Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Спустившись по тропе, Младина остановилась в нескольких шагах, ожидая, пока человек-волк заговорит. Все правильно: она ведь идет «на тот свет», и дорогу туда охраняет волк.
– Куда идешь, отецкая дочь? – глухо спросил человек-волк из-под личины. Он говорил с трудом, будто не привык к этому, голос звучал глухо и невнятно, так что Младина с трудом его понимала.
– Послали меня в лес за огнем, вот и иду.
– На Ту Сторону нет хода таким, как ты.
– Пропусти меня, Велесов пес, я тебе пирожка дам. – Младина сунула руку в узелок и вынула из горшочка пирог с кашей и яйцом.
Сторож тропы протянул к ней лапу – вблизи стало видно, что это вполне человеческая рука, на которой не хватает двух пальцев. И тем не менее это был настоящий Велесов пес – Младина чувствовала, что он принадлежит к миру людей не более чем наполовину, а половина находится на Той Стороне – куда шла и она сама. Шла все это время, от самого Ладиного дня…
Сторож сделал шаг в сторону, и Младина прошла по тропе мимо него на другую сторону оврага.
А на той стороне сразу наткнулась на еще одного человека. Это был рослый старик с белой длинной бородой, одетый в простую серую свиту, без шапки, с небольшим коробом за спиной и посохом в руке, а яркие голубые глаза были видны даже в сумерках.
– Здравствуй, внучка! – Старик приветливо кивнул ей.
– Здравствуй, дедушка! – Младина поклонилась, недоумевая, откуда он здесь взялся. Встретить незнакомого человека так близко от своего жилья было дивом, и Младина помедлила, ожидая, что он о чем-то спросит, но вместо этого старик сказал:
– Идем со мной – я тебя короткой дорогой проведу.
– Проведешь… меня? – в изумлении повторила Младина.
Как он может знать, куда ей надо?
И в то же время возникло ощущение, что старик знает, куда и зачем она направляется, гораздо лучше нее самой. Но к этой встрече, в отличие от предыдущей, она вовсе не была готова. Из полученных наставлений следовало, что весь путь до избы Угляны нужно проделать одной, так полагается. Бывало, матери и бабки, а то и молодухи, выпив браги на праздниках, принимались вспоминать, как сами ходили в лес – кто два, а кто и тридцать два года назад – какого страху натерпелись, блуждая в кромешной тьме по лесу, подшучивали и посмеивались друг над другом: а Еловица-то всю ночь в другую сторону брела, прямо к Упрямовой заимке наутро вышла, крюка дала, пришлось весь день назад идти! А Ждановна-то пня испугалась, за медведя приняла, бежать бросилась, лбом в дерево треснулась, потом уж хорошо стало – синяком дорогу знатно освещала! Молчи, Стоялиха, себя вспомни, как вокруг кривой березы полночи кружила, на тропу выбраться не могла, всю одежу выворотила, поршни с ноги на ногу переобула, как вышла на свету к избе – бабка Борониха со смеху пополам согнулась, потом едва откашлялась! Вот умора-то! Понятное дело, ни о каких провожатых там речи не было. Так откуда старик взялся?
Но странное дело: вместо того чтобы насторожиться и оробеть в присутствии незнакомца, Младина ощущала облегчение. Казалось, она все-таки его знает: может, видела так давно, что забыла, но это свой человек, которому можно доверять. А может… Ее вдруг осенило: а вдруг это кто-то из ее дедов или прадедов, кого она не застала на свете? Гостимил, дед ее отца. Или прадед – Суровец. А может, и сам Залом Старый.
– Не гадай, как мое имя, внучка. – Старик будто подслушал ее мысли. – Я-то тебя хорошо знаю, а вот ты меня в первый раз ныне видишь. Первый, да не последний. Еще будет у нас время побеседовать, а сейчас идем. Куда тебе надо, я короткой дорогой проведу. Поспешить придется, нет у тебя времени впотьмах блуждать.
Младина промолчала. Старик шел довольно быстро, а куда, она уже не знала; обычная тропа к избе Угляны пролегала через старую лядину, где стояли сосенки в человеческий рост, а старик сразу свернул куда-то вдоль оврага, где раньше не было тропы. Что-то изменилось: Младина не могла бы заблудиться так близко от родного дома, но уже перестала понимать, где они находятся, местность вокруг казалась и знакомой, незнакомой сразу, будто известные ей рощи, перелески, поляны, лядины и овраги разрезали на кусочки и сшили как-то по-новому. Она была в лесу, но в каком? Уже стало совсем темно, лишь последние красные отблески вечерней зари догорали далеко за вершинами деревьев, и Младина толком не видела, куда они идут. Старик шел на шаг впереди, ей видна была его спина и белое пятно седой головы, и она торопилась следом, боясь отстать – несмотря на годы, старик двигался очень быстро, хотя не заметно было, чтобы торопился.
Впереди затлел огонек, будто реющий в воздухе; она хотела спросить, что это, но не решилась – старик вел ее прямо туда.
– Видишь, огонь? – Остановившись, он показал палкой. – Ступай к нему, а оттуда тебя дальше проводят.
Младина сделала два шага вперед, потом оглянулась, желая поблагодарить – но старика уже не было рядом, а может, она перестала его видеть в темноте.
Но огонек был виден ясно, и Младина пошла к нему, осторожно переставляя ноги, чтобы не споткнуться. Огонек все рос, разложился на два огонька, реющих на высоте примерно в человеческий рост или чуть выше. А когда до них оставалось несколько шагов, Младина вздрогнула и застыла: огоньки горели в глазах конского черепа, поднятого, наверное, на невидимом колу, но во тьме казалось, что он висит в воздухе сам собой. Таким черепом иногда представляют на зимних и весенних велик-днях саму Марену, и такой ее воображает людской страх – лошадиный голый череп во тьме с горящими тусклым огнем пустыми глазницами.
– Здравствуй, дочка! – произнес голос рядом, и Младина увидела женщину средних лет, стоявшую возле черепа. – Довел дедушка?
Женщина была высока ростом, статна и красива, сколько удавалось разглядеть, широкая одежда ее блестела разноцветными шелковыми полосочками и пестрыми стеклянными бусами, высокий убор был украшен несколькими парами серебряных заушниц. Вид незнакомки почему-то необычайно взволновал Младину. Она казалась величественной, но приветливой. Младина никогда не видела жену смолянского князя, которому сежане платили дань, но думала, что княгиня должна выглядеть и держаться примерно так.
– Вот ты какая! – Подойдя ближе, женщина вгляделась в ее лицо, прикоснулась к плечу, но Младина от робости и неожиданности попятилась. – Ах, как ты хороша! – в искреннем восхищении воскликнула женщина, и голос ее звенел глубоким волнением. – Ягодка ты моя сладкая, березонька моя белая! Сколько же я тебя не видела! Сердце мое по тебе изболелось… я хоть и знала, что так надо, что иначе погубит она тебя, а все же… как больно родную кровь от себя отрывать… Она обещала, что мы свидимся еще, обещала, что будет тебя оберегать и худого не допустит, а все же сколько я ночей не спала… и сейчас еще не сплю порой, все думаю, где ты, как ты, хорошо ли тебе…
Она сделала шаг следом, протянула руки, будто хотела обнять. Младина, вытаращив глаза от изумления, пятилась снова. Сердце гулко билось. Женщина была так красива, так явно была рада ее видеть, говорила о какой-то близости, и что-то в душе Младины так живо откликалось ей, толкало навстречу. Хотелось подойти, обнять ее, прильнуть к плечу. Перед ней будто вдруг раскрылась дверь давно покинутого, позабытого родного дома. Но это чувство испугало ее своей неожиданностью и силой. Ведь кто ей эта женщина? Блазень полуночный! Где тот дом, куда ее манит? На том свете, за Огненной рекой…
Женщина замерла, потом опустила руки и отступила, будто опомнившись.
– Ты же не знаешь… – прошептала она, так что Младина едва разобрала. – Ты же ничего не знаешь… время еще не пришло… Идем теперь со мной, – заторопилась она вдруг. – Не бойся ничего. Я тебе зла не сделаю. Провожу, сберегу… Путь еще неблизкий.
Они снова пустились в путь, на этот раз через поле или луг. Младина разок оглянулась, но огонек в черепе уже пропал позади. Она не видела, куда они идут, что вокруг, и потому ей казалось, что они ушли уже в какие-то неведомые дали. Тайком она оглядывалась на свою новую провожатую: женщина шла так легко, будто скользила по воздуху, ее светлое одеяние колыхалось, широкие рукава походили на крылья, и порой Младине казалось, что рядом с ней летит огромная белая лебедь.
