Хроники Нарнии (сборник) (другой перевод) - Льюис Клайв Стейплз (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
Когда глаза мои открылись, великий гнев обуял меня. Я дивился, почему истинная Таш не поразит нечестивцев небесным огнем. Я собрал свою волю, я спрятал свой гнев и сдержал свой язык и ждал, чем все это кончится. Однако прошлой ночью Обезьян не вывел желтое существо. Он сказал: кто хочет взглянуть на Ташлана (так они соединили эти два имени, будто они – одно), те должны по одному войти в лачугу. И я сказал себе: «Несомненно, это новый обман». Когда кот зашел и выскочил, безумный от страха, я снова сказал себе: «Воистину, Таш явилась. Они позвали ее без веденья и веры, и вот она среди нас и отомстит за себя». И хотя сердце мое от ужаса перед величием Таш ослабело, желание мое было превыше страха, и я унял дрожь, сжал зубы и решился взглянуть в лицо Таш, хотя бы это и стоило мне жизни. Я вызвался войти в хлев, и тархан, хоть и против воли, пустил меня.
О чудо! Ступив за дверь, я увидел ясный солнечный свет, как сейчас, хотя снаружи все казалось черно. Но дивился я не более мгновения, ибо тут же пришлось защищаться против одного из наших людей. Едва я увидел его, замысел тархана и обезьяны стал мне ясен: его поставили здесь убивать всякого, кто войдет, если это будет не посвященный в их тайну. Значит, человек этот тоже лжец и насмешник и не слуга Таш, и я с великой охотой сразил негодяя и выбросил его тело за дверь.
Я посмотрел вокруг и увидел небо и просторные земли. Сладостное благоухание коснулось меня, и я сказал: «Клянусь богами, это дивное место. Наверное, я в стране Таш». И я пошел искать ее в этом удивительном краю.
Так я шел среди трав и цветов и благоуханных деревьев, как вдруг на узкой тропинке меж скал навстречу мне выпрыгнул огромный Лев, быстротою подобный страусу. Он был велик, как слон, с гривой, как чистое золото, и, как золото, расплавленное в печи, сверкали его глаза. Он был страшнее, чем огнедышащая гора Лагур, и красота его превосходила все в этом мире, как роза перед прахом пустыни. Я пал к его ногам с единственной мыслью: «Пришел мой последний час, ибо Лев, достойный всяческих почестей, узнает, что я всю жизнь служил Таш, а не ему. И все-таки лучше видеть Льва и умереть, чем быть Тисроком всего мира и не видеть его». Но Славный коснулся языком моего лба, склонив золотую голову, и сказал: «Радуйся, сын». Я же ответил: «Увы, повелитель, я не сын тебе, но слуга Таш». И он сказал мне: «Дитя, все, что ты сделал для Таш, я зачту в службу мне». Тогда ради моей великой мечты о мудрости и знании я преодолел свой страх и спросил Славного, и сказал: «Владыка, правду ли говорил Обезьян, что ты и Таш – одно?» Лев зарычал так, что земля содрогнулась, но гневался он не на меня и сказал: «Это ложь. И не потому я принял твое служение, что мы – одно, а потому, что мы – противоположны; я и она столь различны, что если служение мерзко, оно не может быть мне, а если служение не мерзко – не может быть ей. Итак, если кто-то клянется именем Таш и держит клятву правды ради, мной он клянется не ведая, и я вознагражу его. Если же кто совершит злое во имя мое, пусть говорит он: «Аслан», – Таш он служит и Таш примет его служение. Понял ли ты, дитя?» И я ответил: «Владыка, тебе ведомо, сколько я понял». И еще я сказал, как побуждала меня истина: «Я ведь искал Таш во все дни мои». «Возлюбленный сын мой, – сказал мне Славный, – если б не ко мне ты стремился, ты не искал бы так долго и верно. Каждый находит то, что ищет на самом деле».
И он дохнул на меня, и снял дрожь с моего тела, и принудил меня подняться на ноги. А потом сказал, что мы встретимся скоро, велел мне идти дальше вверх и дальше вглубь и, как вихрь, как золотой ураган, умчался прочь. С тех пор, о короли и леди, я бреду в поисках его, и блаженство мое так велико, что ослабляет меня, подобно ране. Это величайшее чудо, что он назвал меня возлюбленным, меня, который был как пес…
– А? Что? – спросил один из псов.
– Сударь, – ответил Эмет, – это оборот речи, принятый у нас в Тархистане.
– Что-то мне не нравится такой оборот, – заметил пес.
– Он не хотел сказать ничего плохого, – вмешался старший пес. – В конце концов, мы зовем своих щенков мальчишками, когда они плохо себя ведут.
– Точно, – согласился первый пес, – или девчонками.
– Ш-ш, – сказал старший пес. – Это нехорошее слово, не забывай, где находишься.
– Смотрите! – неожиданно воскликнула Джил. К ним робко приближалось приятное четвероногое создание серебристо-серого цвета. Они секунд десять смотрели на него, прежде чем пять или шесть голосов разом воскликнули: «Да это же старина Лопух!» Они никогда не видели его при дневном свете без львиной шкуры, и узнать его было трудно. Он стал самим собой – замечательным осликом с мягкой серой шерсткой и милой и честной мордой, и если б вы его увидели, то сделали бы то же, что Люси и Джил: бросились к нему, обняли, поцеловали в нос и погладили бы его уши.
Они спросили, где он был. Он рассказал, как вошел в Дверь вместе со всеми, но держался поодаль, главное же – подальше от Аслана. Увидев настоящего Льва, он так устыдился всей этой чепухи с переодеванием, что не смел в глаза никому взглянуть. Но когда все его друзья отправились на запад, он пощипал травки («В жизни не пробовал такой вкусной травки», – сказал Лопух), набрался смелости и пошел за ними.
– Что же делать, если я и вправду встречусь с Асланом? Честное слово, не знаю! – добавил он.
– Когда вправду встретишься, все будет хорошо, вот увидишь, – заверила его Люси.
И все пошли вперед, к западу, потому что им казалось, что именно туда позвал Аслан, когда крикнул: «Дальше вверх и дальше вглубь!» Множество других существ шли потихоньку туда же, и никому не было тесно на широкой равнине среди трав.
По-прежнему казалось, что очень рано и воздух по-утреннему свеж. Иногда они останавливались, смотрели вокруг – и потому, что было уж очень красиво, и потому еще, что чего-то никак не могли понять.
– Питер, – сказала Люси, – как ты думаешь, где мы?
– Не знаю, – сказал Верховный Король. – Что-то мне это напоминает, только название забыл. Может, мы тут были на каникулах, совсем маленькими?
– Отличные, наверное, были каникулы, – заметил Юстэс. – Готов поспорить, такой страны в нашем мире нет. Смотрите, какие цвета! Такой синевы у нас не бывает.
– А это не страна Аслана? – спросил Тириан.
– Та, что на вершине горы за восточным краем света? Непохоже, – сказала Джил. – Там я была.
– Мне лично кажется, – сказал Эдмунд, – она похожа на что-то в Нарнии. Поглядите, эти горы впереди и снежные вершины за ними – правда, похожи на те горы, что мы видели из Нарнии?
– Похожи, – согласился Питер, – только больше.
– А по-моему, не очень, все-таки не как в Нарнии… – сказала Люси. – Хотя… глядите! – Все остановились и посмотрели, куда она показывает. – Эти холмы, зеленые, а за ними голубые – совсем как на юге Нарнии.
– Точно! – вскричал Эдмунд. – Удивительно похожи. Смотрите, это гора с двойной вершиной, а вон там – перевал в Орландию.
– Нет, все-таки не похожи, – сказала Люси. – Они ярче и дальше и больше походят… ой, не знаю.
– Больше походят на настоящие, – мягко подсказал лорд Дигори.
Неожиданно орел Дальнозор расправил крылья, взмыл в воздух и, сделав круг, опустился на землю.
– Ваши величества! – вскричал он. – Мы все ослепли. Мы только начинаем понимать, где мы. Сверху я видел все – Этинсмур, Биверсдам у Бобровой плотины, Великую реку. И Кэр-Параваль, как прежде, сияет на берегу Восточного моря. Нарния не умирала. Это Нарния.
– Как же так? – удивился Питер. – Аслан сказал, что мы никогда не вернемся в Нарнию.
– Мы ведь сами видели – она умерла и солнце погасло, – сказал Юстэс.
– И все здесь не такое, – добавила Люси.
– Орел прав, – сказал лорд Дигори. – Знаешь, Питер, когда Аслан сказал, что вы не вернетесь в Нарнию, oн говорил про ту Нарнию, а она была не настоящая. Понимаешь, у той Нарнии было начало и конец, она была лишь тенью, лишь оттиском настоящей Нарнии, этой, которая была всегда и будет вечно. Ведь и наш мир – Англия и все остальное – тоже тень или оттиск чего-то в настоящем мире. Тебе не было нужды оплакивать Нарнию, Люси. Все самое важное в старой Нарнии, все дорогие создания – все взято через Дверь в настоящую Нарнию. Они, конечно, стали немножко иными; ведь настоящая вещь отличается от своей тени, как жизнь – от сна.
