Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович
Адриан хмыкнул. Говори, не говори — всё видно. Ну, местным, конечно, уши свет застят, а все прочие давно уже поняли — и играют в молчанку. И понятно, на что напоминает Дионисий. Начало всякого великого города сопряжено с легендой.
— Вижу, ты понял. Увы, у меня есть обязанности перед паствой. Сам поехать не могу. А кроме тебя, никому другому я не доверю ни её душу, ни душу нового города. Непременно и как можно чаще пиши мне — постараюсь тебе помочь советами. И деньгами. Про последнее Немайн не говори, оберёт до нитки. Только-только ополовинила остатки мой казны. Правда, поклялась каменный храм поставить. Проследи.
— Да она набила эту казну, а не ополовинила! — выпалил Адриан, — С её земель будет идти десятина!
Вот тут епископ удивился.
— С города — возможно. Но когда он ещё прибыль давать начнёт… А кланы не уговоришь. Добрые люди, но на милостыню прижимисты.
— И я теперь знаю, почему! Потому, что они верят, что их от нечистой силы короли защищают. Бесплатно. То есть, в обмен на некоторые права и привилегии. Шесть недель военной службы, например. И дороги чинить, и болота осушать…
— Любопытно. Но переубедить их нелегко.
— Так-то оно так… Только вот Немайн отказалась быть на своей земле королевой.
— Я полагал, ей выдали землю под застройку!
— Я тоже — поначалу. Но, оказывается, у камбрийцев вообще нет земельной собственности — в том виде, в каком она существует в империи. Вся пахотная и пастбищная земля принадлежит кланам, и её они перераспределяют внутри себя. А остальное принадлежит королю — при условии, что эту землю никто не распашет. После того — какой клан распахал, того и земля.
— А пастбища? — поинтересовался епископ, — Их же можно таким способом захватывать очень быстро! Прогнал стадо, и земли твои.
— Нераспаханные земли принадлежат королю. Только вот нет их почти, разве свиней в лес за желудями выгоняют — так вот право выгона свиней, это как раз право любого свободного человека. А все остальные земли, где скот пасётся, на самом деле — пахотные. Очень, очень долгий пар. У них тут не пяти, и даже не семипольная система. У них этих «полей» побольше двух десятков, и три четверти — кормовые травы. И та земля, что нам кажется невозделанной, на деле — и боронована, и сеяна, и урожай с неё соберут. Правда, собирать будут овцы да коровы.
— Интересно, — Дионисий сложил руки на груди, — камбрийцы с каждым днём всё меньше напоминают мне варваров. Но вот упрямы они именно по-варварски. Итак, если у них нет земельной собственности, так что же дарил король?
— Власть. Он уступил ей часть своего королевства. Навсегда и без подчинения. Она стала бы королевой, но быть ею не может. Из кастового предрассудка, как дочь трактирщика. Как видишь, при всём пиетете к хозяевам заезжих домов, отношения к ремёслам здесь почти такие же, как и в империи: трактирщик — единственный человек, чьё потомство в принципе не имеет права на высшую власть. Тем не менее, она будет править маленьким государством — хотя и несколько странно…
Спустя час епископ Дионисий остался один. Если не считать множества мыслей. Базилисса Августина — ещё раз доказала свои способности. Собственно, идея поменять название власти витала в воздухе. Нельзя быть королевой — будь царицей, императрицей, шахиней, в конце концов. Дело было в другом. Императорская власть в Риме всегда принадлежала мужчине. То есть за спиной его часто стояла жена — но формально главным оставался муж. Не то в Камбрии. Здесь, не именуясь ни императрицей, ни королевой, Августина-Ираклия станет правительницей самовластной. Для полного счастья она получила возможность отринуть старые обычаи, и заново установить свои привилегии и обязанности, а также права и обязанности подданных. При этом оставила довольными всех. Церковь, например, получила десятину, хотя в обмен обещала бесплатное отправление основных таинств и защиту от нечистой силы. Между прочим, свои прямые обязанности, за которые мзду брать грешно. Да, придётся попам и дьяконам поработать — зато, похоже, невенчанных браков на землях Немайн не будет — а ведь даже в Константинополе это привилегия знати. Что ж, десятины это стоит. Дионисий-то видел и следствие — власть над соединением людей в семью мало-помалу станет принадлежать Церкви, а это — очень большой рычаг! Епископ улыбнулся, поймав себя на механической аналогии. Да, поговорив с базилиссой или о базилиссе, потом весь день мыслишь, как механик. Но это не всегда плохо. Фермеры тоже не ушли обиженными. Рыцари же и образованные люди придут в полный восторг, когда узнают подробности, и начнут стекаться к новому двору толпами. А что касается того, что Августина оставила себе, так многое дано — многое спросится.
В том, что перед ним именно беглая базилисса, епископ устал сомневаться. Всякий раз, когда его подозрения начинали крепнуть, являлось новое доказательство, и не одно. Дионисия, например, долго смущала странная болезнь, от которой Августина-Немайн оправилась три недели тому назад… Люди так никогда не недужили! Тем более, что по выздоровлении девушка со странностями начала вести себя точно как сида — и это очевидно шло ей на пользу. Питание, распорядок дня… И уже здесь, в новорождённом городе, Адриан вспомнил — до болезни Немайн вела себя как человек. От этого и слегла. Больше того — Дионисий узнал, что базилисса тяжело болела в десять лет. Как в книге написано. Так что чудо, которое помогло в её исцелении — принесённая ирландскими святыми книга о лечении сидов — только доказывало: пусть Немайн действительно являлась сидой. Но ничегошеньки не знала о том, как сиде жить положено!
А значит, выросла не среди своих.
Выросла в далёких краях, в которых о сидах и слыхать не слыхивали. Например, в Константинополе. А точнее — в полевых лагерях да на долгих переходах императорской армии во время бесконечно долгой и бесконечно тяжёлой персидской войны. Получалось — Августина-Немайн разом и сида и царевна. Это всё объясняло. Впрочем, оставался ещё один вопрос: почему у императора-армянина от брака с собственной племянницей девятнадцать лет назад уродилась именно сида, а не очередной инвалид? Тому, что уродилась Немайн именно у них, был свидетель, и весьма авторитетный. Патриарх Константинопольский Пирр. Пусть и беглый, да не низложенный. Который по размышлении оставил себе собственное имя, скрыв только чин. Прихотливая судьба занесла его на окраину мира. Впрочем, не самостоятельно, а вослед. Есть разница. Теперь радовался тому, что тащился на край света не зря. Пусть бывшая ученица — а Пирр некогда отвечал за воспитание детей царя Ираклия — признавать своё имя пока не желала, патриарх надеялся вскоре поговорить с ней по душам. А пока для бесед ему вполне хватало заезжих ирландских друидов: Пирр получал изрядное удовольствие от попыток обратить в христианство этих умных, способных к сложным суждениям и неожиданным выводам оппонентов. Выяснять между своими же, христианами, кто еретик, ему уже наскучило. Тем более, что разок еретиком оказаться довелось и Пирру. В прошлом году Максим Исповедник на диспуте в Африке разбил патриарха наголову — так, что пришлось прилюдно каяться. Беды в том, впрочем, никакой не было: отношения Пирра с римским папой резко улучшились, а император Констант, гонитель, из единоверца-монофелита стал злобствующим еретиком. То, что при этом по фасаду Церкви пробежала ещё одна трещина — Дионисий заметил. Но не то, что на этот раз она совпала с трещиной на фасаде Империи. Монофелитство оказалось религией верных царю Константу. Православие — вольнодумцев и заговорщиков из Рима и Карфагена.
