Орлиная гора - Живетьева Инна (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
– Александер, а разве так может быть? Решаешь вроде бы правильно, а все равно получается, что предаешь. Там же Митька!!! Может, ему уже ни глотка, ни полглотка воды не осталось!
Темка думал, что он уже мужчина и никогда не заплачет; что засуха просушила до кристалликов песка в венах. Но брызнули слезы, слиплись ресницы.
Во дворе седлали лошадей. Митька не выдержал, подошел:
– Куда-то собрались, капитан?
В голосе не было уважения ни на голубиное перо. Митька слишком хорошо помнил, как капитан расхохотался ему в лицо на приказ открыть ворота беженцам. Стыд перед брошенными в Песках людьми был так силен, что и сейчас Митьку затошнило.
Герман еле заметно хмыкнул, но ответил достаточно вежливо:
– В Пески, княжич. Говорят, источник дается тем, кто ищет. Запасы кончаются.
Митька остановил взгляд на притороченных к седлам бурдюках.
– Надеетесь проехать верхом?
– Где не проедем, там на брюхе проползем.
«А ведь он не трус», – подумал Митька. Впрочем, и на дуэли стреляться – даже самому меткому стрелку – опасно. Рисковый способ заработать деньги.
– Я с вами.
Он развернулся и пошел седлать Поля. Митька был уверен, что эту просьбу капитан уважит. Действительно, его дождались у ворот Герман и двое солдат.
Лошади нехотя ступили на песок. Темно-рыжие барханы сминали горизонт, дышали жарой. Горячий ветер зализывал цепочку следов. Первым ехал капитан, за ним Митька, следом солдаты. Княжич не узнавал степи, где они носились с Темкой. Стерлись берега Красавки. Пропала рощица, обычно видная издалека. К ней проехать не удалось, бронза почти истончилась, сменилась золотом. Зыбучие пески. Капитан спешился, кинул повод одному из солдат:
– Останешься тут.
Тот с облегчением закивал. Впереди стлалось золото, перечеркнутое узенькими тропками, страшно было идти между зыбучими песками. Да и солнце, поднимаясь, все сильнее давило горячими ладонями. Митька погладил уставшего Поля, жалея, что нет и малейшей тени, чтобы спрятать коня.
Герман первым шагнул на бронзовую дорожку…
Потом, в замке, у Митьки золотые круги плавали перед глазами и продирало ужасом, когда он вспоминал тот путь.
Почти сразу сбились с дороги: капитан и солдат видели разные тропки, совсем не те, которые открывались княжичу. Герман пожелал верить своим глазам – и еле выполз на четвереньках. Отплевывался от песка, ругался и карабкался на тропу. Не слышал еще Создатель подобной хулы, какую изрыгал капитан! Потом встал на горизонте мираж: родник, рассыпающий веер брызг. Митька ясно видел, как сквозь призрачную воду просвечивает все то же золото. Но солдат кинулся туда, хватанул песок в горсть, ткнулся губами. Пока по бедра не засосало, все не желал верить, что это обман. Спасти его не смогли. Стоило сойти с тропы, как ноги тут же увязали по щиколотку. Митька яростно рванул пояс из штанов, пополз к дико кричавшему мужчине, но Герман в последний момент ухватил княжича за ногу. Митька лягнул, да разве из таких тисков вырвешься. Солдат выл, запрокидывая голову, и только когда сухое золото хлынуло в рот, крик замолк. Прошуршали песчаные струи, сглаживая воронку. Как и не было человека.
Если бы не вешки, обратно бы не вернулись.
Глава 5
Не нравится, когда смотрят в спину. Но не запрещать же. Все равно будут таиться в коридорах, комнатах и украдкой пялиться на уходящего. Один помолится Матери-заступнице за княжича, другой – за себя. Может, просто пожелают удачи. А кто-нибудь скрипнет зубами: ну, уж этот-то пьет вволю там, у источника. И ведь не докажешь, что Темка разве две кружки лишних и выпивает: когда приходит и когда уходит. Пока доберешься до источника, все внутри спечется. Сверху солнце шпарит, снизу пески накалившиеся жгут. А больше княжич воды не возьмет: слишком слаб ручеек, еле-еле за день бурдюки набираются. На ночь бы оставить какую посудину, но родник к вечеру иссыхает, прячется. И только с восходом набухают первые капли. Каждый утро, торопясь к источнику, Темка боится: а вдруг уже закончилось чудо.
Александер тоже смотрит вслед. Он думает, что самое страшное – идти по еле заметной тропке. Темка бы усмехнулся, но больно пересохшим губам. Самое страшное – целый день лежать на раскаленных песках, распластавшись под солнцем. Все время кажется, что лучи тяжелые и давят, давят, все плотнее прижимая к бронзовой сковородке. Не помогает даже самодельный навес из плотной ткани, солнце прошивает его насквозь. А под самым ухом журчит родник. У Темки от жары кружится голова, в первый день его вырвало. Самое главное – пережить полдень, когда даже собственная тень поджимается, уходя от раскаленного светила. Над песками встает марево, в котором порой чудятся странные картины: замки, уходящие караваны, воины на отменных жеребцах, тенистый берег речушки, красивая девушка, стирающая на мостках. Порой даже слышны стук копыт, голоса, плеск волн. И какой-то бесплотный голос вздыхает над ухом: «Не тот…» Темка боится полудня: ему кажется, что можно сойти с ума. Княжич дорывается до влажного песка, прижимает его к лицу и так ждет, когда солнце начнет заваливаться к горизонту.
А вот возвращаться домой уже не страшно. Волочишь тяжеленные бурдюки, ноги не держат и перед глазами плавают ярко-желтые пятна. Пот разъедает кожу, и сколько ни вытирай – все равно щиплет глаза, а ведь нужно следить за тропой. На страх сил уже просто не остается.
Но сегодня Темка уйдет от источника чуть раньше. Он и вышел-то, когда солнце едва позволило разглядеть дорогу.
Южному Зубу повезло. Пески чуть присыпали стены и почти сплошь отливают бронзой. Темка поднял голову, прикрываясь козырьком ладони. Перед глазами мельтешили солнечные блики, мешая рассмотреть. Княжич сморгнул, проклиная безветренную погоду. Есть! Уф-ф-ф, спасибо, Матерь-заступница. Штандарт не приспущен – значит, жив Митька. Если, конечно, в крепости есть кому следить за ритуалом – тут же ошпарило новым страхом.
Темка торопливо сбросил бурдюки, достал зеркальце. Конечно, глупо подниматься на башню, точно зная: к тебе не придут. Карабкаться по жаре, подставляться горячему дыханию Черных песков. Но княжич поймал солнце, послал три коротких блика: «Приходи немедленно». Если Митька откликнется, то Темка сделает подлость: принесет в крепость мало воды. Снова вспомнились старые весы. А не подлость: самому пить, а друг там от жажды умирает?! Но нет ответа, только чуть дрожит в горячем мареве кромка башни.
Дерьмо шакалье! А если у Митьки сил уже нет по лестницам таскаться? «Приходи немедленно!» Горячий ветер бросил в лицо песок, обжег пересохшие губы. «Приходи немедленно!» Темка прикусил пальцы, чтобы не расплакаться. Создатель, ты не можешь так поступить! Княжич опустился на горячий песок, зеркальце выскользнуло из руки. Если хотят покарать его неизвестностью – пусть! Лишь бы Митька просто не поднялся сегодня не башню. Лишь бы не сбылся тот сон, в котором видел Темка умирающего от жажды друга. Олень-покровитель, помоги!
С башни сверкнула вспышка. У Темки словно пружинка внутри разжалась, он вскочил. Глупо торчать там и вглядываться в ослепляющие пески, точно зная, что друг заперт в крепости. Но Митька все равно стоял. Темка приподнялся на цыпочки, замахал руками. Увидит – в этих песках как на ладони. Пятки зудят – так и хочется побежать навстречу. Но нельзя, Герман может заметить. Капитан Южного Зуба – последний человек, с кем желал бы сейчас встретиться Темка.
Наконец длинная предвечерняя тень легла на пески. Митька! Темка подпрыгнул на месте, но ближе подойти так и не решился. Уже можно рассмотреть лицо друга – осунувшееся, дочерна загорелое, с еще больше облупившимся носом. Волосы выгорели и стали почти белыми. Но, несмотря на жару, Митька был в зеленом мундире. Темке даже сделалось неудобно за свой вид: мятую, пропотевшую, выгоревшую на солнце рубаху и плотные деревенские штаны.
Всадники вылетели неожиданно, песок ударил из-под копыт. Митька оглянулся, но не отпрыгнул с дороги, а бросился наперерез. Герман, шакал его побери!
