Связующие нити (СИ) - Татьмянина Ксения (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Я быстро подошла к Трису, обняла его крепко и разрыдалась прямо в лопатки, вжавшись лбом в колючий свитер. Август был таким холодным, что к ночи без отопления в квартирах, а у крыши особенно, было как ранней осенью на улице.
В мастерской сегодня у меня ещё оставалось много времени до классов. Переобувшись, положив ключ в бочонок, привычно прошла по аудитории и полезла за календарным планом. Я напрочь забыла, что сегодня за занятие должно быть. Но, даже прочитав эту тему, не смогла сосредоточиться на работе. Я села на один из стульев у стены, обняла книгу с репродукциями и стала вспоминать семейный альбом Триса.
Мы так постояли немного на кухне, — я, ревущая, и он, закаменелый. Он сразу понял, почему я плачу, он не спрашивал, что со мной, и не случилось ли чего у меня за время его отсутствия. Обернулся, обнял меня коротко и крепко, а потом сказал:
— Пойдем, я покажу тебе ещё одну вещь, что привёз из дома.
В старом альбоме были фотографии, которые сделал дед. Больше трёх четвертей снимков потерялось, Трис сам собрал, что нашёл среди вещей и книг, и сложил вместе, поэтому кроме портретных фотографий попадались и простые снимки улиц, домов и природы. Да, городок тогда был пустыннее, просторнее и светлее. Ни одного цветного изображения, и бумага такая плотная, как будто раньше печатали на лакированном картоне. Фотографии матери Тристана было всего три, сам Тристан, маленький, был такой смешной и страшненький, что я невольно удивлялась. Забавно, что иногда из кудрявых и голубоглазых ангелочков вырастают блеклые невыразительные внешне мужчины, а из этого насупленного, щекастого мальчишки с широкой и выступающей верхней губой вырастает долговязый аристократ с серо — буро — непонятно какими волосами.
— Как тебя в детстве звали?
— В школе я был Тритон, во дворе Трис. Дома Танчик…
Тогда‑то, сидя на диване, я обнимала его за руку, расспрашивая про прошлое, и узнавала много деталей о его семье. В "Сожжённый мост" мы пошли голодные, потому что недожаренный ужин так и остался на выключенной плите.
Глава 16.Диагноз
Занятие сегодня прошло ещё хуже, чем в прошлый раз. Мои абитуриенты не скучали, а болтали между собой, совершенно не глядя в мою сторону, а я чувствовала себя такой сонной и уставшей, что не пресекала этого. Мне хотелось разогнать всех побыстрее, и остаться одной.
Когда классы закончились, я достала из закоулка портрет и долго на него смотрела. Его же я нарисовала? Без фотографии, только по памяти, цветом. Ведь умею, если захочу! Роясь памятью в студенческих днях, искала свои чувства. Были, были интересные задания, которые пробуждали азарт и желание по — особенному их выполнить. Были и такие, где без самовыражения не обойдёшься, и включалась фантазия.
Запрятав портрет обратно, я пошла по другим мастерским, где ещё шли занятия по основным дисциплинам. Я тихонько напросилась на рисунок, на живопись, на занятие по композиции и по нескольку минут наблюдала за работой преподавателя, параллельно рассматривая работы учеников. Могу ли я отличить творческий рисунок от учебного? Мне все казались учебными. Учебный — это вообще был лучший вариант среди них, много было очень слабых, совсем безграмотных рисунков. Искать ответ здесь не стоило, нужно было ехать в основной корпус, где проходили занятия с уже зачисленными после экзаменов студентами, посмотреть на старшие, опытные, курсы.
Меня это настолько взволновало, что я решила не откладывать поездку.
В стенах университета дохнуло и сладким и горьким. Своя маленькая, отдельная жизнь, в которой каждый день встречаешь одних и тех же людей, и эти расписанные занятия повторяются с завидной цикличностью, подсаживая тебя на карусель времени. Прежняя любовь моя вспоминалась не особенно ярко, даже равнодушно, гораздо сильнее своей любви я запомнила страдания из‑за неё. Сейчас даже смешно, что из‑за человека, с которым у меня не было ничего общего можно было так убиваться. Я стихи писала, дневники слезами заливала, считала, что все мужчины как он, подлецы и обманщики. Это была огромная жажда любви, потом упоение страданием, и сейчас я понимаю, что все это ради одного только желания, — понимать, что я переживаю нечто великое, и в старости буду вспоминать свою первую любовь, как главное событие, сокровище, чувство и смысл жизни. Я даже состариться не успела, как осознала, какая это была огромная иллюзия.
Ректор, который изредка приезжал в мастерские, заседал в основном здесь, и потому я прежде заглянула к нему — спросить разрешения зайти в классы и в методический фонд. Мне так хотелось взглянуть на работы, и отыскать среди них свои. Он разрешил, мне выдали на вахте ключ.
Скажи мне сейчас учиться здесь снова, я бы ни за что не согласилась, а ностальгия была. Я подмечала небольшие перемены в обстановке, в экспозициях на стенах, новых людей в педагогическом коллективе. С радостью отмечала, что кое‑что до сих пор на своём месте, здоровалась со старыми своими учителями, по нескольку минут беседовала с каждым, пока не кончилась большая получасовая перемена и все не разошлись по аудиториям.
Мои работы лежали вперемешку с остальными, да и не за один учебный год — найти их было не так‑то легко. Рисовать я умела, я всегда это знала и об этом мне всегда говорили на просмотрах. Потом даже перестали тщательно оценивать, я создала себе репутацию и мне многие ставили баллы, как говорится, не глядя. Мне легко давались техники, эффекты, материалы и именно поэтому сейчас я могла в мастерской работать практически над любыми заказами, — хоть глина, хоть дерево, хоть гобелен, хоть батик, хоть вышивка. Правда, всё это было декоративным, оформительским больше. Может, всё дело было в том, что никто ни разу не заказал мне портрет, пейзаж, натюрморт или жанровую композицию. Самой для себя рисовать и в голову не приходило. Не хотелось, не было желания. Я любила сидеть и выводить красивые чёрные линии… там пластика, ритм, выразительность. И нет содержания.
— Я всё умею, я же художник.
И мои студенческие работы это подтверждали. Это подтверждали рисунки в агентстве. Надо было только покопаться внутри и найти своё, порисовать для самовыражения. Вернуть утраченное.
После такого решения у меня на душе полегчало, как будто врач только что сказал родным пациента, что он скорее жив, чем мертв, и что при соответствующем лечении он пойдёт на поправку. Главное, правильно определён диагноз…
Домой сегодня я, конечно, опоздала. Ужин у нас получился на скорую руку, и мы с Трисом легли спать на час позднее обычного. Он не любопытствовал, но я сама сказала, что пришлось после работы ещё заехать в главный корпус университета по своим делам. В агентстве у Тристана был выходной, но на сегодня должна прийти Анна, и он самостоятельно решил сместить себе график на одну ночь, за то завтра полностью на сутки будет свободен.
Работа Строителя заключалась в том, что он вычерчивал модель моста. Посетитель должен был увидеть его, и уйти. Чертёж вкладывался в дело, папка ложилась в архив к Вельтону и на этом история заканчивалась. Посетитель уходил, и по выходу из Здания больше никогда не возвращался к нам. Его судьба менялась в далёком прошлом…
Керамиста после вчерашней ночи мы попросили прийти через несколько дней. Он был слишком потрясён после рисования в каморке. И это было очень понятно. Когда натыкаешься на вещь из прошлого, всякого охватывает особенное ощущение, а уж если это что‑то значило, и время было счастливым, то можно даже всплакнуть. А тут — в лицах, всё до каждой мелочи. Иллюстрации словно вернули Виктора во времени назад, что, казалось бы, невозможно. Меня же хвалили вчера и начали хвалить сегодня, поэтому я сбежала на территорию Тристана и встала за его спиной, наблюдая, как он работает.
— А мне всегда казалось, что ты их придумываешь.
— Нет. Поняв историю, я вижу готовый мост. Я знаю, благодаря чему он держится, как сконструирован, и перевожу на бумагу… а что?
