Степная дорога - Иволгина Дарья (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Несколько дней спустя брат Гервасий прочитал эту приписку, когда зашел в библиотеку продиктовать Соллию новые комментарии к его труду. А прочитав, вдруг как-то просиял: возможно, и поторопился старый наставник с грустными выводами насчет Соллия. Не исключено, что именно в служении Младшему на многотрудном поприще милосердия Соллий обретет истинное свое призвание.
Все в новой его жизни казалось Салиху дивом. Казалось, не нашлось бы среди окружающих его сейчас вещей, людей и их обычаев такого, что не вызывало бы у него искреннего и глубочайшего изумления. Алаху же невежество чужака попеременно то смешило, то раздражало.
Заметив висящих у входа в юрту Трех Небесных Бесноватых – наиболее чтимых в роду Алахи идолов – Салих остановился, поглядел на них с каким-то непонятным для Алахи умилением и уже потянулся было, чтобы взять их в руки, когда девочка, опомнившись, хлопнула своего раба по спине.
– Стой! Что ты делаешь?
Он обернулся, все еще глупо улыбаясь:
– Разве это не твои куклы, госпожа?
– Это… это духи! Боги! – оскорбленно ответила Алаха. На ее щеках вспыхнул румянец. Какой беды мало не натворил! И то неизвестно, не прогневались ли Трое – норов у них покруче, чем у Алахи и ее брата вместе взятых, а могуществом они превосходят самого великого из хаанов Вечной Степи! Что с того, что на сторонний погляд кажутся они малы и неказисты!
На длинном куске белого войлока крепятся в ряд три фигурки, сшитые из черного войлока и украшенные вышивкой и бисером. Их лица с круглыми ртами и глазами-щелками нарисованы краской. Алахе они всегда казались разными, вечно меняющими выражение, точно войлочные идолы и впрямь были живыми существами и умели гримасничать.
К войлочному телу каждого из Трех было пришито еще по одному человечку, вчетверо меньшему, сделанному из тонких серебряных пластин. Когда идолы гневались или хотели о чем-то предостеречь людей, или, скажем, требовали подношений, серебряный человечек внутри войлочного начинал звенеть. Тогда звали шаманку, и она вопрошала Трех Небесных Бесноватых. Они, как правило, охотно отвечали ей – ведь они были духами домашнего очага и по-своему любили людей, гревшихся одним с ними теплом и евших одну с ними пищу. Трое давали добрые советы. Они предупреждали об опасностях и несчастьях. По слову шаманки для идолов иной раз убивали овцу, черную или белую. Мясо животного ели на торжественном пиру, где выпивалось огромкое количество кумыса и арьки. Кости, оставшиеся после трапезы, сжигали. Сердце животного всю ночь на особом блюде стояло перед идолами, а утром его куда-то уносили.
Алаха от всей души чтила идолов. Она так привыкла к тому, что один только вид Трех Небесных Бесноватых внушает нормальному человеку глубочайшее уважение, что даже растерялась, когда Салих допустил столь ужасный промах. Воистину – дикарь он, этот человек из Самоцветных Гор!
Потому только и сумела, что вымолвить в ответ на целый рой невысказанных вопросов, готовых уже вылететь из уст невоздержанного чужака:
– Это идолы! Кланяйся им!
Слегка помедлив, он все же склонил перед войлочными фигурками голову. Мимолетно подумал: видел бы сейчас его брат Соллий! Тот, что хотел вернуть лжеца в Самоцветные горы…
Но боги Алахи – в отличие от Божественных Близнецов – похоже, и не требовали от человека искренней веры и почитания. Они легко удовлетворялись внешними признаками уважения.
Юрта показалась Салиху самым теплым и уютным домом из всех, где ему когда-либо случалось преклонить голову. За исключением отцовского дома, конечно. Но в отцовском доме в последний раз он был так давно, что это воспоминание даже самому Салиху уже начало казаться всего лишь плодом воспаленного воображения.
В доме Алахи (про себя, мысленно, Салих – человек оседлого образа жизни, несмотря на постоянное вынужденное скитальчество из огня да в полымя – сразу стал называть обиталище своей хозяйки "домом") – в доме пылал очаг. По стенам висело самое разнообразное платье, и повседневное, и нарядное, украшенное шитьем, и теплое, зимнее, на меху. Здесь же хранилась домашняя утварь, а также луки, колчаны, полные стрел, две тонкие кривые сабли. Пол был густо застлан коврами и шкурами.
Пока Салих стоял у порога и озирался, щуря глаза и свыкаясь с новым обиталищем, его, в свою очередь, с любопытством разглядывали подруги Алахи и служанки ее матери. Все эти девушки и женщины, одетые, по степным меркам, довольно богато, переглядывались и пересмеивались. То и дело какая-нибудь из них, пристально посмотрев на Салиха, вдруг прыскала и тотчас принималась шептать на ухо соседке. Та, в свою очередь, заливалась веселым смехом, а еще две уже тянули шею, желая принять участие в новой шутке над пришлецом.
Салих не без оснований подозревал, что все эти шуточки отпускаются в его адрес. И вряд ли девушки говорили о нем что-то лестное. И добро бы только девушки! Одна вполне пожилая матрона – похоже, пестунья Алахи, нянька или кормилица – отпустила скабрезное замечание, от которого девушки дружно захохотали, Алаха покраснела, а Салиху сделалось очень не по себе. Хотя, казалось бы, на рудниках успел наслушаться всякого… Но то было на руднике, среди грубых каторжников. Им и ответить можно было подобающе, если, конечно, язык подвешен как надо и в кулаках уверенность еще осталась. А что прикажете делать здесь, в бабьем царстве? Салих нахмурился, опустив голову.
И этим тотчас же не на шутку прогневал свою маленькую госпожу!
Алаха даже ногой топнула от негодования. Запунцовела.
– Беду накличешь! – вскрикнула она. – Что потупился? По ком скорбишь? Зачем смотришь себе под ноги? Почему спрятал глаза?
– Ни по ком я не скорблю… – пробормотал Салих, чувствуя себя дураком – уже в который раз.
– Тогда для чего ты смотришь под землю?
– Я не смотрел под землю…
– Духи смерти, – Алаха понизила голос, – они там, под землей. Сторожат человека. Только и ждут случая встретиться с ним глазами…
– Я… разглядывал ковер, – брякнул Салих первое, что пришло на ум.
Служанки опять дружно расхохотались, а Алаха досадливо махнула рукой.
– Ты совсем глуп! Ты хуже несмышленого ребенка! Я попрошу матушку Ширин водить тебя за руку! – Она кивнула в сторону "почтенной матроны", которая незадолго до этого одним замечанием сумела вогнать в краску бывшего каторжника.
Салих молчал, не пытаясь ни объясниться, ни оправдаться. Что толку в словах? По собственному горькому опыту он знал: хозяева не любят, чтобы слуги огрызались или умничали. Сказано "виновен" – значит, молчи и жди, какое тебе определят наказание. Сказано "глуп" – не противоречь, не то и вправду выйдешь полным дураком. Не было никакого смысла вступать с Алахой в препирательство и растолковывать ей, что в других странах рабу наоборот предписывается иметь взгляд опущенный, голову скорбную, поступь бесшумную. Сколько народов, столько и обычаев. К примеру, гордые венны сложили пословицу: "голоден поле перейдет, наг – нет". А сольвенны по-своему ее переиначили: "гол поле перейдет, голоден – нет". И ведь по-своему и те и другие правы. А на родине Салиха, в Саккареме, говорят: "сыт да одет – вот и молодец". Поди разбери, как вывернул бы эту пословицу народ Алахи…
Алаха уселась перед Салихом на низенькую, застланную козьей шкурой скамеечку и подняла палец в знак того, что будет говорить. Служанки замолчали, не желая перебивать госпожу. Салих заметил, что Алаха, несмотря на свой почти детский возраст, пользуется в этой юрте большим уважением. Когда она повышала голос, некоторые девушки поглядывали на нее даже со страхом.
– Запоминай, – начала Алаха степенно, произнося слова нараспев, явно в подражание кому-то из старших. – Запоминай, дабы не навлечь на нас гнева Богов. Никогда не делай запретного! Ибо ТЕБЕ за любой грех одно наказание – смерть.
"От плети шаг до смерти", вспомнилась Салиху старая невольничья присказка. А здесь, в степи, и одного этого шага рабу, похоже, давать не принято. Сразу – смерть. Может, оно и к лучшему…
