Сарантийская мозаика - Кей Гай Гэвриел (мир книг .TXT) 📗
Она и так под охраной — своей славы и других вещей. Среди этих других вещей и то, что кое-кто мог предупредить ее о появлении людей, пытающихся проникнуть в ее комнату после наступления темноты.
— Насколько я понимаю, его нельзя убить, но почему этот человек расселся здесь и ждет, когда принесут вино? Просвети меня, прошу тебя.
— Данис, Данис. Разве он не великолепен? — молча спросила Ширин, зная, что ответит на это птица.
— О! Прекрасно. Подождешь, когда он еще раз улыбнется, а потом потащишь в постель, ты это задумала?
Скортий Сорийский смущенно улыбнулся:
— Почему... гм... ты думаешь, что я... э...
— Тенаис? — спросила она. — О, женщины знают о таких вещах, дорогой мой. Я видела, как ты смотрел на нее сегодня вечером. Должна сказать, что она прелестна.
— Гм, нет! То есть я бы скорее сказал, что... женщины могут увидеть то, чего на самом деле не существует. — Его улыбка стала более уверенной. — Хотя должен заметить, что ты действительно прелестна.
— Видишь? Я так и знала! — воскликнула Данис. — Ты знаешь, что это за человек! Оставайся на месте. Не надо ему улыбаться!
Ширин улыбнулась. Скромно опустила глаза, сложила руки на коленях.
— Ты слишком любезен, возничий.
Снова кто-то царапается в дверь. Чтобы сохранить в тайне личность гостя — и избежать урагана слухов, который вызовет этот визит, — Ширин поднялась и сама взяла поднос у Фаризы, не впуская ее в комнату. Она поставила его на столик у кровати и налила им обоим вина, хотя, видит Джад, в такой час ей совсем не стоило снова пить вино. Ее охватило легкое возбуждение, которого она не могла подавить. Весь Город — от дворца и церкви до береговой таверны — был бы ошеломлен, если бы узнал об этом свидании первого возничего Синих и первой танцовщицы Зеленых. И этот человек...
— Долей еще воды в свою чашу! — резко приказала Данис.
— Тихо, ты. В ней и так полно воды.
Птица фыркнула.
— Не знаю, к чему было предупреждать тебя о шуме на крыше. Могла бы с таким же успехом дать ему застать тебя голой в постели. Это облегчило бы ему задачу.
— Мы же не знали, кто это, — рассудительно ответила Ширин.
— Как ты... э... догадалась, что я здесь? — спросил Скортий, когда она протянула ему чашу. Она смотрела, как он сделал большой глоток.
— Ты шумел, как четверка лошадей, приземляясь на крышу, Геладикос, — рассмеялась она. Ложь, но правда не для него и вообще ни для кого. Правда — это птица, которую прислал ей отец, обладающая душой, никогда не спящая, сверхъестественно бдительная, подарок полумира, где обитают духи.
— Не шути! — пожаловалась Данис. — Ты его поощряешь! Ты знаешь, что говорят об этом мужчине!
— Конечно, знаю, — молча шепнула Ширин. — Давай проверим, дорогая? Он славится своим умением хранить тайны.
«Интересно, как и когда он собирается начать меня соблазнять», — подумала Ширин. Снова села на свое место, в противоположном от него конце комнаты, и улыбнулась. Ей было легко и весело, но в ней таилось волнение, глубоко спрятанное, как душа в этой птице. Оно приходило нечасто, это чувство, правда, нечасто.
— Ты ведь знаешь, — сказал Скортий из факции Синих, не вставая с места, — что мой визит совершенно благопристоен, пусть и... необычен. Ты в полной безопасности, мои неуправляемые желания тебе не грозят. — Блеснула его улыбка, он поставил свою чашу на стол уверенной рукой. — Я здесь только для того, чтобы сделать тебе предложение, Ширин, деловое предложение.
Она с трудом глотнула, задумчиво склонила голову к плечу.
— Ты... э... умеешь управлять неуправляемым? — прошептала она. Остроумие может стать ширмой.
Он снова непринужденно рассмеялся.
— Попробуй править четверкой коней, стоя на тряской колеснице, — ответил он. — Ты научишься.
— О чем говорит этот человек? — возмутилась Данис.
— Тихо. Я могу обидеться.
— Да, — холодно ответила она и села прямо, осторожно держа чашу с вином. — Не сомневаюсь. Продолжай. — Она понизила голос, сменила тембр. Интересно, заметил ли он.
Невозможно было ошибиться — ее тон изменился. Она актриса, она умеет передать многое, лишь чуть-чуть изменив голос или позу. И она только что это сделала. Он снова спросил себя, почему он решил, что она будет одна. И что это говорит о ней или о его представлении о ней. Он чувствовал в ней женскую гордость, самостоятельность, желание самой делать свой выбор.
Ну, это будет ее собственный выбор, что бы она ни выбрала. В конце концов, именно это он пришел ей сказать, и он это сказал, осторожно подбирая слова:
— Асторг, наш факционарий, вслух задавал вопрос, и не раз, как можно заставить тебя поменять факцию.
Тут она снова изменила позу — быстро встала, словно развернулась тугая пружина. Поставила свою чашу и холодно посмотрела на него:
— И для этого ты пришел в мою спальню среди ночи?
Эта идея представлялась ему все более неудачной.
Он ответил, оправдываясь:
— Ну, такое предложение нельзя делать при всех...
— Письмо? Вечерний визит? рбмен несколькими фразами в укромном месте во время сегодняшнего приема?
Он посмотрел на нее снизу вверх, прочел холодный гнев и замолчал, хотя в нем при виде ее ярости возникло другое чувство, и он снова ощутил вспышку желания. Будучи тем мужчиной, каким он был, он понял причину ее возмущения.
Она сказала, гневно глядя на него сверху вниз:
— Собственно говоря, именно так поступил сегодня Струмос.
— Я этого не знал, — сказал он.
— Похоже на то, — запальчиво ответила она.
— Ты согласилась? — спросил он, чуть-чуть слишком весело.
Она не собиралась позволить ему так легко отделаться.
— Зачем ты здесь?
Скортий, глядя на нее, понял, что под шелком ее темно-зеленого платья совсем ничего нет. Он откашлялся.
— Почему мы делаем то, что делаем? — в свою очередь, спросил он. Один вопрос за другим вместо ответа. — Понимаем ли мы когда-нибудь до конца?
Собственно говоря, он не собирался этого говорить. Увидел, как изменилось выражение ее лица. И прибавил:
— Я беспокоился, не мог спать. Не был готов идти домой, в постель. На улицах было холодно. Я видел пьяных солдат, проститутку, темные носилки, которые почему-то меня встревожили. Когда взошла луна, я решил идти сюда. Подумал, что мог бы попытаться... чего-то добиться, раз все равно не сплю. — Он посмотрел на нее. — Мне очень жаль.
— Добиться чего-нибудь, — сухо повторила Ширин, но он видел, что ее гнев исчезает. — Почему ты решил, что я буду одна?
Он боялся, что она его об этом спросит.
— Не знаю, — признался он. — Я только что задавал себе тот же вопрос. Наверное, потому что с тобой не связано имя ни одного мужчины и я никогда не слышал, чтобы ты... — Голос его замер.
И увидел тень улыбки в уголках ее рта.
— Увлекалась мужчинами?
Он быстро покачал головой.
— Не так. Проводила ночи с безрассудством?
Она кивнула. Воцарилось молчание. Сейчас ему необходимо было выпить еще вина, но он не хотел, чтобы она это заметила.
Она тихо сказала:
— Я сказала Струмосу, что не могу сменить факцию.
— Не можешь?
Она кивнула головой:
— Императрица ясно дала мне это понять.
И когда она это сказала, это показалось совершенно очевидным. Ему следовало знать, и Асторгу тоже. Конечно, двор хотел сохранить равновесие между факциями. А эта танцовщица пользовалась духами самой Аликсаны.
Ширин не шевелилась и молчала. Он огляделся, размышляя, увидел драпировки на стенах, хорошую мебель, цветы в алебастровой вазе, маленькую искусственную птичку на столе, вызывающий смущение беспорядок на постели. Снова перевел взгляд на Ширин, стоящую перед ним.
Он тоже встал:
— Теперь я чувствую себя глупо, помимо всего прочего. Мне следовало понять это, прежде чем тревожить тебя ночью. — Он слегка развел руками. — Императорский квартал не позволит нам быть вместе, тебе и мне. Прими мои глубочайшие извинения за это вторжение. Теперь я уйду.
