Дорога в Сарантий - Кей Гай Гэвриел (мир книг .TXT) 📗
Каждый четвертый. И не только здесь, в Батиаре. На севере, среди варваров в Фериересе, на западе в Эсперанье, на востоке в Саврадии и Тракезии, во всей Сарантийской империи и дальше, в Бассании, а может быть, и за ее пределами, хотя о тех местах никто ничего не рассказывал. Говорили, что сам Сарантий сильно пострадал. Весь мир опустошила голодная Смерть.
Но для Криспина существовало всего три души среди всех созданий Джада, которые он любил и с которыми жил, и все три погибли. Может ли знание о прочих утратах смягчить боль от его собственной? Иногда, ночью, в своем доме, когда рядом с его постелью стояла пустая бутылка вина, он лежал в темноте, и в полусне ему казалось, что он слышит дыхание, голос, что одна из девочек громко плачет во сне, в соседней комнате. Ему хотелось встать и утешить ее. И тогда ощущал ужасающую глубину пустоты окружающего его мира.
Его мать предлагала ему переехать к ней. Мартиниан и его жена предлагали то же самое. Они говорили, что нездорово оставаться одному со слугами в доме, полном воспоминаний. Он мог снять комнату наверху в таверне или на постоялом дворе, куда до него доносился бы шум жизни снизу и из коридоров. Его уговаривали, настойчиво убеждали жениться снова, когда прошел почти год. Видит Джад, осталось много вдов на слишком широких постелях и достаточно молодых девушек, которые нуждались в порядочном, преуспевающем муже. Так говорили ему друзья. Кажется, у него еще остались друзья, несмотря на все его усилия. Они говорили ему, что он талантлив, знаменит, что перед ним еще целая жизнь. Как могут люди не понимать, что все это не имеет значения? Он им это говорил, пытался сказать.
– Спокойной ночи, – сказал Мартиниан.
Не ему. Криспин оглянулся. Рабочие расходились, шли по дороге, по которой уехал в город курьер. Конец дня. Солнце садилось. Стало довольно холодно.
– Спокойной ночи, – повторил он, рассеянно поднимая руку, чтобы попрощаться с людьми, которые на них работали, и с теми, кого наняли достроить само здание. Ему весело отвечала. Почему им не веселиться? Дневная работа завершена, дождь на время прекратился, урожай убрали, а зима еще не наступила. Появились замечательные новые сплетни, которыми можно поделиться в тавернах и у домашнего очага сегодня вечером. Мартиниан получил вызов от императора, а с высокомерным курьером с востока сыграли забавную шутку.
Такова жизнь, яркое сплетение разговоров и совместных догадок, смеха и споров. Можно насладиться самому, порадовать супругу, отпрыска, старого слугу. Друга, родителей, хозяина гостиницы. Ребенка.
Двух детей.
Кто знает любовь?
Кто скажет, что знает любовь?
Что есть любовь, скажи мне.
– Я знаю любовь, —
говорит мне малышка одна…
Песнь киндатов. У Иландры была няня из народа лунопоклонников, выросшая в стране вина к югу от Родиаса, где селились многие киндаты. Ее семья по традиции нанимала нянек и выбирала своих лекарей из этих людей. Ее семья занимала более высокое положение, чем его собственная, хотя его мать держалась с достоинством и имела большие связи. Люди говорили, что он удачно женился, но они ничего не понимали. Люди не знали. Откуда им знать? Иландра пела эту мелодию дочерям перед сном. Если он закрывал глаза, то и сейчас слышал ее голос.
Может быть, если он умрет, то соединится с ней в господнем Свете. Со всеми тремя.
– Ты и правда боишься, – повторил Мартиниан, его голос вторгся в сумрак мира. На этот раз Криспин услышал в нем гнев. Редкость для этого добродушного человека. – Ты боишься принять тот факт, что тебе позволили жить, и ты должен что-то делать с этой милостью.
– Это не милость, – ответил он. И тут же пожалел об этом, потому что в его тоне слышалась обида и жалость к себе. Он быстро поднял руку, предупреждая отповедь. – Что я должен сделать, чтобы все были довольны, Мартиниан? Продать дом за гроши одному из спекулянтов землей? Переехать к тебе? И к матери тоже? Жениться на пятнадцатилетней девушке, готовой рожать детей? Или на вдове, уже имеющей землю и сыновей? Или на обеих? Дать обеты Джаду и стать священником? Стать язычником? Стать юродивым?
– Поезжай в Сарантий, – сказал его друг.
– Нет.
Они посмотрели друг на друга. Криспин осознал, что тяжело дышит. Тени стали длинными, голос старика теперь звучал мягко.
– Для такого важного решения это слишком быстрый ответ. Повтори его завтра утром, и я больше никогда об этом не буду говорить. Клянусь.
Криспин помолчал и кивнул. Ему необходимо выпить, понял он. Со стороны леса, издалека, донеслась чистая трель невидимой птицы. Мартиниан встал, нахлобучил на голову шляпу, защищаясь от вечернего ветра. Они вместе поспешили обратно в Варену, пока еще не раздался вечерний звон и не заперли ворота, чтобы отгородиться от диких лесов, ночных полей и разбойных дорог, лежащих под светом лун и звезд, где наверняка водятся демоны и духи.
Люди по возможности жили под защитой стен.
Уже в густых сумерках Криспин отправился в свои любимые бани, почти пустые в этот час. Большинство посетителей ходили в бани после обеда, но мозаичникам для работы нужен дневной свет, и Криспин предпочитал теперь тихое время в конце дня. Несколько голых мужчин разминались с тяжелым мячом, гоняли его туда-сюда, потея от усилий. Он кивнул им, проходя мимо, но не остановился. Сначала посидел в парной, потом в горячей и холодной воде, дал натереть себя маслом – так он боролся с осенней простудой. Он ни с кем не разговаривал, только в самом конце вежливо поздоровался со всеми в общем зале, где выпил чашу вина, которую ему принесли к его обычному ложу. После этого он забрал императорское послание у смотрителя, проверил его содержимое вместе с ним и, отказавшись от сопровождающего, пошел домой, чтобы оставить пакет и переодеться к ужину. Он твердо решил сегодня больше не обсуждать эту проблему.
– Значит, ты уезжаешь. В Сарантий?
Некоторые намерения теряли всякий смысл в присутствии его матери. В этом отношении ничего не изменилось. Авита Криспина подала знак, и служанка налила ее сыну еще рыбного супа. При свете свечей он смотрел вслед девушке, грациозно уходящей в сторону кухни. У нее были глаза и волосы классического для каршитов цвета. Их женщины ценились в качестве домашних рабынь как антами, так и коренными жителями Родиаса.
– Кто тебе сказал? – Они обедали наедине, полулежа друг напротив друга. Его мать всегда предпочитала соблюдать старомодные формальности.
– Какая разница? Криспин пожал плечами.
– Наверное, никакой. – Множество людей в святилище слышало слова курьера. – Почему я должен уезжать, мама, скажи, пожалуйста?
– Потому, что ты этого не хочешь. Ты поступаешь наперекор тому, что должен делать, по-твоему. Извращенное поведение. Не представляю себе, откуда в тебе это.
Произнося эти слова, она осмелилась улыбнуться. Сегодня она хорошо выглядела, или свечи ее щадили. У него не было смальты такого белого цвета, как ее волосы, ничего похожего. Ходили слухи, что в Сарантии, в имперских стекольных мастерских изобрели метод…
Он прогнал от себя эти мысли.
– Ничего подобного. Я не собираюсь вести себя настолько очевидно. Возможно, иногда я бываю немного неосторожным, когда меня провоцируют. Сегодняшний курьер оказался круглым дураком.
– И ты ему, разумеется, так и сказал. Криспин невольно улыбнулся.
– Собственно говоря, это он назвал меня дураком.
– Это означает, что он – не дурак, а весьма наблюдательный человек.
– Ты хочешь сказать, что это не бросается в глаза? Теперь настала ее очередь улыбнуться.
– Моя ошибка.
Он снова наполнил свою чашу белым вином и наполовину разбавил его водой. Он всегда так делал в доме матери.
– Я не поеду, – сказал он. – Зачем мне ехать так далеко накануне зимы?
– Потому что ты не круглый дурак, сын мой, – ответила Авита Криспина. – Мы говорим о Сарантии, Кай, дорогой.
