Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗

Богуслава очнулась на закате.

Низкая луна смотрела из зеркал. И сами зеркала раскрывались хельмовым чарованным лабиринтом, в котором клубилась сила. Тот, кто жил в Богуславе, эту силу черпал полными горстями…

Он сбрасывал запоры.

И раскрывал туманные пути, выпуская души.

…время пришло.

Глава 12

Демоническая

Запах гнили стал невыносим.

Себастьян дышал ртом, но все одно не мог избавиться от ощущения, что вот-вот задохнется в этом смраде.

Полнолуние.

И луна круглая, точно циркулем на небе выведенная, не исчезает даже днем. Она смотрится в окна и смотрит из зеркал, заставляя нервничать.

Завтрак.

И панночки странно-молчаливы, точно тоже чуют неладное. Смотрят в тарелки. Кривятся. Одна Богуслава улыбается счастливо.

Клементина бледна, если не сказать — сера, губы в лиловой кайме, под глазами — мешки, и сами глаза красные, как бывает после долгих слез…

…а ведь подкинули ее во дворец, к самым королевским покоям, в корзинке плетеной и с записочкой, что, дескать, дитя сие — незаконнорожденное, но крови королевской, и ежели Его Величество вздумает отеческим долгом пренебречь, то свалятся на голову его многочисленные проклятия…

Нет, в самой Клементине колдовского дару ни на грош.

…а не в этом ли дело? Оттого и вернули отцу, а не…

— Панночки, — голос надтреснутый, глухой, но в белоснежной тишине столовой он звучит как-то слишком уж громко. И луны в зеркалах мелко дрожат, готовые в любой момент разлететься на осколки, хоть бы от этого самого голоса. — Прошу вас сегодня не покидать пределы Цветочного павильона.

— Почему? — поинтересовалась Евдокия, отодвигая тарелку с нетронутым завтраком.

Ответа не получила. Клементина поднялась, и следом за ней, повинуясь привычному ритуалу завтрака, встали красавицы.

— Считайте этот день — отдыхом, — сказала Клементина, вымученно улыбнувшись. — Завтра вам предстоит посетить бал в честь…

Она говорила, глядя на собственные руки, которые мяли, терзали льняную салфетку, не способные остановиться. И Себастьян тоже смотрел, подмечая, что руки эти — бледны, а ногти, напротив, утратили исконный розовый цвет, налившись мертвенной синевой.

У панны Клементины было неладно с сердцем.

А может, и не в сердце дело?

Времени остается все меньше.

Тишина. Сам дом будто вымер. И прислуга подевалась… куда? После выяснится. Зеркала плывут, дрожат, но что бы ни было заперто по ту их сторону, держат.

Надолго ли их хватит?

До полуночи — точно, а если повезет, то и дольше. Но в тишине Себастьяну слышится шепоток. Он пытается уловить, откуда тот доносится, но… ничего.

Пустота.

И красавицы, которые сидят в гостиной, глядя друг на друга, молча. Не люди — куклы.

— Чем это так смердит? — поинтересовалась панночка Тиана, зажимая нос пальцами. Воняло и вправду знатно, но Себастьян подозревал, что запах этот слышен лишь ему одному. — Боги всемилостивейшие… вот у нас в городе одного году канализацию прорвало. А все потому, что дожди шли и мэр, не нынешний, а тот, который до этого был, проворовался. Вот там чего-то не то забилося, не то провалилося, и на улицы этое самое поплыло. Жуть была жуткая!

Слушают.

Но Тиану ли?

Ядзита забыла о вышивке. Положила на колени и гладит. Смотрит же в зеркало, на луну.

Мазена отвернулась. Виден лишь профиль.

Красивый профиль.

Классический.

Габрисия ходит вдоль подоконника, и пальцы на него положила, словно боится, что если отпустит, то потеряется…

Лизанька, читая очередное письмо, улыбается, но сама не замечает, до чего неестественной выглядит эта улыбка. Да и лицо… маска.

Евстафий Елисеевич не простит, ежели с нею что-нибудь да приключится, и ладно бы Себастьяну, так ведь себе не простит. А у него язва, нервы и сердечко от многочисленных забот пошаливает.

Эржбета прикусила перо и застыла, устремив взгляд на массивную белого колера вазу. В потрескавшейся глазури отражается Эржбетино лицо, престранно уродливое.

Которая из них?

Богуслава мечется из угла в угол. И движения ее угловаты, дерганы. Если и замирает, то ненадолго.

— Голова болит, — жалуется она, хотя никто ни о чем не спрашивает. — Я пойду прилягу…

Уходит.

А время тянется. Цветочные часы отсчитывают минута за минутой, отмечая каждый час боем.

Обед.

И помада на губах Клементины, точно таким вот нехитрым образом она, Клементина, силится скрыть их синеву и собственное волнение.

Ужин.

Время спиралью, сжатой до предела.

Смрад невыносим. И по стенам дома расползается бурая плесень, которой опять же, никто помимо Себастьяна не замечает…

…Матеуш с букетом роз и сладостями появляется ровно в восемь. Визит поздний, почти недопустимо поздний, но Клементина лишь поджимает губы, размазывая бледную помаду.

А Матеуш одаряет красавиц сладостями.

…колдовка должна быть довольна.

— Ах, хорошо, наверное, быть королевичем, — вздыхает Иоланта, на мгновенье отрывая взгляд от очередного зеркала.

— Королевичем? Королевичем — хорошо, — Матеуш с поклоном протягивает ей коробку.

И Иоланта берет конфетку осторожно, двумя пальчиками. Разглядывает долго, нюхает и в сторонку откладывает.

— Боюсь, сладкое вредно!

— Что вы, панночка, впервые слышу, чтобы шоколад был вреден женщинам! — Матеуш целует пальчики Иоланты…

…а она вновь увлечена собственным отражением.

Богуслава ест конфеты одну за другой, и губы облизывает постоянно, точно ее жажда мучит. Эржбета смеется… над чем?

Ах да, Матеуш рассказывает не то очередной анекдот, не то историю из дворцовой жизни, которая порой бывает куда как веселей анекдота…

Мазена слушает. Улыбается.

Сдержана.

И в то же время очаровательна. Древняя кровь против древней же крови. Взгляд Матеуша то и дело останавливается на панночке Радомил. Ненадолго, но ей и малости хватит. Нет, она не пытается очаровать наследника, она лишь использует ситуацию.

Ядзита держится в стороне.

…Лизанька исчезла. И если бы не метка, Себастьян решил бы, что сие исчезновение — исключительная удача, ибо порушенная репутация всяко лучше потерянной жизни.

Евдокия не отходит от сестрицы, которая села в углу и наблюдает за остальными оттуда… светлая кровь. Почему ее не выбили?

Карезмийку убрали.

Гномку.

Целительниц.

А эльфийскую полукровку оставили. Случайность? Или еще одна деталь чужого плана, который Себастьян к собственному стыду так и не понял.

Но скоро уже…

…часы внизу пробили десять.

Странно.

По ощущениям было не так уж и поздно, но Себастьян повернулся к окну.

Темно.

И луна. Куда ж без луны? Разрослась, заполонила весь проем, и чернеют на желтом ее фоне оконные решетки.

— Ах, панночки, — притворно удивился Матеуш. — Время рядом с вами летит как-то чересчур уж быстро…

Он целовал ручки.

Сыпал комплиментами и извинениями…

…поздно уже, и пусть сердце его обливается кровью при мысли о разлуке, но Матеуш осознает, сколь важен для красоты отдых… и что иные злые языки и без того в позднем визите усмотрят что-либо неприличное, а Матеушу вовсе не хочется становиться причиной огорчения прекрасных панночек…

Он говорил.

А Себастьян осознавал, что все решится именно сейчас, поскольку не выпустят Матеуша…

Ему позволили подойти к самым дверям. А когда до них осталось шага три, створки беззвучно закрылись. Белая их поверхность вспучилась змеями ветвей, пол же вздрогнул, разрываемый корнями.

— И как это понимать? — осведомились Его Высочество, тыкая в корень носком туфли. Следовало сказать, что туфли были модными, с острыми носами, на которые не иначе, как для пущей красоты, крепили стальные пластины.