Глинглокский лев. (Трилогия) - Степной Аркадий (полные книги .TXT) 📗
— Письмо сэру Корвину.
Секретарь подошел к высокому столу, предназначенному для писания стоя, и взял в руки перо. Граф устало прикрыл веки и стал диктовать:
— Даю разрешение на посвящение Рустама Алматинского в рыцари ордена найманов. Сей рыцарь прошел проверку нашего ведомства и признан годным для дальнейшей службы. Тем не менее по прибытии в расположение отряда рекомендую наказать Рустама Алматинского за опоздание, неумеренное потребление спиртного и непотребное поведение.
— Это все, ваше сиятельство?
— Да.
Секретарь с поклоном положил письмо на стол, граф пробежался по нему взглядом и размашисто расписался.
— Запечатайте в конверт и вложите в пакет, предназначенный для сэра Корвина. Чем сейчас занимается Рустам Алматинский?
— Спит, ваше сиятельство.
— Через два часа разбудите, вручите пакет и отправьте в расположение отряда.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Гиотурен обвел взглядом сырые замшелые стены глухого каменного подвала и многозначительно поднял брови:
— Глубоко вас загнали. Можно сказать, затравили как крыс.
Сидевший за столом тучный мужчина, одетый довольно прилично, но несколько небрежно, сверкнул глубоко посаженными глазами:
— Не хами! Тебя уважаемые люди рекомендовали, но сам ты для нас никто.
Гиотурен жестко усмехнулся:
— Говорить правду — это не хамство, а свойство делового человека, привыкшего беречь время. Будем рассыпаться в любезностях или говорить прямо?
Толстяк зло рассмеялся:
— Ты сказал, человека? А может, все-таки эльфа?
Гиотурен недрогнувшей рукой придвинул себе стул и сел напротив.
— Я человек.
— А кто за спиной? — прищурился толстяк.
— Неважно, — холодно отрезал Гиотурен. — Деньги плачу я, все остальное неважно.
— Ошиба-а-аешься, — протянул толстяк, — деньги — это хорошо-о, но есть вещи и поважнее.
Гиотурен насмешливо приподнял бровь:
— Патриотизм?
— Осторожность. — Толстяк откинулся на спинку стула, так чтобы свет лампы не падал ему на лицо.
Гиотурен небрежно проронил:
— Тысяча золотых.
Крепкая тяжелая рука с короткими, грубыми пальцами едва ощутимо вздрогнула. Гиотурен не ошибся, названная сумма произвела впечатление, теперь разговор пойдет серьезный.
— Неплохие деньги, — с деланным равнодушием проронил толстяк. — А за что?
— А с кем я разговариваю? — поинтересовался в свою очередь Гиотурен.
— Как же так, — усмехнулся толстяк, — договорился о встрече и не знаешь с кем?
— Знаю, но хочу убедиться. Не больно-то вы и похожи на нищего.
Толстяк молча засучил рукав на правой руке и протянул ее ближе к свету. На внутренней стороне предплечья было вытатуировано изображение виселицы.
— Занятный рисунок, — скучающе бросил Гиотурен.
Толстяк провел над татуировкой сложенной лодочкой ладонью: петля на виселице закачалась, словно под сильным ветром, виселица заходила ходуном, казалось, слышится скрип рассохшихся, старых досок. Секунда, другая, и все закончилось. Татуировка как татуировка, немного потертая и побледневшая от времени.
— Я Мясник, — веско сказал толстяк, — старшина столичных нищих и убогих. А теперь говори по делу: что тебе нужно за свои деньги? Гиотурен подобрался.
— Три сотни отчаянных ребят на площади Могильщиков через два дня.
— Зачем?
— Нужно устроить небольшое столпотворение и поднять шум.
— Зачем? — В голосе Мясника послышалось раздражение.
Гиотурен положил локти на стол и навис над столешницей:
— Чтобы задержать королевский кортеж и убить короля.
Потерявший свою невозмутимость Мясник отшатнулся и резко встал.
— Это шутка?!
— Это деньги. — Гиотурен уперся в вожака нищих пристальным взглядом.
— Убить короля… Ха! Ищи дураков в другом месте, эльфийский прихвостень.
— Кто я и что я, вопрос отдельный, — сухо отозвался Гиотурен. — А золото всегда золото.
Мясник уперся кулаками в стол и приблизил лицо вплотную к лицу Гиотурена:
— Убийство короля за золото не купишь.
— Вы ошибаетесь, — холодно ответил Гиотурен. — Все покупается и все продается, не мне вас этому учить.
— Может быть. Но мой ответ — нет.
Гиотурен не сдвинулся с места, он и не рассчитывал на быстрое согласие.
— Вы неправильно расставляете фишки, уважаемый. Убивать короля будут не ваши люди, а мои. Ваше дело задержать кортеж и отсечь конный эскорт. Тридцать всадников — это не много, особенно если загородить площадь пятью-шестью невзначай забытыми повозками. Не так уж и страшно за тысячу золотых. Или вы не любите золото, уважаемый?
— Мертвый в золоте не нуждается. От площади Могильщиков рукой подать до Эрандаля. Как только начнется свара, во дворце поднимут тревогу, и несколько сотен конных гвардейцев не замедлят прийти на помощь королю и его кортежу. Погибнет очень много честных бродяг, общество мне этого не простит: поднимут на ножи. Зачем мне тогда твое золото?
— А если я скажу, что гвардейцы отреагируют с заметным опозданием? С очень заметным, скажем, через час, а может, и больше.
— Слова…
Гиотурен покачал головой:
— Больше чем слова — уверенность.
— Не подтвержденная гарантиями?
— Когда начнется заварушка, я буду рядом с вами, — пообещал Гиотурен. — Если гвардейцы покинут дворец, у вас хватит времени увести своих бродяг и поквитаться со мной. Устраивают вас такие гарантии?
— Все равно рискованно…
— А что вы хотели? — грубо оборвал его Гиотурен. — Я уже сказал, что мне нужны отчаянные ребята, а не тупое быдло. Если хотите, можете отказаться и упустить редкий шанс решить свои проблемы, да еще и получить за это солидную премию.
— Какие еще проблемы?
— Его величество Георг Первый, — глаза Гиотурена блеснули мрачным огнем, — вот ваша главная проблема. Последний год был нелегким, не правда ли? — Гиотурен издевательски рассмеялся и развел руками. — Какие глухие подвалы. Интересно, кто вас сюда загнал? А сколько нищих за последний год отправились на виселицу или на каторгу? Не скучаете по прежней вольнице, а?
Мясник не зря был старшиной, он подавил первоначальный гнев и отреагировал почти спокойно:
— Можно подумать, что все это затеяно исключительно ради нас.
— Нет, конечно, — признался Гиотурен. — Но союзниками становятся, когда интересы совпадают. А если один из союзников готов еще и заплатить… Честное слово, я не понимаю, чего вы медлите.
Мясник придвинул стул и снова сел. Сложив сильные руки на груди, он хитро прищурился.
— Интересы, союзники и прочее бла-бла-бла — это все охренительно здорово. Но тысяча золотых для такого дела несерьезно.
— Вот как? — В глубине души торжествуя, Гиотурен изобразил возмущение. — Тысяча золотых — это целое состояние.
— Для одного человека, не спорю. Но ты хочешь, чтобы на площадь вышли не меньше трех сотен. Бродяги меня уважают, но за красивые глаза никто корячиться не будет, ты должен это понимать. С каждым нужно будет поделиться. А ведь эскорт мало оттеснить, его резать нужно. Хлопотно это, опасно. Чтобы бродяги не ворчали и с душой подошли к делу, нужно каждому не меньше трех золотых дать. Что же тогда мне останется? Огрызки?
— Полторы тысячи, не больше, — выцедил Гиотурен.
— Две. — Мясник припечатал стол растопыренной ладонью.
Гиотурен натужно выдохнул и набычился:
— Жилы из меня тянешь?
— Ну так ведь дело серьезное, — усмехнулся Мясник. — Чего уж по пустякам рядиться?
— Гиотурен старательно выдавил из груди недовольный рык и кивнул:
— Хорошо.
— И половину вперед, — быстро сказал Мясник.
— Нет, — твердо отрезал Гиотурен. — Двести авансом, и ни монетой больше. Тут уже я не торгуюсь. Сам понимаешь, в таких делах иначе нельзя.
Некоторое время они мерились взглядами. Наконец Мясник шумно выдохнул и пожал плечами:
— Черт с тобой. Двести так двести. Но учти: коли обманешь… даже если все мы будем мертвы, ты от расплаты не уйдешь. Всю свою недолгую жизнь будешь оглядываться и все равно не убережешься.
