Князь мертвецов. Часть II (СИ) - Волынская Илона (читать полные книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
- И все это - от нужд огромной империи до амбиций достославного рода Белозерских - должен буду разрешить один я? - протянул Митя.
Дядюшка Константин отвел взгляд, и даже нож в руке кузена Николя дрогнул, но дядюшка Серж лишь усмехнулся:
- Мальчик, тебе едва исполнилось шестнадцать, а мне уже под шестьдесят. И у меня было время всё это себе сказать, и со всем смириться с тех пор, как моя новорожденная сестричка умерла. Бич всех, у кого Смерть в Крови: наши дети слишком часто рождаются мертвыми или умирают в первые минуты своей жизни. Но как бы часто это не случалось, привыкнуть все равно невозможно! Она сперва даже хныкала, шевелилась, а потом просто затихла и начала холодеть. Мать, твоя бабушка, завыла, как раненный зверь, и не хотела отдавать, но потом обессилела, и мы с отцом смогли забрать тело из ее рук. Мы отнесли мертвую девочку в домашнюю часовню и положили перед алтарем в ожидании погребения.
Помню, мне показалось это ужасным, что она лежит вот так ... ни гроба ведь еще не было, ничего. Просто белый сверток, даже лица не видно, с головой завернули. Я сбегал в оранжерею и принес розу. И вот когда я положил эту розу на тело ... сверток задергался, - дядя крупно сглотнул. - Туда... сюда... Он дергался в разные стороны, алтарь под ним трясся, мы с отцом выхватили ножи, я откинул край пеленки с лица… Она открыла глаза и посмотрела на меня. Ее глаза были залиты сплошной, непроницаемой чернотой, а сквозь них... не ими, а именно сквозь, точно издалека, смотрел вовсе не ребенок... и не мертвяк. Мы сразу поняли - кто. Через мгновение чернота исчезла из ее глаз, девочка открыла ротик и заплакала, и это был самый обыкновенный младенческий плач, обыкновенная, живая, слабенькая девочка из рода Моранычей Белозерских. Но мы с отцом уже знали, что нам предстоит. Мне предстоит, отец и тогда понимал, что не доживет. Я готовился к сегодняшнему дню с моих шестнадцати лет, - и дядя улыбнулся – с почти привычной, чуть суховатой приязнью. Жуткой. Вымораживающей душу. – Так неужели ты думаешь, меня могут поколебать твои слова?
А и верно, время слов прошло. Подавшийся навстречу дяде Митя снова откинулся на сидение - словно сдаваясь и сдвоенным ударом подошв влепил в грудь кузену Николя. Кузена снесло как чурку в городках от удара битком - и вколотило между караулящими выход родичами. Младшего Мораныча отбросило в сторону, Мораныча-зимнего шарахнуло об дверь в вагонные сени, та распахнулась, и он вывалился спиной вперед.
Дядюшка Константин замешкался. Недолго, на почти неуловимую долю мгновения, но и этой малости хватило. Оттолкнувшись от диванчика, Митя махом взвился на ноги, прыгнул вперед. Его сапоги протопали прямиком по упавшему кузену, по животу его и по лицу. Снизу раздался яростный вопль, но Митя уже выскочил в вагон. Бежать, кричать, всполошить остальных пассажиров, хоть на миг, но Белозерских они задержат ...
Пассажиров не было. Вагон, еще недавно заполненный людьми, был гулко, оглушающе пуст: ни людей, ни даже лавок, лишь стены и грохот колес по рельсам, больше похожий на топот ног какого-то великана! Митя заорал сам - то ли от ужаса, то ли от ярости - ударом ноги отшвырнул так и оставшегося безымянным младшего Мораныча, и ринулся к выходу: вырваться, спрыгнуть, прокатится по насыпи, нырнуть куда получится! Леса по обочинам нет, побежит через поля, пусть попробуют догнать!
Он успел пробежать всего пару шагов - пол загрохотал под его ногами, вдруг превратился в раскатанную «ледянку». Ноги заплелись, Митя с разбегу рухнул на спину и так и поехал назад, весь окутанный облаком вымораживающего, цепеняще-ледяного воздуха. По стенам вагона стремительно расползались синие узоры инея.
Его ухватили за ворот, поволокли, как мешок, и швырнули обратно на диван. Он лежал, беспомощный, окоченевший, и бессильно смотрел на сомкнувшиеся вокруг фигуры, и склоняющиеся к нему неумолимые лица.
- Клянусь! - прохрипел он, с трудом заставляя повиноваться губы, немеющие от леденящего холода, охватившего его одновременно изнутри и снаружи. - Если вы сделаете это, когда я восстану, то убью вас всех! Кровью и Силой клянусь и не отменить это мое слово!
- Что ж ... Мне жаль, но это достойный размен, - князь Сергей склонил осыпанную редкой сединой голову.
Кузен Николя щегольски перекинул широкий нож из руки в руку. В неверном свете качающейся лампы вагона лезвие сверкнуло рыбьей чешуей и клинок метнулся к Митиному лицу. Не отбить, не увернуться, и даже глаза не закрыть перед приближающейся холодной острой смертью.
Ему показалось, что с потолка вагона рухнул ... камень? Лишь через мгновение Митя понял, что это вовсе не камень, а громадный глиняный кулак, проломивший крышу. Кулак врезался в пол в пяди от Николая, вагон истошно заскрипел и словно бы пошел волной, стенки его рвались, как слишком туго натянутая ткань, обивка лопалась, точно кожура на перезревшем яблоке, а доски скалились острой щепой, будто обломками зубов.
Николая швырнуло на глиняную руку. Словно почувствовав прикосновение та зашевелилась, кулак поднялся и вколотил кузена в пол вагона. А когда взметнулся снова - Митя увидел чудовищно изломанное тело и... Это был вовсе не Николя! Это был полицмейстер, Ждан Геннадьевич!
Глиняная ручища ухватила Митю за ногу и поволокла прочь - прямиком через стену! Вагон вдруг точно подернулся серой туманной дымкой, а потом и вовсе развеялся черной пылью, а Митя... Митя полетел вверх, навстречу черному бездонному небу, напоследок успев увидеть тонкую блестящую нить железной дороги и отчаянно мечущихся по насыпи людей. И ни один из них не был Белозерским!
Это успокаивало и одновременно слегка расстраивало.
Внизу заверещали, пронзительно, срывая легкие и горло. В этом крике был чудовищный, запредельный, обессиливающий ужас, от которого нельзя уже ни сражаться, ни даже бежать, а можно только верещать. Митя отчаянно рванулся, сам не понимая куда - то ли прочь, то ли на помощь ...
... и с хриплым воплем сел на кровати в своей комнате.
Глава 10. Вызов с того с вета
- Сон ... опять сон ... это - плохо. Всего лишь сон, это - хорошо ... - Митя вытянул руки - белеющие в темноте пальцы мелко и часто подрагивали. Ледяной пот тек по вискам - будто Митя попал под дождь.
Он потянулся вытереть пот - не получалось, почему-то никак не удавалось поднести пальцы к лицу, он словно все время промахивался, бессмысленно хватая воздух ... Митя глубоко вздохнул - сейчас он соберется, возьмет себя в... новая волна оглушительной, запредельной боли накрыла его. Митя заорал и отчаянно забился. Одеяло обернулось вокруг него, стискивая со всех сторон, он рванулся, грохнулся с кровати на пол и пополз, в напрасной попытке спастись. Но его кости трещали, переламываясь как сухие ветки, их изломанные концы вспороли легкие и желудок, протыкая насквозь кожу и выйдя наружу! Его вздернули в воздух и скрутили в разные стороны - как ребенок тряпичную куклу. И разорвали тоже как куклу. Лопнула кожа, натянулись и с треском разорвались кишки, кровь хлынула наземь. И это повторялось снова, и снова, и снова…
- Митя! Митя, ты что! - его снова схватили за плечи, он заорал, одновременно пытаясь вырваться и смутно удивляясь, почему у него еще есть плечи - ведь их же вырвали, небрежно отшвырнув кровавые ошметки прочь.
- Митя! - его схватили с другой стороны, прижали к полу и тут же сверху полилась ледяная вода.
Его собственный крик перешел в хрип, вода лилась в глаза и рот, он захлебывался, отплевывался, колотясь головой об пол. От особенно сильного удара в затылке резко стрельнуло болью, и он замер, вдруг понимая, что вот эта боль, не такая уж сильная по сравнению с недавней мукой, она ... настоящая! Затылок у него и в самом деле болит! Он медленно поднял руку, пощупал, встряхнулся, смахивая воду с лица, и разлепил склеившиеся ресницы.
Задевая по лицу, над ним колыхался край некогда белой, а теперь весьма застиранной ночной сорочки. Он поднял глаза выше - и встретился глазами с любопытно уставившейся на него Ниночкой. Кузину он даже узнал не сразу: лицо стоящей над ним девочки было словно перевернуто, и вместо привычно торчащих вверх косичек его окутывало пушистое, почти круглое облако жестких темно-русых волос, схваченных синей лентой. К груди Ниночка прижимала кувшин.
