Страж неприступных гор - Крес Феликс В. (читать книги регистрация txt) 📗
Та сидела в одиночестве, в самом темном углу, прислонившись к шпангоуту.
— Снимай все это, капитан, — сказал Мевев, показывая на ее юбку и рубашку.
Она удивленно посмотрела на него.
— Снимай.
— С ума сошел? Зачем?
— Снимай.
Она пожала плечами и вздохнула.
— Хочешь меня прямо сейчас… того? Иначе просто не пойму.
— Мне нужны твои вещи.
— А того, что ты принес, не хватит?
Офицер задумался. Проблема, похоже, была и впрямь нешуточная.
— Собственно… ну, может, и так. Какая разница. Порву это.
— Рви, — с полнейшим безразличием разрешила она.
Помогая себе зубами, Мевев оторвал от рукава принесенной рубашки узкий кусок материи и старательно завязал его на запястье.
— Не сниму, пока не сдохну, — громко и торжественно, как, пожалуй, не говорил никогда в жизни, произнес он, бросая рубашку второму помощнику. — Можешь, капитан, забыть рожи всех своих моряков, но человек с такой тряпкой на руке отрежет себе кусок мяса от собственной ноги, зажарит и накормит тебя, когда будешь голодна. Чтоб мне… чтоб мне сдохнуть, если не сдержу своего слова.
Возможно, Тихий за всю свою жизнь ни разу не произносил подобной речи.
Корабельные шлюхи оставили раненых, схватили рубаху и портки капитанши, после чего начали рвать их на полосы, завязывая тряпки на волосах или запястьях. Среди нарастающего под палубой ропота им пришлось украсить подобным образом всех своих связанных и раненых товарищей — никто не хотел ждать, каждый желал тотчас же получить свой кусочек. Даже офицеры склонялись над матросами, ища место, где можно было бы завязать то, что позднее называли Кокардами Риди, — мешали раны и путы. Растроганная капитанша готова была расплакаться, что в тот день ей было нетрудно, но вместо этого расхохоталась, когда дело дошло до драки за самый красивый клочок. Под палубу спустились несколько встревоженных шумом солдат, но они тут же ушли, увидев в углу невероятно забитого людьми трюма давящуюся от смеха княжну, а у ее ног двух растрепанных, явно сумасшедших баб с разбитыми носами, вырывавших друг у друга из рук какой-то обрывок материи.
Около полуночи в трюме стало тихо; пленники спали, лишь кое-где слышались стоны раненых. Чуть позже по крутому трапу спустились двое солдат с фонарями.
— Ваше высочество, — сказал один из них.
— Слушаю.
— Князь прислал за вашим высочеством. Он ждет во дворце.
— Сейчас иду.
— Нам приказано…
— Никакого сопровождения или охраны. Я сказала — иду. А теперь убирайтесь.
То был спокойный голос гаррийской магнатки, наследницы агарского трона. Иногда она умела быть и такой.
Солдаты покинули трюм.
Вскоре покинула его и княжна. Никем не остановленная, она сошла на набережную, пересекла пустой портовый рынок и углубилась в темные улочки. До ворот крепости было недалеко.
Раладан ждал в комнате, когда-то принадлежавшей Алиде. Помещение годилось понемногу для всего; удобное кресло приглашало отдохнуть, многочисленные стулья вокруг длинного стола позволяли разместить собравшихся на какое-нибудь совещание. Здесь можно было судить, править или пировать.
Сидевший за столом в глубокой задумчивости Раладан казался меньше ростом, чем обычно. Княжна выбрала себе один из стульев.
— Мы не закончили разговор, — сказал он. — Ты уже подумала о том, что могло понадобиться от тебя посланникам?
Она молча смотрела на него.
— Это сейчас… это вообще имеет значение?
— А разве нет, Рида? Завтра ты покинешь Агары и не вернешься больше никогда, в любом случае нескоро. Ты будешь совсем одна против всего мира. Действительно против всего мира. Капитанша пиратского парусника, поставленная вне закона разбойница, командующая дикими зверями. Все быстро узнают, что это уже не та женщина, с которой можно вести переговоры о чем бы то ни было. Ты плавала на Гарру и делала там что хотела, ибо каждый на том острове, кому было что сказать, боялся нашего флота и хотел перетянуть его на свою сторону. Представитель, мятежники… Все. Теперь такого больше не будет. К тому же на тебя охотится некий посланник, которому ты чем-то досадила. Я не знаю, как тебя защищать.
— Защищать? — переспросила она. — Ты за один день уничтожил все, что было между нами. Хочешь меня защищать? Я любила тебя, как… как дура. Как ребенок. Я нашла отца и держалась за него изо всех сил, ибо ничего лучшего у меня в жизни никогда не было. Что ты со мной сделал? За что ты так со мной поступил, сукин сын? За глупость? Да, я… я действительно дура, знаю.
— Что ты несешь, Рида? — спокойно спросил он. — Думаешь, я сижу тут и всем доволен? Вчера я просил — останься на Агарах, правь ими. Над моими словами легко было посмеяться… но мне нелегко было править даже один день. Я говорил тебе — я не сумею. Я наделал глупостей и прекрасно это понимаю. А ты? Тоже что-то понимаешь? Поняла хоть что-то сегодня? Впрочем, не говори, я уже догадался — нет. Ничего ты сегодня не поняла.
Неожиданно он встал из-за стола.
— Впрочем, ты за всю жизнь так ничего и не сумела понять. Делай что хочешь, — сказал он. — Ты все равно не уплывешь ни сегодня, ни завтра, так что побеседовать мы еще успеем. Все вышло наперекосяк, и нужно быть дураком, чтобы этому удивляться. Я хотел с тобой поговорить… Но — нет, значит, нет.
— О чем мне с тобой разговаривать?
— Ни о чем. Возвращайся на свои вонючие обломки, к своим парням. Ты и в самом деле дура. Когда-нибудь, — сказал он, сунув руки за пояс и по привычке покачиваясь на каблуках, — твои ребятишки найдут для тебя сто локтей железной цепи, замотают тебя в нее и отправят на дно вместе со всем твоим бессмертием. Пока цепь окончательно проржавеет, пройдет сто лет, триста, восемьсот… К тому времени тебя кто-нибудь наверняка сожрет живьем. Иди, оставь мерзкого Раладана и возвращайся к своей верной команде, капитанша. Приятных снов.
Он вышел, и тогда она разрыдалась.
Раладан заперся в спальне Алиды, которая была и его спальней — в те редкие мгновения, когда морские ветра загоняли его домой. Дом… Раньше у него никогда не было дома.
И все же этой ночью ему удалось поговорить. Рано утром к нему пришла Алида. Он даже не разозлился… Всю жизнь она вела некие запутанные игры, понятные только ей самой. И она придумала еще одну — чтобы посмотреть, как супруг и приемная дочь справятся собственными силами.
«Довольна?» — спросил он.
На ней было легкое голубое платье — этот цвет она больше всего любила. Переброшенная на грудь коса отливала золотом.
«Очень, — улыбнулась она в ответ, садясь на край постели. — Уважение и любовь подданных, все за один день… Порой требуются месяцы, а иногда и годы, чтобы завоевать все то, что ты получил сегодня».
Она бросила в рот несколько изюминок из горсти, которую держала в руке. Алида обожала сладости.
«О чем ты?»
«О том, что про твою глупость, милый, знает один-единственный человек — Ахагаден. Агарам ты показал сурового, но справедливого правителя, не чуждого милосердия. Постарайся не растратить зря того, что получил. А Ахагаден — человек благоразумный и верно служит нам много лет. Пошли ему завтра бочонок хорошего вина и… послушай иногда, что он говорит. Ни в одном городе на свете не будет таких порядков, как на борту парусного корабля».
До него начало доходить, что золотоволосая ведьма на этот раз вовсе над ним не издевается.
«То есть ты хочешь сказать…»
«Что ты добился признания как новый правитель».
«Если даже и так, то какой ценой?»
«Даром! — ответила она, пожав плечами. — Твоя любимая Риди все равно не смогла бы усидеть на Агарах. Хочешь с ней иногда видеться и снабжать всем необходимым? Нет ничего проще — дай изгнанникам право заходить на пристань на Малой Агаре. Это, конечно, нарушение закона, но не слишком существенное, в конце концов островов два, а их изгнали с Большой Агары. Ты уже показал, что справедлив даже в отношении княжны, не сделав для нее исключения; раз она заступилась за осужденных, то в соответствии с обычаем должна быть изгнана. Теперь уже нет ничего страшного, если жители островов увидят в тебе отца, который все же любит свою дочь. Каждый поймет, почему князь Раладан позволяет команде „Трупа“ приставать к берегам Малой Агары, и никто тебя не упрекнет, поскольку на твоем месте поступил бы так же. Это… по-человечески. А то, что твоя доченька не будет жить во дворце, оно и к лучшему, поскольку никто ее здесь не любит».
