Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
– Такой, которому обстоятельства не позволяют медлить, – отрубил аль-Мунзир. – Может быть, поблизости грабители напали на караван, а этот человек спасается от них?
И в этом рассуждении был свой резон – сперва аль-Мунзир, а за ним и Джеван-курд выбрали ту из ведущих прочь из Хиры дорог, которой пренебрегали вожаки караванов, хотя в нескольких фарсангах от нее пролегала более оживленная, где на расстоянии дня пути друг от друга стояли удобные и хорошо защищенные караван-сараи, непременное достоинство всех дорог в землях, завоеванных и освоенных правоверными. Джудар ибн Маджид из записей о допросах сделал вывод, что Хайят-ан-Нуфус увела своих людей именно малолюдной дорогой.
– Изготовьтесь к обороне, о молодцы! – немедленно приказал Джеван-курд. – О друг Аллаха, не помешает ли тебе этот мрак?
– Нет, о господин, – коротко отвечал аль-Катуль, отцепляя от пояса ангустану.
Тем временем Абу-Сирхан и аль-Куз-аль-Асвани одновременно принялись тушить костер, но зиндж выплеснул на него остатки воды из кожаного ведра, а морской разбойник развязал шнурок шаровар и довершил дело иным способом.
Абу-ш-Шамат выдернул воткнутые в землю копья, к которым были привязаны животные, и передал поводья людям Джевана-курда. Они не имели с собой луков и стрел, поэтому курд удалился вместе с ними на сотню шагов от колодца, где заприметил подходящий холм, и увел с собой лошадей и верблюдов, чтобы спрятать их. Люди аль-Мунзира же были вооружены луками – и сами, не дожидаясь указаний, разбежались и заняли места, удобные для стрельбы.
Сам аль-Мунзир затаился у стенки колодца.
Одинокий всадник приближался, и уже были видны его развевающиеся белые одежды, но не слышалось шума и воплей погони.
Чем ближе подъезжал он к колодцу, тем медленнее гнал коня, и в конце концов перевел его на рысь, а подъехал и вовсе шагом.
Этот статный всадник, лицо которого было наполовину закрыто отпущенным подлиннее концом тюрбана, неторопливо объехал вокруг колодца, заставляя аль-Мунзира, стоящего согнувшись и едва касаясь земли одним коленом, отступать, неловко пятясь.
Конь незнакомца всхрапывал, чуя близость других коней, верблюдов и людей. Наконец он заржал.
– Ты прав, о Ляхик, – сказал ему всадник. – Клянусь Аллахом, они где-то неподалеку, они не могли миновать этого колодца.
Узнав голос, аль-Мунзир выпрямился.
– Простор, привет и уют тебе, о друг Аллаха! – воскликнул он. – Что случилось? От кого это ты убегаешь и намного ли опередил погоню?
– За мной никто не гонится, о аль-Мунзир! – сказал, соскакивая с коня и откидывая конец тюрбана, Хабрур ибн Оман.
– Но почему же, ради Аллаха, ты оказался ночью, один и на дороге, так далеко от Хиры? – удивился Джабир.
– А почему ты у колодца один? Куда делись люди, которых дал тебе Джудар ибн Маджид? – вопросом же отвечал не менее удивленный Хабрур.
– Сюда, о молодцы, опасность миновала! – позвал аль-Мунзир.
Стрелки поднялись из своих укрытий.
– Не дашь ли ты мне, ради Аллаха, поесть? Я голоден, как гуль, – сказал Хабрур ибн Оман. – И нет ли у тебя гребня? Я уезжал в такой спешке, что оставил дома самое необходимое, а бороду нужно соблюдать в наилучшем порядке…
Наставник молодого царя провел рукой по своей большой огненной бороде – и Джабир подумал, что сейчас Хабрур попросит еще и хенны, чтобы подкрасить отросшую седину, но этого, благодарение Аллаху, не случилось.
– Откуда эта спешка и что случилось в Хире? Почему ты покинул аль-Асвада? – подходя к кострищу, спросил он. – Разведи огонь, о аль-Куз-аль-Асвани, а ты, о Абу-Сирхан, достань лепешек и мяса.
– На голове! – отозвался чернокожий зиндж.
– На голове и на глазах, – со вздохом поправил его аль-Мунзир. – Только так отвечают, когда приказание понято и будет выполнено, а не иначе, уразумел, о несчастный? Сам Аллах послал нам тебя, о ибн-Оман, у меня больше нет сил преподавать этому сыну греха арабский язык. Так почему же ты покинул аль-Асвада?
– Ты спрашиваешь, почему я покинул аль-Асвада… – Хабрур неторопливо присел возле аль-Куз-аль-Асвани, который, стоя на коленях, выбивал кремнем и кресалом искру на кусок трута. – Видишь ли, о аль-Мунзир, твое место у аль-Асвада достаточно почетно…
– Особенно сейчас – буркнул беглец, садясь рядом. – Лишь бы только ему не донесли, что я тайно посетил его харим!
– Очевидно, когда я наставлял вас с аль-Асвадом, то забыл упомянуть, что воспитанный и образованный человек не перебивает старших годами. Так вот, о аль-Мунзир, когда-нибудь Ади аль-Асвад призовет тебя и скажет: «О брат, мои сыновья подросли, и настало время забрать их из харима и передать от женщин мужчинам. С этого дня ты – наставник моих сыновей, и они обязаны почитать тебя как отца, а ты обязан заменить им отца, если со мной случится худшее». Ты исправно будешь учить этих мальчиков всему, что знаешь сам, и ты минуешь ту ошибку, которой не избежал я…
– Что же это за ошибка, о друг Аллаха? – в который уже раз за краткое время между двумя молитвами удивился аль-Мунзир.
– Нельзя воспитывать и наставлять человека до скончания его дней, о сынок, – сказал Хабрур ибн Оман, опустив голову и вздыхая, как если бы он похоронил всех мужчин своего рода. – Нельзя исправлять все его ошибки еще до того, как он осознает их. Нельзя предостерегать его о каждой опасности, как это делал ты, иначе он сам не научится угадывать опасность. И нельзя беречь его гордость, как это делал все годы я, иначе его достоинство не закалится в испытаниях и в час поражения отчаяние и растерянность погубят его. Аль-Асвад не выдержал испытания – и в этом моя вина, о аль-Мунзир. Если бы я воистину относился к нему как к сыну, я бы не жалел его…
– Был ли между вами разговор об этом? – быстро спросил аль-Мунзир.
– Он спросил, почему я преподавал ему лишь ремесло воина и не преподавал ремесла царя, – отвечал наставник. – Ему стыдно было глядеть мне в глаза, а мне стыдно было глядеть в глаза ему, клянусь Аллахом! И я понял, что наилучшим для меня было бы умереть, чтобы он знал – никто больше не успокоит его, когда он в ярости, и никто не станет исправлять обстоятельства, которые он испортил! Ему тридцать лет, о аль-Мунзир!
– Мне почти столько же, – сказал Джабир. – Я старше его на восемь месяцев.
– Но тебя я никогда не берег и не щадил.
– Клянусь Аллахом, это так. И ты, сам впав в отчаяние, решил, что наилучшее для тебя – уехать из Хиры так, чтобы след твой затерялся?
Хабрур хотел было ответить, но тут из темноты раздался грубоватый голос.
– О аль-Мунзир, кого это принесли ифриты и шайтаны к нашей стоянке? – осведомился Джеван-курд, широкими шагами направляясь к костру. – Долго ли нам охранять верблюдов за холмом, как будто мы бедуинские старцы? Может быть, нам еще поискать на этих холмах сморчков или изловить ящерицу, чтобы зажарить ее? Если этот человек – из друзей, то почему ты не подал нам знака?
Тут Джеван-курд оказался достаточно близко от огня, чтобы увидеть и опознать великолепную бороду Хабрура, волнистые волоски которой играли в свете костра медным блеском.
– О аль-Мунзир, где ты взял его? – изумился курд. – Точно ли это – он? Эй, человек, встань, чтобы я разглядел тебя! Ты или Хабрур ибн Оман, или сам шайтан!
– Клянусь Аллахом, это же Джеван-курд! – отвечал, вскакивая, Хабрур. – О аль-Мунзир, как попал сюда этот посетитель базаров и вымогатель подарков у купцов? О Джеван, здесь ты не добудешь даже оческа пакли для своего харима!
– О аль-Мунзир, разве премудрые, богобоязненные и искушенные в науках старцы странствуют в одиночестве по ночам? – завопил Джеван-курд, хватая Хабрура за плечи и яростно встряхивая, чтобы убедиться, что это – раб Аллаха из сынов Адама, а не бесплотный дух.
– О аль-Мунзир, я оставил этого человека в комнате, которая была похожа на купеческую лавку, и он перекладывал с места на место отрезы шелка и покрывала, стараясь поделить их между женами поровну, и ему не хватало для расчетов пальцев рук, так что он попросил меня предоставить свои пальцы! – Хабрур ибн Оман воздел к ночному небу две растопыренные пятерни. – Клянусь Аллахом, меньше всего на свете ожидал я увидеть его здесь! О Джеван, а кто же будет ездить у стремени аль-Асвада?
