурачить его при этом было, тем не менее нелегко.
Сделать это мог разве что тот, кого он считал своим другом.
Джаг устало вздохнул, слушая, как пираты распевают за работой непристойные песенки. Когда работа на палубе будет завершена, они спустят на воду шлюпки и начнут заделывать снаружи пробоины, что получило судно ниже ватерлинии. К счастью, Халекк, как и капитан Фарок, занимавший до него эту должность, предусмотрительно держал на корабле запасы дерева и парусины.
На страницах блокнота для черновых записей двеллер делал наброски и записи, перед тем как занести изображения и информацию в законченной форме в свой дневник. Некоторые рисунки там относились еще ко времени их путешествий с Великим магистром. Это было до того, как Джаг собрался покинуть Рассветные Пустоши, поскольку его неприятие того факта, что Библиотека по-прежнему оставалась недоступной для тех, кто в этом более всего нуждался, возросло настолько, что он больше не смог этого выносить. Все изменилось, когда Хранилище Всех Известных Знаний пало жертвой изощренной ловушки и Великой Библиотеке на их глазах пришел конец.
В одной из поездок с ними был и Краф. В дневнике остались эскизы изображений старого волшебника и Великого магистра у костра в глуши леса Клыков и Теней в таверне Потрепанных Башмаков, где они устроили западню ворам, укравшим Яйцо жестянщика. Яйцо это могло уничтожить весь мыс Повешенного Эльфа, если бы Великий магистр и Краф этому не воспрепятствовали.
Далее шли рисунки, на которых Краф сражался с Жуткими Всадниками, огнебыками и гриммлингами. Двеллеру хотелось запечатлеть мощь и величие тех мгновений для книги о злосчастном падении Библиотеки, которую велел ему написать Великий магистр.
Ночь сменилась рассветом. Небо на востоке затянули розовые облака.
Джаг посмотрел на горизонт и принялся набрасывать эту картину в блокноте. Двеллеру нравилось ощущение, которое вызывали в нем штрихи, легко и непринужденно ложащиеся один за другим на бумагу. Оно было очень… правильным, наверное.
Джаг глотнул кисловатого грушевого чая, захваченного с камбуза. Кок предусмотрительно приготовил его достаточное количество, чтоб было чем поддержать энтузиазм выбивавшихся из сил гномов. В животе у двеллера заурчало, и он вдруг вспомнил, что у него уже давненько маковой росинки во рту не было, однако есть, как ни странно, его особенно не тянуло.
Пока двеллер листал свой дневник, туман затягивал ясное небо, обещая очередной мрачный день. Хорошего в этом было только то, что их вряд ли смогут заметить другие корабли, — в этих водах любое повстречавшееся им судно наверняка могло оказаться вражеским.
Если сидеть без движения, замерзаешь гораздо быстрее; Джаг почувствовал, что окончательно озяб, и потянулся к шлюпочному рундуку, в котором можно было разжиться более или менее сухим одеялом. Там были еще сухари, но двеллер знал, что проглотить хоть кусочек можно было, только размочив их, кроме того, сухари, как правило, оставляли на самый крайний случай.
Джаг закутался в одеяло и снова принялся рассматривать сделанные им портреты Крафа. По рисункам было заметно, в каких обстоятельствах и в каком настроении они были сделаны. Ни один историк, с чьими трудами он знакомился, ни один художник не соблюдал полную отрешенность от событий, которые запечатлевала их рука. Все они либо ненавидели, либо любили своих героев. Любой, даже самый, казалось бы, беспристрастный художник непременно вносил в свою работу что-то личное.
«Так как же понять, — спросил себя двеллер, — герой все-таки Краф или злодей?»
Или проще: друг он или враг?
Понемногу пригревшись на скрытом тучами солнце, Джаг, сам того не заметив, задремал. Сон его легким и освежающим не был: из окружившей двеллера темноты на него немедленно надвинулись кошмары.
— Подмастерье?
Джаг, утомленно отирая со лба пот, поднял голову от мешанины оснастки и парусов и увидел, что за его спиной стоит Краф. Двеллера охватил внезапный страх, и он понадеялся, что со стороны это обстоятельство останется незамеченным.
— Вы уже лучше себя чувствуете? — спросил он, не зная, что еще сказать.
Вернувшись на борт после пребывания в брюхе чудовища, Краф удалился к себе в каюту, где проспал двое суток кряду. Над «Одноглазой Пегги» повисла ночь; туман, окрашенный в жемчужно-серые тона, дрожал над волнами и на расстоянии казался живым существом. Халекк выставил двойную вахту, а все, кто был от нее свободен, продолжали устранять повреждения, нанесенные кораблю бородатым хорвумом.
— Гораздо лучше, — кивнул волшебник.
Он и правда выглядел куда более бодрым, однако было очевидно, что старик бросил на битву с морским чудищем все имевшиеся у него силы и полностью восстановить их после этого еще не успел.
— Нечего тебе возиться с этими пустяками.
Кое-кто из работавших неподалеку пиратов недовольно оглянулся на Крафа.
— Ремонт парусов после такой передряги — дело серьезное, — отозвался двеллер, не прекращая работы.
