Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина (читаем книги онлайн .TXT) 📗
– Вильдерин…
А он сказал:
– Что угодно Великому Царю Илиринскому? – и поклонился. В голосе его я услышал лишь апатию.
– Вильдерин, – снова повторил я.
А затем начал бессвязно оправдываться, словно мои оправдания что-то для него значили. Я говорил, что не знал, не хотел, что я все исправлю и увезу его отсюда. Обратно во дворец. И все станет как раньше. И он больше не будет страдать. Никогда. И что-то еще в этом духе. Я говорил и сам чувствовал, как нелепо звучат мои слова в этом проклятом богами месте, но ничего не мог с этим сделать.
А на его лице, его некогда красивом лице, прорезалась кривая, злая ухмылка, сделав его еще уродливее.
– Вильдерин мертв, Великий Царь, – сказал он. – Ты нашел не того. Здесь меня называют доходяга Ви. А иногда просто задохлик. Как тебя нравится больше? А, Великий Царь? – и он издевательски расхохотался. И когда он это сделал, я заметил, что во рту его отсутствует добрая половина зубов. И мне захотелось завыть от жалости к нему, от презрения к себе и от жгучего стыда, который я испытал. Но я сдержался.
– Ты меня ненавидишь. Я сам себя ненавижу, – сказал я. – Но я хочу помочь. Все-таки когда-то я был тебе другом, когда-то я был Айном, – добавил и понял – зря. Потому что и сам уже почувствовал, как смехотворно прозвучали мои слова и что, должно быть, они больше напомнили издевку.
Так оно и было. Смехотворно и жалко они звучали, и хохот Вильдерина снова меня оглушил. А потом он резко оборвался, и его лицо, которое уже сложно было назвать лицом, еще сильнее перекосилось. И Вильдерин сказал:
– Я тебя больше, чем просто ненавижу! Я проклинаю тебя! Навеки, навсегда!
– Ненавидь, проклинай, – ответил я. – Но прошу, прими мою помощь.
Он замолчал, а потом снова едко захихикал. Он сказал:
– А зачем? Чтобы утихомирить жалкие остатки твоей совести? Чтобы дать тебе возможность разыграть благородство? Не дождешься! Мне больше нечего терять, мне безразлично буду я жить или умру. Но ты – ты будешь мучиться. Потому что все те проклятия, которые я посылал тебе, рано или поздно тебя догонят. А я сдохну здесь, меня зароют в общей яме или скормят псам, но я не позволю тебе увезти меня насильно – я скорее убью себя.
– Но почему? Почему? – зашептал я. Думал – он снова заржет, но он ответил. Хотя лучше бы не отвечал. Он ответил:
– Мне уже все равно, что со мной будет, я давно мертвец, говорящий скелет. Но моя смерть – здесь, в этом кошмаре, – единственная доступная мне месть. Я неплохо изучил тебя, пока ты притворялся моим другом…
– Я не притворялся, – воскликнул я, хотя и знал, что он все равно мне не поверит. По крайней мере, я бы себе не поверил.
Так и вышло. Он только ухмыльнулся и продолжил, словно не слышал моих слов. То, что он сказал, показалось мне раскаленной добела сталью, вплавляющейся в сознание. Я никогда, никогда не забывал этих слов, я помню их и сейчас, они до сих пор жгут меня, ибо все, что он сказал, было правдой. Правдой обо мне.
– Я изучил тебя, и я тебя знаю, – сказал он, и голос его был пугающе негромким. – Ты сначала делаешь подлость, а потом долго казнишь себя, убеждая, что муками совести искупаешь вину. И когда я умру, ты точно так же станешь мучиться – из-за меня. И долго страдать, осознавая, что я так тебя и не простил. И никогда не прощу. Ты будешь знать, что я – тот самый человек, который однажды спас тебе жизнь, рискуя своим благополучием. Я – тот, который верил тебе, доверял свои мысли. Тот, который никогда бы тебя не предал, который всегда помог бы. И я – тот самый человек, которого ты раздавил, сломал и уничтожил. Я – тот человек, который сдохнет здесь подобно больной скотине и которого бросят на съедение псам. Ты будешь все это знать. И понимать, что это твоя и только твоя вина. В этом, именно в этом моя месть тебе! За меня, и за Лиммену, и за всех остальных, кого ты использовал, чью жизнь ты уничтожил! Знаешь, пожалуй, я скажу тебе даже больше, поделюсь с тобой, так сказать, по-дружески. Мне очень интересно, не стошнит ли тебя? – и он засмеялся снова. Довольно гадко засмеялся. И даже до того, как он снова начал говорить, мне стало страшно.
– Я тебе все расскажу,– сказал он. – Я расскажу тебе. Знаешь, что творили со мной надсмотрщики? Ты не догадываешься, почему у меня поубавилось зубов? Знаешь ли ты, что такое ощущать в своем рту…
– Замолчи! Замолчи! Прошу тебя, умолкни!!! – я вопил.
Я вопил, чтобы только не услышать его негромкой речи, его слов, о содержании которых я старался заставить себя не думать. А он снова хохотал. Кажется, он и не переставал хохотать.
– Я и не думал, что ты столь раним, мой друг Айн. А ведь именно ты обрек меня на все это. Мучайся же своим раскаянием и своим бессилием изменить хотя бы что-нибудь! И знай – я хочу, чтобы ты знал, – никакие твои страдания, никакие сожаления не заставят меня простить твое предательство. Я умру, но даже в мире теней я буду проклинать тебя. Как бы тяжело тебе самому ни пришлось, я буду проклинать тебя. Это моя месть, и мое проклятие, ублюдок!
Я ожидал столкнуться с ненавистью, но Вильдерин оказался прав с самого начала: то, что он испытывал, было куда сильнее ее. А я по-прежнему молчал. У меня не осталось слов. На моем месте их ни у кого не осталось бы. И когда он понял, что я больше не могу оправдываться, когда он увидел, что победил, что месть его почти удалась, он успокоился.
Он покачал головой и почти без злости сказал:
– Слишком поздно, Аданэй… Айн… слишком поздно. Я ждал тебя после смерти Лиммены. Я уже ненавидел тебя тогда. Но я все-таки ждал, что ты подойдешь и что-нибудь скажешь – все равно что. Что-нибудь. Чтобы я понял, что я был для тебя не только рабом, которого ты использовал. Я ждал, но ты не подошел. Ты даже не смотрел на меня. Я просто перестал для тебя существовать. И то, что отправил меня на эту шахту не ты, ничего не меняет. Пусть ты этого не делал – но ты также не сделал ничего, чтобы это предотвратить.
– Я хотел поговорить с тобой, – зашептал я, – но мне было страшно. Страшно говорить с тобой, смотреть тебе в глаза.
-. А сейчас? Сейчас тебе не страшно?
– Страшно.
– Чего же ты боишься? Этой рожи? – он указал на себя пальцем. – Я и сам ее боюсь. Но я скоро умру, а тебе она еще не раз будет являться в кошмарах, где я – страшное уродливое чудовище – стану проклинать тебя. И как знать, не захочется ли тебе самому после них умирать? Каждый раз умирать заново? Зная, что это ты сотворил со мной все это – и своими действиями, и своим бездействием. Сотворил со мной – тем, кто считал тебя другом. И я очень надеюсь, что такие наивные глупцы, как я, больше никогда не встретятся тебе на пути. Чтобы ты ни одной жизни больше не смог растоптать.
Я молчал. Он говорил.
