Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
***
Правильно приготовленный яд из корневища цикуты или же её семян, по словам тех немногих, кто после принятия его еще мог говорить, вызывал онемение в конечностях, головокружение и острую боль в животе. Он убивал неспешно, давая тому, кто принял яд, возможность в полной мере осознать, что такое настоящие страдания, и узнать, каков же лик смерти. Многие говорили, что у смерти вполне человеческое лицо, которое для невнимательного человека может показаться вполне добродушным.
Первое, на что я всегда обращал внимание — это глаза, через которые при должной сноровке можно разглядеть всю сущность представшего перед тобой человека. Но глаза его как раз и были тем смертельным оружием, за которое Августин получил своё прозвище, поскольку невозможно было выдерживать их взгляд дольше пары секунд. Было в глубине его серых как пыль зрачков что-то страшное, вызывающее внутреннюю дрожь и, что характерно, ощущение касания ледяных игл, прошивающих кожу. Опрятная его бородка с вкраплениями седины обрамляла волевую челюсть и плавно переходила в ёжик седоватых волос на голове. Лицо, исчерченное шрамами, если не задерживать на нем взгляд, казалось умным и приятным, лицом человека, которому можно доверять.
Мне многое доводилось слышать об этом человеке: Цикута к своим сорока годам успел стать персоной поистине легендарной и потому стоял костью в горле как самого Великого магистра, так и малого совета, решивших, будто человек этот в скором времени захочет расширить пределы своей личной власти именно за их счет. Августин же, будучи человеком идейным, как говорят, ни о каком захвате власти никогда не помышлял, все силы свои направляя лишь на служение ордену и Антартесу. Другой вопрос касался лишь средств, которыми Цикута оправдывал достижение своих целей, но о них многие старались умалчивать, то ли из страха, то ли из тайной зависти, поскольку задачи свои инквизитор выполнял всегда и в полном объеме.
— Так значит, это ты, юный вор, — такими словами встретил меня на пороге своего кабинета Августин.
Сердце моё мгновенно провалилось в какую-то ледяную бездну, и глаза его, лишь на мгновение поравнявшиеся с моими, будто острой иглой пронзили меня насквозь, как мелкую букашку.
— Я вижу, ты тоже любишь играть с иерархами в свои собственные игры. Но ответь мне на один вопрос, только честно: есть ли в твоем сердце место для Антартеса?
От одного его вопроса, казалось, с души моей заживо содрали кожу, представив ее, кровоточащей и нагой, перед взором самого Феникса. Чудовищных усилий мне стоило собрать всю волю в кулак, и вновь вернуть над собой контроль. Было в этом человеке что-то запредельное, пугающее и, как ни странно, возвышенное, будто и в самом деле отметил его Антартес своей дланью.
— Если Феникс и есть где-то, то точно не в моём сердце, — почти уверенным голосом ответил я.
Ответил именно так, как он просил: абсолютно честно, потому как, поговаривали, лучшей тактикой в общении с этим человеком была прямолинейность и честность. Впрочем, не факт, что правдивый ответ мог понравиться Августину, по крайней мере, это всё равно было лучше, чем оказаться уличенным во лжи, которую, как известно, божественный покровитель империи терпеть не мог.
— Я так и думал, — совершенно спокойно ответил Августин, отрывая от меня свой пронзительный взгляд.
На некоторое время в кабинете воцарилась тишина, прерываемая только скрипом пера и шуршанием бумаги. Цикута совершенно равнодушно занимался своей работой, казалось, совсем позабыв о моем существовании.
— Твой отец теперь наверняка захочет, чтобы ты принес клятву, — совершенно неожиданно снова заговорил Августин, — он у тебя большой любитель совать свои жадные до власти руки куда не следует.
— То же самое говорят и про тебя, преподобный, — произнес я, не подумав, и тут же обмер от ужаса, осознав, что именно мною было сказано.
Взгляд его, утративший до времени свой яростный блеск, снова вспыхнул. Возможно, мне удалось задеть его за живое, а может, он просто не ожидал от меня подобной прямолинейности.
— Главное — не то, что говорят. А то лишь, что есть на самом деле.
Отложив в сторону свои записи, он жестом пригласил меня присесть на маленькую табуретку, ютившуюся рядом с его столом, и мне не осталось ничего иного, кроме как принять его предложение.
— Кир Трифон оказался человеком недостаточно дальновидным, и потому прозевал тот момент, когда стул из-под него неожиданно исчез. Всего лишь из-за одной мелочи, которую он не посчитал нужным смести в сторону.
— Из-за меня?
— В какой-то мере. Ему казалось, что в его власти заставить младших отпрысков знатных домов стоять в стороне и не вмешиваться. В общем, все так и сделали, кроме тебя. Ему стоило проинструктировать своих воинов на тот случай, если кто-то их опередит. Но вместо этого он приказал им любой ценой пресечь возможную утечку информации.
Фразы его выходили какими-то рублеными и короткими, словно Августин разговаривал не с человеком разумным, а с ребёнком, плохо понимающим язык. Но подобная манера его, как ни странно, оказалась весьма действенной, поскольку много после, вспоминая этот наш первый разговор, я мог с потрясающей точностью воспроизвести в своей голове каждое произнесенное им слово и даже оттенки интонации: до того глубоко слова эти запали мне в душу.
— И что теперь? — задал я самый очевидный в данной ситуации вопрос.
— Я знаю, что предыдущие твои действия не были направлены прямыми приказами дома Кемман. Истинной же их причиной мне видится мальчишеское желание показать себя, доказать собственную состоятельность и получить внимание тех, кто обычно на тебя внимание не обращает. Пожалуй, если ты не станешь приносить клятву Антартесу и будешь следовать исключительно моим приказам, мы с тобой сработаемся.
— Ты предлагаешь мне…
— Да, я предлагаю тебе свою руку помощи. И место под солнцем всеблагого Антартеса. Я помогу тебе закончить то, что ты начал.
Только много времени спустя я наконец осознал, как ловко в тот день сработал старый инквизитор, буквально парой фраз завоевав моё полное расположение. Я искал тот дом, в котором меня могли принять как равного себе, где меня не стали бы так явно использовать как пешку в чужой игре, скрывая это за любезными речами и почтительным отношением, и где я смог бы сделать хоть что-то с помощью своих способностей. И я нашел его, каким-то странным образом попав в сферу интересов самого жуткого зверя ордена, чей взгляд, казалось, проникал в самую душу человеческую, моментально отыскивая в ней всё, что ему требовалось. Удивительно лишь то, как Цикуте удалось найти ту точку приложения сил, с помощью которой впоследствии он окончательно перетянул меня если не на сторону ордена, то на свою собственную, на долгие годы сделав меня своим самым преданным помощником. Мне это казалось невозможным, но он это сделал.
Сам того не осознавая, я уже через четверть часа рассказывал ему обо всех подробностях моего собственного расследования. Не утаил я и истории с загадочной надписью, видение которой лишило меня сознания. Августин же молча слушал, изредка кивал и задавал короткие уточняющие вопросы, успевая при этом разбираться с горой бумаг, высившихся по периметру его необъятного рабочего стола в потрясающем порядке, на создание которого, по моим прикидкам, должно было уйти немало времени.
— Очень хорошо, — заключил он, когда рассказ мой подошел к концу, — конечно, твоим друзьям уже нет никакого смысла посещать остальные места убийств, поскольку все они давно найдены, осмотрены, а следы бойни убраны.
— И кем же были убитые?
— Двоих ты знаешь, остальные — люди разных сословий, разного достатка и разных взглядов. Объединяет их, на первый взгляд, только одно: кровавая каша, в которую они превратились. С другой же стороны, люди эти имели в обществе безукоризненную репетицию и почитались как люди праведные.
— И даже Эммер Дарбин?
— Особенно он. Агент из имперской службы внешней разведки, передававший всю информацию, проходящую через посольство ахвилейцев. Двойной агент.
