Пепел острога - Самаров Сергей Васильевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
– Ты отстроишь… – уверенно сказал Велемир. – У тебя имя такое [44]…
Славяне всегда считали – как назовешь человека, так он и жить будет. Назовешь его Неудачей, он и будет неудачником, назовешь Победой, он всегда и во всем побеждать будет. Потому всегда вдумчиво относились к подбору имени своему ребенку. Какую судьбу ему прочили, такое и имя выбирали.
– Отстрою… И с именем, и без имени… – Овсень говорил упрямо и твердо, словно из слов каменную прочную стену выкладывал. – Не лишат дикари меня дома. Не позволю им на моей земле власть иметь. Здесь мы хозяева.
Десятник Велемир не первый год наблюдал сотника, хотя не всегда умел его понять.
Внешне Овсень был спокоен и невозмутим, что в бою, что в походе, что в других испытаниях. Хотя никто и никогда не понимал, что творится у того в душе, потому что не любил сотник открывать свою душу перед посторонними людьми, и многие даже считали Овсеня то ли равнодушным и холодным, как лягушка, расчетливым человеком, то ли просто наполовину спящим и ленивым. Но сам-то сотник хорошо знал, что в действительности ему в сложные моменты хотелось что-то срочно делать, куда-то бежать, кого-то искать, бить, ломать, крушить, может быть, бороду себе рвать клочьями. Но он, с одной стороны, не любил открываться перед посторонними и показывать свои эмоции, с другой – понимал, что вои сотни на него будут смотреть и вести себя будут, как он. И находил в себе силы все внешнее спрятать за маской спокойной невозмутимости. Сейчас, когда время тяжелое не просто подступило, а на голову свалилось, только он может подать всем пример самообладания. И он этот пример подавал и всем, в том числе и Велемиру, показывал, что духом падать нельзя.
– Двое суток прошло… Груженые ушли, плывут медленно. Догнать не сможем? – спросил десятник, бросая взгляд в сторону реки.
– До моря на веслах четыре дня хода. Два они проплыли, через два там будут… Может, пять, если не торопятся и не боятся погони. Скорее, пять, потому что и пленниками гружены тяжело, да и воев больше, чем гребцов… Ладью нашу спалили… Даже если новую ладью случаем скоро найдем, мы на два дня опоздаем. Где их в море искать? А по берегу до моря гнаться – болота, завязнем вместе с лосями… Как догнать? Думать будем…
Сотник и здесь рассуждал здраво, принимая на себя ответственность за решения.
Велемир вздохнул. Не стараясь даже подавить свой вздох или хоть как-то спрятать. Он по возрасту и по характеру хотел что-то уже совершить, предпринять немедленно. Но Овсень опять сдерживал его порывы…
Лошадиный топот приближался со стороны восходного [45] леса.
– Скачет кто-то… Должно, с вестью… – Велемир с надеждой поднял голову навстречу звуку.
Любые вести означали для молодого воя возможность действия, а только в действии он мог сейчас забыть о случившемся несчастье, только в собственной активности мог найти утешение.
Всадник из тех, кого Овсень отправил поискать беглецов, скакал без дороги, напрямки, но так, чтобы на окружную дорогу в нужном месте попасть. И попал правильно. Лошадь проскакала через уцелевший мост восходных, обычно закрытых ворот, легко преодолела остатки сгоревшего тына, быстро миновала пепелища нескольких дворов и домов и без остановки принесла гонца на высшее в остроге место, сразу к дому сотника.
– Нашлись… Есть люди… – сказал гонец, переводя сбившееся дыхание так, словно не лошадь его несла, а он лошадь. – Убежали… Женщины, дети, старики, одного раненого дружинника вынесли… Человек около двадцати всего…
– Моих… – начал было сотник.
– Не видел. Меня десятник сразу послал. Сказал на словах, и все… Я сам никого не видел… И еще… Урмане разделились. Три «дракона» [46] уже уплыли. Большие… Пленников туда загрузили. На веслах ушли по течению, но против ветра. А сотни полторы воев пешим ходом вдоль реки двинулось вверх по течению… Про нас раненых спрашивали, перед тем как добить, нас искали…
– Выше по течению жилых мест нет. Там им дела не приготовили. А нас искали… Это хорошо… Кто ищет, тот всегда найдет… – сказал Овсень и вдруг сообразил. – Не нас искали, а рассчитывали годовую дань захватить. Знали, зачем сюда шли. А мы ненароком в пути задержались. Собирайте сотню. Выступаем срочно. Они там…
– Я посмотрю, кто в лесу остался! – сказал Велемир, взяв уже за повод своего лося Верена, и сотник его естественное желание понял. Но он сам умел собственные желания общему интересу подчинять и от других того же требовал.
– Не время, десятник… Все потом увидим…
Он умышленно назвал его не по имени, а по должности, как редко звал, то есть об ответственности напомнил. Велемир лицом вспыхнул, но смиренно и согласно голову опустил. Когда враг рядом, собственные заботы забудь! Это была истина. Хотя давалось такое и с болью.
– Добряна… – только и напомнил Велемир едва слышно.
– Я сам посмотреть хочу, и тебе она не дороже, чем мне, но времени нет. У нас груз еще из леса не вышел. Оставили, как специально, для урман… Собрать всех! Оружными… Наш груз – заманка для них… Вот у груза за все и рассчитаемся… За все и за всех… К оружию!
В сердце опытного сотника ни на минуту не мелькнуло тени сомнения в своих силах, хотя он имел в своем распоряжении только легкую сотню воев. И даже не из княжеской дружины, с детства обученной держать в руках оружие и стоять строем в самой лютой сече, сомкнув щиты и так поддерживая друг друга, а набранных им среди охотников, следопытов и первопроходцев этих диких земель. Конечно, все они люди с характером, все они за себя и за свои семьи постоять могут. Да и урмане тоже в поход идут, надо полагать, не лучшими силами, не с прославленными в боях бойцами, а с тем отребьем, что по прибрежным викам без дела мотается, часто ни кола ни двора не имея. Хотя и вообще все дикие скандинавы, как считал Овсень, сплошные разбойники и убийцы, к разбою и убийству с детства привычные, а вовсе не настоящие вои, которых уважать следует. Это они себя воями зовут, но взращивают в себе культуру убийц, не видя разницы между убийцей и грабителем – и настоящим воином. Они привыкли сразу руку тянуть к тому, что схватить можно, и даже гордятся тем, что, своего не создавая, ничего не строя, чужое стремятся захватить. Не случайно, говорят, в их стране городов и городищ почти нет, что строить они не обучены и не любят этого. Пакостный, одним словом, народец эти скандинавы, и уважать их не за что. Но и драться с урманами, понимал сотник, тем более, настолько превосходящими в численности, не просто. И все же Овсень, чувствуя свое отчаяние и свою решимость, свое желание отомстить и, если возможно, защитить и вернуть своих родных, ощущая в руке такую свирепую силу и тяжесть, что даже мысленно уже разрубал ненавистного врага на две части, понимал, что точно такие же чувства испытывают и другие вои его сотни, чьи дома погорели, а с семьями неизвестно что случилось. И все драться будут один за семерых, и нет силы, способной остановить справедливый гнев. По крайней мере у скандинавов нет такой силы. А уж духа воинского, тем более, им не хватит. Дух там живет, где дома и семьи. А дикий разбойный дух против духа чести и справедливости мало чего стоит. Такая сила, что могла бы сейчас сотню остановить, только у богов может быть, но боги всегда на стороне справедливых, потому что они мир справедливым создавали, и только люди в жадности своей справедливость извратили.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Славяне всегда считали – как назовешь человека, так он и жить будет. Назовешь его Неудачей, он и будет неудачником, назовешь Победой, он всегда и во всем побеждать будет. Потому всегда вдумчиво относились к подбору имени своему ребенку. Какую судьбу ему прочили, такое и имя выбирали.
– Отстрою… И с именем, и без имени… – Овсень говорил упрямо и твердо, словно из слов каменную прочную стену выкладывал. – Не лишат дикари меня дома. Не позволю им на моей земле власть иметь. Здесь мы хозяева.
Десятник Велемир не первый год наблюдал сотника, хотя не всегда умел его понять.
Внешне Овсень был спокоен и невозмутим, что в бою, что в походе, что в других испытаниях. Хотя никто и никогда не понимал, что творится у того в душе, потому что не любил сотник открывать свою душу перед посторонними людьми, и многие даже считали Овсеня то ли равнодушным и холодным, как лягушка, расчетливым человеком, то ли просто наполовину спящим и ленивым. Но сам-то сотник хорошо знал, что в действительности ему в сложные моменты хотелось что-то срочно делать, куда-то бежать, кого-то искать, бить, ломать, крушить, может быть, бороду себе рвать клочьями. Но он, с одной стороны, не любил открываться перед посторонними и показывать свои эмоции, с другой – понимал, что вои сотни на него будут смотреть и вести себя будут, как он. И находил в себе силы все внешнее спрятать за маской спокойной невозмутимости. Сейчас, когда время тяжелое не просто подступило, а на голову свалилось, только он может подать всем пример самообладания. И он этот пример подавал и всем, в том числе и Велемиру, показывал, что духом падать нельзя.
– Двое суток прошло… Груженые ушли, плывут медленно. Догнать не сможем? – спросил десятник, бросая взгляд в сторону реки.
– До моря на веслах четыре дня хода. Два они проплыли, через два там будут… Может, пять, если не торопятся и не боятся погони. Скорее, пять, потому что и пленниками гружены тяжело, да и воев больше, чем гребцов… Ладью нашу спалили… Даже если новую ладью случаем скоро найдем, мы на два дня опоздаем. Где их в море искать? А по берегу до моря гнаться – болота, завязнем вместе с лосями… Как догнать? Думать будем…
Сотник и здесь рассуждал здраво, принимая на себя ответственность за решения.
Велемир вздохнул. Не стараясь даже подавить свой вздох или хоть как-то спрятать. Он по возрасту и по характеру хотел что-то уже совершить, предпринять немедленно. Но Овсень опять сдерживал его порывы…
Лошадиный топот приближался со стороны восходного[45] леса.
– Скачет кто-то… Должно, с вестью… – Велемир с надеждой поднял голову навстречу звуку.
Любые вести означали для молодого воя возможность действия, а только в действии он мог сейчас забыть о случившемся несчастье, только в собственной активности мог найти утешение.
Всадник из тех, кого Овсень отправил поискать беглецов, скакал без дороги, напрямки, но так, чтобы на окружную дорогу в нужном месте попасть. И попал правильно. Лошадь проскакала через уцелевший мост восходных, обычно закрытых ворот, легко преодолела остатки сгоревшего тына, быстро миновала пепелища нескольких дворов и домов и без остановки принесла гонца на высшее в остроге место, сразу к дому сотника.
– Нашлись… Есть люди… – сказал гонец, переводя сбившееся дыхание так, словно не лошадь его несла, а он лошадь. – Убежали… Женщины, дети, старики, одного раненого дружинника вынесли… Человек около двадцати всего…
– Моих… – начал было сотник.
– Не видел. Меня десятник сразу послал. Сказал на словах, и все… Я сам никого не видел… И еще… Урмане разделились. Три «дракона»[46] уже уплыли. Большие… Пленников туда загрузили. На веслах ушли по течению, но против ветра. А сотни полторы воев пешим ходом вдоль реки двинулось вверх по течению… Про нас раненых спрашивали, перед тем как добить, нас искали…
– Выше по течению жилых мест нет. Там им дела не приготовили. А нас искали… Это хорошо… Кто ищет, тот всегда найдет… – сказал Овсень и вдруг сообразил. – Не нас искали, а рассчитывали годовую дань захватить. Знали, зачем сюда шли. А мы ненароком в пути задержались. Собирайте сотню. Выступаем срочно. Они там…
– Я посмотрю, кто в лесу остался! – сказал Велемир, взяв уже за повод своего лося Верена, и сотник его естественное желание понял. Но он сам умел собственные желания общему интересу подчинять и от других того же требовал.
– Не время, десятник… Все потом увидим…
Он умышленно назвал его не по имени, а по должности, как редко звал, то есть об ответственности напомнил. Велемир лицом вспыхнул, но смиренно и согласно голову опустил. Когда враг рядом, собственные заботы забудь! Это была истина. Хотя давалось такое и с болью.
– Добряна… – только и напомнил Велемир едва слышно.
– Я сам посмотреть хочу, и тебе она не дороже, чем мне, но времени нет. У нас груз еще из леса не вышел. Оставили, как специально, для урман… Собрать всех! Оружными… Наш груз – заманка для них… Вот у груза за все и рассчитаемся… За все и за всех… К оружию!
В сердце опытного сотника ни на минуту не мелькнуло тени сомнения в своих силах, хотя он имел в своем распоряжении только легкую сотню воев. И даже не из княжеской дружины, с детства обученной держать в руках оружие и стоять строем в самой лютой сече, сомкнув щиты и так поддерживая друг друга, а набранных им среди охотников, следопытов и первопроходцев этих диких земель. Конечно, все они люди с характером, все они за себя и за свои семьи постоять могут. Да и урмане тоже в поход идут, надо полагать, не лучшими силами, не с прославленными в боях бойцами, а с тем отребьем, что по прибрежным викам без дела мотается, часто ни кола ни двора не имея. Хотя и вообще все дикие скандинавы, как считал Овсень, сплошные разбойники и убийцы, к разбою и убийству с детства привычные, а вовсе не настоящие вои, которых уважать следует. Это они себя воями зовут, но взращивают в себе культуру убийц, не видя разницы между убийцей и грабителем – и настоящим воином. Они привыкли сразу руку тянуть к тому, что схватить можно, и даже гордятся тем, что, своего не создавая, ничего не строя, чужое стремятся захватить. Не случайно, говорят, в их стране городов и городищ почти нет, что строить они не обучены и не любят этого. Пакостный, одним словом, народец эти скандинавы, и уважать их не за что. Но и драться с урманами, понимал сотник, тем более, настолько превосходящими в численности, не просто. И все же Овсень, чувствуя свое отчаяние и свою решимость, свое желание отомстить и, если возможно, защитить и вернуть своих родных, ощущая в руке такую свирепую силу и тяжесть, что даже мысленно уже разрубал ненавистного врага на две части, понимал, что точно такие же чувства испытывают и другие вои его сотни, чьи дома погорели, а с семьями неизвестно что случилось. И все драться будут один за семерых, и нет силы, способной остановить справедливый гнев. По крайней мере у скандинавов нет такой силы. А уж духа воинского, тем более, им не хватит. Дух там живет, где дома и семьи. А дикий разбойный дух против духа чести и справедливости мало чего стоит. Такая сила, что могла бы сейчас сотню остановить, только у богов может быть, но боги всегда на стороне справедливых, потому что они мир справедливым создавали, и только люди в жадности своей справедливость извратили.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, Купить полную версию книги
