Клинки севера - Илларионова Алина (книга жизни TXT) 📗
Домой он вернулся под вечер, не обращая внимания на Руфина, поднялся в материну комнату. Открыл шкатулку.
– Где?
– Что? – Дядя непонимающе приподнял брови.
Ничто больше не держало в этом доме, и дорожный мешок Дан собрал мгновенно. За воротами криво усмехнулся, представив себе выражение дядиного лица, когда в дверь к нему постучит матушка Силанья в компании святого жреца, капитана стражи Вышковиц и оравой разновозрастных детишек. По дарственной Эданэля Ринвейна, свидетелями подтвержденной, особняк с прилегающей землей поступал в полное распоряжение сиротского приюта при храме.
Следующий урок жизнь решила преподать в харчевне. Заведение не внушало доверия, но голод не тетка, за дверью не обождет. Дан старался быть настороже и от компании явных завсегдатаев отсел подальше в уголок. Поблагодарил подавальщицу, когда та брякнула на грязный стол щербатую тарелку с какой-то тюрей. Грустно поковырялся в мутной гуще, соображая, он помрет сразу или помучается? Внезапный девичий вскрик резанул слух. Дан вскинулся и обомлел. Один из мордоворотов усадил подавальщицу к себе на колени и теперь щипал грязными пальцами за бедра! Конечно, благородное сердце не выдержало. Положив руку на эфес сабли, Дан храбро вышел в центр комнаты и… вызвал мужиков на дуэль. Всех по очереди. Только селяне не желали знать о правилах дуэли. Потому всем скопом намяли бока «неместному», и тот неделю пролежал пластом у престарелой Варьи, не в силах шевельнуться. Впрочем, к знахарке его сами мужики и принесли, сообразив, что несколько перестарались. Выздоравливая, Дан безразлично рассматривал набивший оскомину закопченный потолок деревенской лачуги и усваивал то, что втолковывала женщина.
– Городские… У тя шо, разум в ухи ушел? Ишь какие, глядишь, крышу пробьют. Маланья давно привышная, знает, как денюшку лишнюю сбить. А он дуелю захотел! Дулю тебе, а не дуелю! Первым надо в бубен бить, а коль не можешь – тикай! На наших, чай, помутнение нашло, не иначе. Прикопали б под кустом, тада шо?
Дан научился «бить в бубен», «тузить под микитки» и ходить «стенка на стенку». Собралась компания таких же ловцов удачи, как он, и стали кочевать по всей империи, сопровождая торговые обозы. Кое-где поминали их не слишком хорошо – пьяная драка и погром в трактире были делом заурядным. Съездили в Равенну, похохотали над столичными кошелками в сопровождении вьюнош, бледных оттого, что лица напудрены и пестрят наклеенными мушками.
Потом – рабство. Даже когда ставили метку, Дан отказывался верить в реальность происходящего. Резкая жгучая боль – и как результат клеймо в виде круга с вписанной в него буквой «Т». Собственность госпожи Ольмеды Тилорн. Тогда Дан и понял, что отнюдь не все женщины мира созданы для того, чтобы доставлять ему удовольствие.
Госпожа Тилорн доходчиво объяснила, что остроухий нелюдь в ошейнике и с рабским клеймом далеко не уйдет, а если и удерет чудом, то ни один корабль не возьмет на борт беглеца. Дан не поверил, а зря. Первая же попытка бунта, и он на собственной шкуре прочувствовал коварство ошейника. Ругань и потрясание кулаком зачарованная вещица расценила как угрозу хозяйке и немедленно сжалась, перекрывая доступ воздуха. Попытка бегства завершилась в четверти версты от господских ворот с тем же результатом. И здорово повезло, что его успели найти вовремя!
Дан стал покорным и безучастным, как баран, на которого каждый день точат ножи, да в последний момент откладывают. Как предполагал, госпоже Тилорн быстро наскучила сломанная игрушка, но, увы, ошейник не сняли, клеймо не стерли и его самого не вышвырнули вон. Экзотику перекупила бэя Адэланта, которой подошло бы выражение «мужик в юбке», если б великолепная наездница носила их.
Какое-то время они мерили тракт в южном направлении. Дан шлепал по лужам ветхими ботинками, даренными от хозяйских щедрот, его новая владелица ехала верхом на невозмутимом гнедом мерине. Солнце ушло на запад, когда Адэланта наконец обернулась.
– У тебя что, ноги стальные? – немного раздраженным хрипловатым голосом поинтересовалась она и лихо спрыгнула на землю.
– Да, госпожа, нет, госпожа! Чего изволит госпожа? Все, чего изволит госпожа! Будут стальные! – привычно забубнил Дан, таращась на пряжку ремня Адэланты, внешне внушительную, но явно из легкого сплава. Филин…
Женщина подошла вплотную и резко вздернула его голову за подбородок, заставив посмотреть прямо в глаза, желтые, как у рыси.
– Вот что… Барана перед овцами корчи, а в моем бэйране нужен жеребец! – Она хохотнула, сообразив, о чем тот подумал. – Я слышала, эльфы с лошадьми ладят, верно? Справишься? Эданэль?
Дан медленно соображал, что новая хозяйка старше его, ниже ростом совсем чуть, а волосы ее «цвета бешеной морковки». Так мама называла этот рыже-красный, как закатное зимнее солнце, оттенок.
– Шляпа, как у вас, пойдет мне больше, чем ошейник. Наверное.
– Да забирай!
Адэланта курила трубку, пила неразбавленный ром и позволяла себе такие шутки, что потенциальные женихи разбегались, не выдержав испытания. Нянька Зофа ругалась, конечно, всплескивала руками и твердила, дескать, Браго нужен отец. Без толку! Впрочем, откуда взялся малыш с местным красноватым оттенком кожи, история умалчивает.
Дану понравилось лихо заламывать шляпу и восклицать «Хайдо!», как коренной ильмаранец. Привык к табуну карих и перепадам настроения Адэланты.
А годы шли.
Люди говорят, будто Дорога Жизни полосата, как заморская зебра, но что могут знать те, чей век столь недолог? Дан прожил без малого одну человеческую жизнь и пришел к выводу, что она похожа на радугу. Для теперешней полосы он выбрал красный, цвет крови и опасности, с легким отливом в нежно-оранжевый, пахнущий персиками. К утреннему визиту Летти приготовился с должной тщательностью: оделся, затянув пояс так, что едва мог вздохнуть, и даже какой-то ароматической водичкой не побрезговал. Дышать расхотелось окончательно.
Летти, как нарочно, ждала, пока он закончит приготовления, и постучалась аккурат вовремя. Дан схватился за плечо, девушка потянула носом и чихнула.
– Госпо…
– Дан.
– Дан! – кивнула Летти. – А… вы отраву для моли пролили, да? Ничего страшного, я сейчас проветрю… А что с плечом?
– Мышцу потянул, когда моль в шкафу травил! – скороговоркой выдал Дан прежде, чем успел сообразить, что именно.
– Сами?! – восхитилась служанка.
– Сам.
– Очень болит, да? А может… я разомну?
Дан прикинул, что утренний массаж будет короче вечернего, и вздохнул с непритворным сожалением.
– Летти, оно пройдет само, лучше помоги мне заплести косу. Буду бесконечно благодарен!
Окно распахнули настежь, но он не чувствовал запаха ветра. С сонной ленцой наблюдал, как колышутся жемчужно-серые кисейные занавески, а под ними на полу так же вяло шевелятся тени.
Прохладные пальцы с остро подпиленными ноготками осторожно зарылись в волосы, и Дан прикрыл глаза, едва не мурча от удовольствия. С детства мать приучила его к прическам, считая кощунством стричь роскошные угольно-черные пряди. Однако никто не посмел бы обозвать остроухого мальчика девчонкой. У эльфов, как известно, свои причуды, а то и вовсе традиция такая – щеголять косой до лопаток. Именно благодаря экзотической внешности не попал он на рудники или золотые прииски в северных широтах Ильмарана, где на прикованных к валунам замерзших, изможденных невольников сыто поглядывают серые медведи и пумы, обнаглевшие от легкой добычи. И Адэланта любила расчесывать его, взвешивать на ладони тяжелую толстую косу, словно прицениваясь, расплетать, пропуская между пальцами шелковистые прядки… Вечером наедине, когда за порогом оставалась циничная, почти мужская жесткость, и бэя ждала любви и любовью расплачивалась.
– Я вам в «колосок» заплела. Не туго? – шепнула девушка, явно довольная результатом.
А жизнь-то налаживается! Дан обернулся, сияя улыбкой до ушей, будто не служанка его заплетала, а сама святая Катарина.
