Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Хинта увидел лицо — лицо маленького Тави — изваянное в золотисто-черном металле маленького детского саркофага. Когда ритуальных дел мастер сделал этот портрет, Тави было всего шесть лет, но странным образом он остался узнаваем — словно нынешний Тави был не тем настоящим мальчиком, который умер во время аварии поезда, а тем, кого художник изобразил на барельефе. Нынешний Тави был повзрослевшим барельефом. Внезапно Хинта понял лицо своего друга — лицо, которое он так хорошо знал, на которое смотрел каждый день. Это лицо, подобно всем лицам на погребальных саркофагах, было создано из двух — из лица реального ребенка и из лица Таливи Митина, не слишком популярного героя Лимпы.
Бок о бок с саркофагом Тави стоял саркофаг его отца Двады, лицо которого было объединено с лицом Адваки Митина — отца Таливи Митина. «И ведь действительно, — потрясенно подумал Хинта, — даже имена у них похожие: Тави-Таливи, Двада-Адвака». Адвака Митин был генералом Лимпы, который проигрывал одно сражение за другим. Его запомнили как трагическую фигуру — самого неудачливого полководца своего времени. Его поражения привели его в опалу. Чтобы вернуть к себе доверие и очистить имя своей семьи, он назначил собственного сына полевым офицером в один из передовых отрядов. Теперь его очередная ошибка должна была бы означать гибель сына. Но этот ход не вернул ему доверие сограждан и не принес удачи: Адваке пришлось вести свою армию в ту самую битву, где Джилайси Аргнира выступил один против всех. Таливи, сын Адваки, пал в той битве — он был одним из тех, кто сражался с Джилайси, а затем умирал на руках Джилайси, одним из тех, кого Джилайси оплакал. Эту сцену изображали по-разному, и Хинта вдруг вспомнил, что однажды, несколько лет назад, Тави читал ему вслух какой-то рассказ, где описывалось, как Таливи меняется, умирая, как он сам плачет о себе и других, и принимает веру Джилайси, и обещает Джилайси, что будет с ним до конца. Хинте тогда этот рассказ не понравился — он нашел в нем что-то надрывное, чрезмерное, почти религиозное, и ему стало неприятно от всех этих вещей. Тави это почувствовал, и больше они не возвращались к фигуре Таливи. Но теперь Хинта обнаружил, что Таливи всегда был рядом — в Тави, в лице Тави, в движениях Тави — этот хрупкий юноша, который в последнюю минуту своей жизни отрекся от своего отца и от своей страны, принял другую веру, захотел чего-то невероятного, нового. А может быть, сердце Таливи вообще никогда не принадлежало его семье и его народу; может быть, вся его жизнь была поиском, поиском Джилайси Аргниры. Но в силу трагических причин они смогли встретиться только в битве, и только в битве смогли узнать друг друга, и только в битве смогли поговорить — два героя, оба не желавшие этой войны.
Словно во сне, Хинта наблюдал, как Тави медленно шагнул вперед, поднимая руку, протягивая ее к своему саркофагу. Сблизились два юных лица — мальчик из металла и мальчик из плоти и крови. Глаза изваяния были закрыты — тот, металлический Тави, спал вечным счастливым сном. А другой, живой Тави, смотрел на свое подобие снизу вверх широко раскрытыми глазами. Он встал на цыпочки, коснулся своего металлического лица — и вздрогнул, словно его ударило током. Но руки он не отнял, лишь осторожно, робко провел кончиками пальцев по глазам, щекам, губам. В этом жесте было слишком много ласки, и Хинта ощутил себя очень странно — будто он снова смотрел, как Ивара целуется с Амикой.
— Я не могу, — непослушным голосом произнес Хинта.
— А я могу? — чуть слышно спросил в ответ Тави. И они оба остались стоять на своих местах. Тави опустил руку и замер. Его плечи были на уровне пояса его саркофага. Он уже не смотрел на свое лицо. Он повернул голову в пол-оборота, закрыл глаза. Казалось, он к чему-то прислушивается, чего-то ждет.
— Этого не может быть. Ты не умер. — Но Хинта сам себе не верил. Его глаза видели то, что видели: живого мальчика, лицо которого было прекрасным подобием погребальной маски.
— Нет, я умер, — тихо ответил Тави. — Этот саркофаг — не пустой. В нем мой прах, мои иссохшие останки, мои обугленные кости. Не спрашивай меня, откуда я знаю. Я просто знаю. Я чувствую здесь свою душу, ее след. Я чувствую здесь свою смерть — как она пришла и ушла, взяв свое. Я призрак. Я всегда им был. Я беглец из легенд. Я всегда им был. Я персонаж. Я всегда им был. Я душа.
Хинту пробил ледяной озноб — ощущение было настолько сильным, словно он вмиг лишился кожи, и к его нервам приложили холодную сталь. Пот ручейками тек у него между лопаток. И при этом он ощутил что-то больше страха, больше неверия. Он знал, что ему отсюда уже не сбежать. Теперь это место было в нем, и слова друга были в нем, и два этих лица были в его памяти — запечатленные там навсегда так же ярко, как лицо его мертвого брата или как золотой лик Аджелика Рахна.
— Ты… — сказал Хинта. Тави медленно повернулся к нему, и теперь Хинта еще более ясно увидел их обоих — лицо живого Тави внизу и его копию над ним.
— Да, я, — глядя на Хинту, ответил Тави. — Ты что-то понял, да? Ты тоже это понял.
— Ты — фавана таграса, — пересохшим ртом произнес Хинта. — Вернувшийся из мертвых.
— Молодец. Да, я — фавана таграса.
Неожиданная улыбка осветила лицо Тави — словно что-то окончательно открылось в нем, прояснилось, расцвело. Признавая, объявляя себя мертвым, он лишь становился еще более живым, и румянец играл на его щеках.
— Я думал об этом с того момента, как мы посмотрели запись из памяти омара. Всю страшную ночь войны, все утро — я думал об этом. Я хотел заговорить с тобой об этом, когда мы были в доме Ливы. Но потом я понял, что рано. Нужно было прийти сюда, увидеть своими глазами, подтвердить. Теперь ты тоже это знаешь. Память омара дала нам все ключи, все ответы. Все было показано.
— Нет, — качнул головой Хинта. — Я ничего не понял, ничего не знаю. Я просто догадался, догадался, кто ты. Какая-то ясность пришла ко мне, и я догадался. Но я не понял, причем здесь память омара. Я ни о чем из этого не думал. Я слишком устал. Фавана таграса — те, кто возвращается, хотя должен был умереть. Ивара нам про них много рассказывал. Люди, которые вели себя как герои, но не давали ответа на вопрос, как остались в живых. Гости ковчега, гости Аджелика Рахна, спасенные, вернувшиеся. Но мы никогда не обсуждали то, что они могли умирать, а потом воскресать. До этого я всегда представлял себе это иначе, я думал, они просто находили место, где можно переждать холод и смерть, находили помощь против врагов. Но тут, глядя на тебя, я увидел другую возможность — возвращение через настоящую смерть. Хотя объяснить это невозможно.
— Это можно объяснить. Омар нам это объяснил.
Хинта, все еще не понимая, смотрел на него.
— Вспомни. Вспомни все, что омар говорил и показывал. Верни себе это. Ночь войны измотала тебя, и ты не можешь думать так же последовательно, как умел это прежде.
Хинта нахмурился, пытаясь сосредоточиться, но мысли не шли ему в голову — он был слишком потрясен, все еще не мог оторвать взгляда от двух лиц, которые были перед ним.
— Откуда берутся омары? — прямо спросил Тави.
— Они… — начал Хинта. И тут память начала к нему возвращаться. Он вспомнил, каким было первое воспоминание этого кежембер — он появился где-то в Акиджайсе, был выброшен в золотой скорлупке на конвейер смерти. И сотня других таких же выродков была выброшена на конвейер вместе с ним. Конвейер нес их к машине уничтожения. А они все кричали о том, что они убийцы.
— Вспомни легенду, ту первую сказку, которую рассказал нам Ивара. Аджелика Рахна помогли людям закончить Экватор, а потом ушли восвояси, но обещали, что будут искать способ победить смерть, дать всем нам второй шанс.
— Да.
— И вот этот шанс дан. Я стою перед тобой. Потому что у всех нас, или, по крайней мере, у некоторых — есть копии, запасные тела, готовые перенять наши души. Они живут где-то там, под землей, рождаются, растут. Я не знаю, для всех ли это душ, и что происходит с остальными. Но фавана таграса — это те, кто обрел свои вторые тела, те, чья душа переселилась. Это люди, которые умерли, а потом были возвращены откуда-то, где есть наши копии. И омары — это тоже люди, у которых были копии. Но омарами становятся те, кому Аджелика Рахна отказали в праве на вторую жизнь. Омары — убийцы, преступники, носители зла.
